— Хватай ее, добрый бог! Сделай так, чтобы зима поскорее закончилась!

Но ей опять удалось ускользнуть. Казалось, этот танец никогда не кончится.

Вдруг Дагда резко остановился, припал к земле, а потом одним огромным прыжком перемахнул через костер. И прежде чем опешившая от удивления Морриган успела сообразить, что произошло, он ринулся к ней. Обхватив богиню мускулистыми руками, он закружил ее в безумной, неистовой пляске, их звериные головы терлись друг о друга, острые рога его, точно обнаженные ветви исполинского дерева, угрожающе раскачивались у него над головой. У зрителей разом перехватило дыхание. Ему удалось-таки схватить ее! Или она сама поддалась, повинуясь неосознанному стремлению сдаться на милость победителя? Утомленная погоней богиня споткнулась, покорно склонившись ему на плечо, и он с ликующим рыком подхватил ее на руки, оторвав от земли, даже не заметив, как голова лошади упала и покатилась. Валерия расширившимися глазами смотрела на зверя, который крепко прижимал ее к груди.

Кельты взвыли.

Круто повернувшись, бог-олень, не выпуская из рук свою добычу, одним прыжком скрылся в темноте.

Савия захлюпала носом.

Конь Ардена терпеливо дожидался своего хозяина. Стащив с головы морду оленя, вождь отшвырнул ее в сторону, и голова, грохоча рогами, исчезла среди травы. Не успев опомниться, Валерия уже оказалась сидящей в седле, и мгновением позже он оказался позади нее.

— Не пришло ли время попросить мертвых уступить нам наше жилище? — шепнул он ей на ухо, ударив коня пятками. Они двинулись рысью вдоль цепочки горящих ламп, свечки у них внутри уже догорали, усталая луна клонилась к западу, своим оранжевым цветом напоминая спелый апельсин. Копыта лошади прогрохотали по узкой тропинке, ведущей вверх по склону холма. Провожаемые взглядами тех, кто еще оставался на лугу, Арден и Валерия исчезли в воротах крепости.

Внутри Тиранена было тихо и темно. Соскользнув с коня, Арден подхватил Валерию на руки, не давая ей коснуться босыми ногами земли, еще днем превратившейся в грязь и уже успевшей за ночь покрыться инеем. Потом он широкими шагами направился к большому дому, где до сих пор пировали мертвые, и, как и положено повелителю богов, властным ударом ноги распахнул дверь. Взгляд Ардена обежал пустой зал. Он с удовлетворением отметил и выпитое молоко, и пустые блюда и тарелки, где уже не было ни яблок, ни связок ячменя. Итак, предки попировали вволю. А потом, как и положено призракам, послушно убрались в свои могилы.

Арден пронес Валерию мимо почти потухшего очага. На ходу он ногой ловко подкинул в него полено, и угасший было огонь принялся с довольным ворчанием облизывать его, словно изголодавшийся зверь. А потом, раздвинув занавесь с вышитыми по ней разноцветными птицами, внес ее в комнату, где ей еще не доводилось бывать.

Валерия увидела витую деревянную лестницу, перила которой были украшены резными фигурками змей. Поднявшись наверх, они оказались в спальне. Узкие стрельчатые окна выходили на вересковые болота, вдалеке, почти у самого горизонта, в серебряных лучах заходящей луны вырисовывались темные контуры горных вершин. Арден все еще не выпускал ее из рук, и с губ Валерии сорвался едва слышный стон, словно она и сама никак не могла понять, кто же она сейчас, богиня или смертная женщина, жива ли она или же мертва, сон это или реальность. Арден бережно опустил ее на высокую кровать, покрытую медвежьими шкурами и почти невесомым одеялом из шкурок лисы, потом тщательно задернул портьеру, отделяющую спальню от главного зала, и присел на корточки, чтобы развести огонь в очаге. Валерия затуманенным взглядом следила за ним — она понимала только то, что хочет его… хочет бога Дагду.

Голос Ардена упал до едва слышного шепота.

— Пришло время забыть о Вале, Валерия.

Взяв ее руку, Арден осторожно стащил с ее пальца серебряное свадебное кольцо-печатку с изображением головы Фортуны, богини удачи. Ей вдруг показалось, что она забыла, когда вообще носила это кольцо. А потом с улыбкой протянул ей на ладони серебряную брошку в виде морского конька, которую она когда-то потеряла в лесу.

— Я хранил ее с того самого дня, как впервые увидел тебя. В честь Самайна мы разделим с тобой золотую чашу.

Кольцо и брошка слабо и мелодично звякнули, когда он бросил их на дно чаши.

Валерия почувствовала, что вся дрожит.

— Я уже и сама не понимаю, где я… кто я…

— Ты одна из нас.

Потом он подошел к ней — даже на расстоянии от него исходил жар, опаливший ее, — и поцеловал ее с нежностью, которой она еще никогда не знала. Валерия боялась, что он набросится на нее, словно распаленный похотью олень, а вместо этого он бережно избавил ее от одежды, что-то шепча и лаская ее тело осторожными, медленными прикосновениями.

Она оказалась даже еще прекраснее, чем он думал. Высокая грудь была упругой и полной, соски напоминали тугие бутоны роз, а изящно изогнутые бедра — две половинки того яблока, которые она накануне держала в руке.

Тело Ардена оказалось твердым и горячим, точно просоленное морем дерево, он целовал ее, чувствуя, как нарастает в них страсть, готовая в любую минуту захлестнуть обоих.

Она открылась навстречу ему, как цветок.

Боги соединились. Тишину в спальне разорвал крик, и луч заходящей луны, украдкой пробравшийся в спальню через щель между портьерами, серебряной лужицей растекся на полу. А потом небо на востоке стало розоветь, и где-то у самого горизонта, где серой дымкой еще висел туман, зазвенела ликующая трель горлянки.

Наступил новый год.

Валерия, пробудившись только после полудня, почувствовала, что мир вокруг нее неузнаваемо изменился, словно наполнившись за ночь новой, неведомой ей магией. Она лениво потянулась, словно сытая кошечка, потом провела руками по своему телу, утопавшему в уютном меховом гнездышке, и едва не замурлыкала от удовольствия. Как приятно! Но как странно она себя чувствовала… опустошенной и одновременно наполненной. Кто бы мог подумать, что ее тело способно испытывать подобные ощущения! То, что вчера произошло между ней и Арденом, напоминало удар грома и ослепительную вспышку молнии. И вот, как бывает всегда, когда отгремит гроза и стихнут раскаты грома, воцаряется блаженная тишина, и только капельки дождя на траве ослепительно сверкают на солнце. Так и в душе ее сейчас воцарился покой.

Они с Арденом занимались любовью чуть ли не до самого утра и только на рассвете почти одновременно провалились в сон. Потом он проснулся, нежно коснулся губами ее щеки и бесшумно ушел — дела клана не терпели отлагательств. А Валерия осталась нежиться в своем уютном меховом коконе, еще хранившем тепло его сильного тела. Она то засыпала, то просыпалась, чувствуя, что как будто уплывает куда-то… ей снились боги лесов и вод в косматых шкурах и с рогами на голове… по небу плыла оранжевая луна, и звезды, кружась в безумной пляске, подмигивали ей с высоты. И тут вдруг, словно стряхнув с себя чары, Валерия проснулась. Самайн! Это был Самайн! А она еще не верила в его магическую силу!

И тут, внезапно вспомнив, кто она и как сюда попала, Валерия ужаснулась. Все ее блаженство разом исчезло, и острое чувство вины захлестнуло ее.

Она изменила мужу… предала его!

Все в ней перевернулось. Итак, она позволила себе полюбить человека, которого еще совсем недавно искренне считала грубым и неотесанным варваром, опасным мятежником, он был полной противоположностью тому мужчине, ради которого она проехала тысячи миль, чьей женой она стала. Валерия с ужасом и стыдом поймала себя на том, что в этом бревенчатом доме чувствует себя уютнее, чем в крепости, в доме командира гарнизона, где все напоминало ей о некогда родном Риме. Та дикая жизнь, которой она теперь жила, давала ей больше свободы, здесь она чувствовала себя увереннее и спокойнее, чем прежде. И уж конечно, тут она обладала большей властью, чем в Риме. Сейчас она чувствовала себя счастливее, чем за всю свою жизнь, но лишь потому, что сумела принять то, что раньше презирала и ненавидела.