– У нас электрическая плита… Почему не велят? Что я, дитя малое? Просто… Что готовить-то?

– Что готовить! А говоришь, не дитя… Картошка есть в доме? Чистить умеешь?

– Умею… Как-то не додумался.

– Пошли!

Если надо специально сидеть и разговаривать, бывает, что беседа не клеится. А за работой разговор идет сам собой.

Джонни и Юрик устроились на корточках перед корзиной с картошкой. Очистки сыпались на старую газету. Голые картофелины плюхались в кастрюлю, как веселые купальщики в бассейн. Джоннины – почаще, Юркины – не так быстро. Но все же Юрик чистил неплохо, старательно. Джонни его похвалил между делом и продолжал рассказ о пирамидах. О скандале в классе. И о том, как пирамида помогла директору выиграть шахматную встречу.

– Ну, правда, он и раньше играл неплохо, – признал Джонни заслуги противника.

– Удивительно, – вздохнул Юрик.

– Что? – не понял Джонни. Он подумал: может, Юрик считает удивительным, что он, Джонни, играет в шахматы с директором?

Но Юрик говорил не про то. Он знал, что Джонни мог бы сыграть и с самим школьным министром.

– Удивительно, зачем этим древним египтянам такие пирамидищи? – Он поднял на Джонни очень серьезные глаза. – Вот этого я совершенно не понимаю…

– Это же фараоны велели для себя строить. Они думали, что, если такие знаменитые, значит, памятник после смерти должен быть громадный.

Юрик пожал плечами, и пушистый платок на нем как-то зябко шевельнулся.

– А зачем громадный памятник, если человек умер? Вот когда у нас дедушка умер… а он знаешь какой знаменитый врач был на весь город… ему совсем небольшой памятник сделали. Просто камень, вот такой, – Юрик поднял над собой ладошку с ножом.

Джонни почуял Юркину печаль и какую-то тревогу. Он сказал осторожно, даже чуточку ласково:

– Ну ты, Юрка, подумай. Фараоны же ничего хорошего на свете не делали, только народ угнетали, их никто без пирамид и не запомнил бы. На фиг они нужны? А твоего дедушку и так все помнят, он вон сколько хорошего разным людям сделал.

– Ага… он хороший был врач… – шепотом отозвался Юрик и опять взялся за картошку. – Всех лечил. Только себя не смог. Он от легких умер… Джонни, а бабушка за меня боится, что у меня легкие такие же слабые. По наследству.

Чтобы с ходу успокоить Юрика, Джонни сказал сурово и не очень обдуманно:

– Вот уж ерунда! Наследственность от деда не бывает, она бывает от отца!

И сразу понял: об отце-то лишний раз не надо бы… Он досадливо покряхтел и пробормотал:

– Ну, хватит уж. Давай сковородку.

На сковороде, под широкой эмалированной миской, нарезанная картошка шипела, потрескивала, бормотала. Из-под миски постреливали капельки масла. От шкворчащих звуков на кухне было очень уютно.

За окнами тоже было хорошо. К вечеру облака разбежались, теперь над кухонной разноцветной занавеской был виден зеленоватый закат, а повыше заката светил похожий чем-то на Юрика месяц – тоже тоненький и бледный. Юрик сидел у блестящей белой плиты и смешно морщился, когда стреляло масло. Но не отодвигался. Он увидел, что Джонни смотрит в окно, и сказал:

– Я люблю, когда тонкий месяц…

– Я тоже, – признался Джонни. – Он такой… Сказочный немножко.

– Ага… А бывает еще тоньше. Совсем вот такой. И тогда знаешь что бывает? Внутри у этого месяца такой серый круг, чуть заметный. Джонни, ты видел?

– Видел. Это темная Луна. Она от нашей Земли свет отражает, поэтому ее видно немножко. Это лучше всего зимой смотреть…

– Да… Джонни, а один раз я видел знаешь что? Месяц вот совсем тоненький, будто ниточка. А вокруг того темного круга тоже ниточка светится, еще тоньше. Будто золотистый волосок.

– Такого я не помню, – признался Джонни.

– А я видел. Правда!

– Это, наверно, верхушки на лунных горах светились, – сказал Джонни. – На границе света и тени. Я где-то читал про такое… Эта граница как-то по-научному называется. Что-то вроде «термометра»… А, «терминатор»!

Юрик, вывернув шею, все смотрел в окошко. Покачал ногой, пожалел:

– Досадно только, что месяц редко такой тонкий бывает… А зато, когда потолстеет, он похож на кораблик. Я с ним играю.

– Как? – удивился Джонни.

– Ну… – Юрик засмущался, громко ойкнул от очередной капельки масла, потер щеку, а потом рассказал все-таки: – Это простая игра. Я спать лягу, а он из-за края окошка выплывает. Тихо-тихо так… Сперва нос, потом серединка, потом весь. Надо только головой не шевелить и смотреть одним глазом. А потом правый глаз закроешь, а левый откроешь – и месяц опять спрятался. И снова потихоньку показывается…

«Надо попробовать», – подумал Джонни. И вдруг встревожился, даже обиделся за Юрика:

– А разве ты на кухне спишь? В комнатах-то окна в другую сторону!

– Я… – Юрик запнулся. Потерся острым подбородком о платок на плече. Тихонько признался: – У меня каюта есть… Морская. Хочешь, покажу?

Если выражаться точно, это была не каюта, а, скорее, корабельная рубка. Она располагалась внутри стеклянного «фонаря». С трех сторон светились прозрачные стенки в частых переплетах. За стеклами виден был дальний берег оврага с черными крышами и тополями. И месяц, конечно. Сейчас месяц казался гораздо ярче, потому что на него смотрели из темноты.

Юрик зажег лампочку. Она была слабая, желтоватая, но Джонни сразу увидел главное – штурвальное колесо посреди рубки. Конечно, колесо было не настоящее. Оно было велосипедное, с примотанными к спицам деревянными рукоятками. Рукоятки Юрик, видимо, выстругивал сам – они сохранили следы тупого кухонного ножа. Держалось колесо на сколоченной из досок стойке. К этой же стойке была прибита неструганая полочка, и на ней лежал маленький школьный компас. От пола к потолку уходила веревочная лесенка – будто ванты на парусном корабле.

Джонни мельком отметил про себя, что все это можно было сделать лучше. Аккуратнее, красивее и грамотнее. Но, если не придираться, здесь было неплохо. Да и что требовать от малыша Молчанова!

Джонни осторожно покрутил штурвал и сказал с уважением:

– Хорошо тут у тебя. Все как по правде…

Юрик заулыбался, вытащил из-за штурвальной стойки пухлую конторскую книгу.

– А вот еще… Это будто вахтенный журнал. Только я в него ничего не пишу, а наклеиваю. Я все про всякие корабли собираю.

В книге были открытки и марки, фотографии из журналов – с фрегатами и эсминцами, подводными лодками и старинными каравеллами. Были газетные вырезки с заметками про морские приключения и аварии. А еще – смешные картинки про разные случаи из морской жизни.

Джонни стало по-настоящему интересно. Сначала он листал стоя. Потом оглянулся: куда бы присесть. Увидел у стены голую раскладушку.

– Я на ней сплю, – объяснил Юрик. – То есть спал. Летом… Сейчас не разрешают, потому что здесь во все щели дует. Бабушка говорит, что я здесь и простудился…

– Ты давай не очень свою простуду затягивай, – предупредил Джонни. – Тебе нельзя с хриплым голосом. Кто будет Степку играть?

– Что… играть?

– Ой, я же не рассказал! Пошли, а то картошка подгорит.

Картошка не подгорела. Она оказалась в самый раз. Половину они съели, а половину оставили маме и бабушке («Вот удивятся! – радовался Юрик. – И не надо будет с ужином возиться»). Пока расправлялись с картошкой, Джонни рассказал про операцию «Горыныч». И про то, что голову Степку должен обязательно играть Юрка. Она, эта голова, должна будет песенки петь, а у Юрки вон какой голос певучий. Он еще в детском садике на утренниках с этим голосом выступал.

Юрик всю историю слушал весело, но под конец загрустил.

– Наверно, у меня не получится, – прошептал он.

– Получится, – твердо сказал Джонни. – В твоем возрасте все люди талантливые.

– Ну и что, что талантливые… А меня, наверное, в санаторий до самых каникул отправят и даже еще на каникулы. Врач сказала, что надо в санатории лечить, мама сейчас о путевке хлопочет. Это зимний санаторий «Березка». Для ребят. Там и школа есть.