Они подошли к толстенной, в четырнадцать дюймов, стальной двери, запертой на сложный кодовый замок. Мистер Босток вставил в скважину ключ, и дверь, пощелкав, отворилась.

— Секундочку, — произнес страж и включил свет.

Они оказались в помещении величиной с футбольное поле, разделенном перегородками на комнаты без дверей. В комнатах высились стеллажи, занавешенные синтетической пленкой.

— На что-то конкретное хотите взглянуть, мистер Баркер? — осведомился мистер Босток.

— На все, — ответил Джек.

— Большая часть коллекции находится, как вы сами понимаете, в Сандрингеме[7], — сказал Босток и отдернул пленку; глазам Джека открылось множество искусно вырезанных фигурок животных. Джек взял в руки кота, украшенного драгоценными камнями.

— Красиво.

— Это Фаберже.

— Как вы думаете, сколько они стоят? — спросил Джек, указывая на сверкающий зверинец.

— Ну откуда же мне знать, мистер Баркер, — сказал мистер Босток, ставя кота на место.

— А вы прикиньте.

— В прошлом году, вообще-то, одна заметочка и впрямь привлекла мое внимание. Про черепаху Фаберже; на аукционе она пошла за двести пятьдесят тысяч.

Джек снова поглядел на миниатюрные фигурки. Бормоча себе под нос, он принялся их пересчитывать.

Мистер Босток сказал:

— Их здесь четыреста одиннадцать.

— Целую больницу можно построить, — буркнул Джек.

— Несколько больниц, — не без самодовольства поправил мистер Босток.

Они двинулись дальше. Джек дивился, с какой беспечностью хранятся сокровища.

— Что и говорить, прибраться бы нам здесь не помешало, — заметил мистер Босток, укладывая в пластмассовую коробочку несколько выпавших из нее изумрудов. — Эту вот только четверо дюжих парней поднять могут. — Он указал на массивную серебряную супницу. — А золото чистить — вообще охренеешь, — пожаловался он чуть позже, раздвигая синтетическую завесу, за которой высились горы золотых тарелок, чаш и блюд.

— Настоящее золото? — прошептал Джек.

— Высшей пробы.

Джеку вспомнилось, что женино золотое обручальное кольцо куда ниже пробой обошлось ему десять лет назад в сто пятнадцать фунтов, а ведь в нем-то была дырка!

— Сюда кто-нибудь спускается? — спросил он у мистера Бостока.

— Она, собственной персоной, примерно дважды в год, но это скорее — вроде смотра личного состава. Когда она на все это глядит, у нее глаза не горят. А последний раз пришла и спросила, нельзя ли понизить температуру; не любит она тратить денежки попусту.

— Ну, понятное дело, ей приходилось проявлять прижимистость, — заметил Джек, трогая ножны — подарок аравийского принца королеве Виктории.

Он прекратил выпытывать, сколько стоят сокровища. Цифры утратили всякий смысл, а мистеру Бостоку было явно неловко рассуждать о деньгах.

— Стало быть, здесь лишь часть коллекции, да? — спросил Джек, когда они обошли весь этот склад чудес.

— Только верхушка айсберга.

Поднявшись на лифте к свету Божьему, птичьему щебету и урчанию автомашин, Джек поблагодарил мистера Бостока и сказал:

— На этой неделе сюда заедут несколько иностранных господ, надо будет поводить их, показать коллекцию. Я вам сообщу.

— Позвольте спросить, что это будут за иностранные господа? — поинтересовался мистер Босток, обратив лицо к солнцу.

— Японцы, — ответил Джек Баркер.

— А позвольте спросить, мистер Баркер, я остаюсь в прежней должности?

Джек ответил одним из своих предвыборных лозунгов:

— В Британии Баркера будет работать всё и все.

И они зашагали рядышком по росистой лужайке, обсуждая японские церемонии и уточняя, как низко должен кланяться Страж Столового Серебра гостям, которые явятся вовсе не вручать дары, а покупать их.

Ее разбудил холод, и сознание беды охватило ее прежде, чем она успела собрать все свои душевные и физические силы. Гаррис отчаянно скребся в дверь спальни, ему приспичило погулять. Королева накинула поверх ночной рубашки кашемировую кофту, спустилась вниз и открыла псу заднюю дверь. Апрельский воздух был сыр и холоден; наблюдая, как Гаррис задирает в заиндевевшей траве лапку, она заметила, что дыхание клубами белого пара вырывается у нее изо рта. В садике были кучей свалены пустые банки из-под краски. Их пытались поджечь, но ничего не вышло; там их и бросили. Королева позвала пса в дом, но Гаррис, желая обследовать новую территорию, засеменил на своих забавных лапках в угол сада и исчез во мгле.

Вскоре он появился вновь, неся в зубах дохлую крысу. Морозом ее скрючило так, будто она приняла смерть в страшных мучениях. Пришлось хорошенько стукнуть Гарриса деревянной ложкой по голове, чтобы он отдал добычу королеве. Однажды в Белизе ей довелось проглотить ложку блюда из крысы. Отказ был бы страшной обидой. А королевские военно-воздушные силы жаждали сохранить в Белизе свой пункт дозаправки.

— Утречко доброе. Хорошо спалось?

Это Беверли, в оранжевом халате, вышла снять с веревки заледеневшее белье. Джинсы стояли по стойке смирно, будто по-прежнему напяленные на Тони.

— Сегодня днем он идет на собеседование насчет работы, так что надо было высушить ему все лучшее.

Беверли щебетала, а сердце у нее так и колотилось. Как прикажете говорить с человеком, чью голову вы, привычно лизнув, наклеиваете на конверт? Беверли отцепила парадный джемпер Тони, застывший с воздетыми рукавами, в позе ликования и торжества.

— Гаррис нашел крысу, — сказала королева.

— Кысу?

— Крысу, видите?

Беверли поглядела на мертвого грызуна, валявшегося у королевских ног.

— Возможно, это не последняя? — спросила королева.

— Да вы не волнуйтесь, — сказала Беверли. — Они в дом не заходят. Во всяком случае, очень редко. На огородах-то им куда как привольно.

Послушать Беверли, так можно подумать, что крысы регулярно снимают поместье где-нибудь на курорте, резвятся в плавательном бассейне, напоминающем формой почку, и перемывают косточки нежащимся на солнце бездельникам.

В парадную дверь постучали. Извинившись, королева поспешила в тесную прихожую. Накинув поверх ночной рубашки и кофты еще и пальто, она стала открывать дверь. Это оказалось делом нелегким. Она, конечно, давненько сама не открывала дверей где бы то ни было, но все же раньше это давалось ей куда легче. Изо всех сил она тянула створку на себя. Пришелец за дверью приоткрыл тем временем прорезь для почты. На королеву глянули карие, переполненные душевным теплом глаза, и она услышала сочувственный женский голос:

— Привет, меня зовут Триш Макферсон. Я ваш советник по социальным вопросам. Слушайте, я знаю, вам приходится тяжко, но вряд ли вам станет легче, если вы не пустите меня на порог, правда?

При словах «советник по социальным вопросам» королева вздрогнула и отступила от двери. Триш не забыла, чему ее учили, главное — никакой агрессивности. Она переменила тактику:

— Ну же, миссис Виндзор, откройте дверь, и мы с вами побеседуем по душам. Я приехала специально, чтобы помочь вам справиться с психологической травмой. Давайте-ка поставим чайник и выпьем по чашечке чайку.

Королева сказала:

— Я не одета. Я не могу принимать посетителей в таком виде.

Триш весело рассмеялась.

— Из-за меня можете не волноваться; я людей видала в самых разных видах. Мои подопечные, когда я к ним прихожу, обычно еще лежат в постели.

Триш твердо знала, что она сама — человек хороший, и не сомневалась, что ее подопечные, особенно если копнуть поглубже, тоже люди неплохие. Она искренне жалела королеву. Коллеги Триш наотрез отказывались взять дело Виндзоров, зато Триш сегодня утром заявила на все бюро:

— Хоть они и королевской крови, но такие же люди, как все. Для меня это просто-напросто двое пенсионеров, лишенных привычного места жительства; и они нуждаются во всяческой поддержке.

Не желая вызывать у подопечных враждебные чувства, Триш написала записку на бланке Бюро социальных услуг, подсунула ее под дверь и удалилась. Записка была следующего содержания: «Зайду сегодня днем, около трех. Ваша Триш».