— Нет, мне надо идти туда! Доложите командующему, что я не могу здесь быть. Отпустите меня… — пытался доказать Фомин штабным офицерам, но те и слышать не хотели.

Лишь на вторые сутки, ночью, командующий позвал его к себе.

— Ну что, отогрелся? — спросил он, прохаживаясь вдоль стены. На его угрюмом лице лежала печать бессонных ночей.

— Надо идти к своим, — ответил Фомин.

— Правильно. Надо пробираться к Титову во что бы то ни стало. Захвати с собой рацию. Скажи всем, что Родина послала нам большую помощь. — Командующий на этом слове сделал паузу. — Надо держаться. Продукты питания и боеприпасы будем сбрасывать на парашютах. Пароль для самолетов: желтая и красная ракеты. Все это запомни. Подробные указания передам, как только установим связь. Рацию надо доставить.

— Обязательно доставить, — добавил генерал Пожарский, которого Фомин сначала не заметил.

— Слушаюсь, — ответил Фомин.

— А продвигаться будешь вот здесь. — Командующий подвел Фомина к столу, где лежал план города. — Вот по этим канализационным трубам. Тут перемычки, придется, проскочить в открытую. Будет опасно, но войны без опасности не бывает. Ну, в добрый путь!

Фомин взвалил на загорбок рацию и, четко повернувшись, вышел. Темная ночь обняла и укрыла его.

От просвета к просвету пробирался Александр Иванович по трубам через заводскую часть поселка, занятую врагом.

К утру Фомин был у границ осажденного гарнизона. Линия переднего края полка проходила теперь не там, где раньше. Полк оборонялся у самых стен завода. Блиндаж комендантского взвода, где жил Костя, остался в нейтральной полосе. Не зная этих подробностей, Фомин полз по трубе, которая вела к люку в район блиндажа комендантского взвода. Вдруг слышит: кто-то ползет навстречу.

— Кто это?

В ответ щелкнул затвор автомата.

Невероятно быстрым движением Фомин выхватил пистолет и, прикрывая рацию своим телом, приготовился дать прицельный выстрел.

Прошло несколько напряженных секунд… Тишина. Вглядываясь в густую темноту. Фомин настороженно ждал вспышки. Пистолет застыл в руке.

Затаив дыхание, Фомин услышал шорох, затем шепот. «Не один, двое», — определил он и еще больше напряг внимание. В висках застучала кровь. «Рация, рация!» Да, рацию надо уничтожить. Левая рука потянулась к гранате. Фомин зубами выдернул кольцо. «Ну что ж, начинайте, — мысленно бросил он вызов, — я готов!»

— Не ты ли это, Фомин?

Словно ковш кипятку плеснул ему кто-то в лицо. Еще не веря своим ушам, Фомин почувствовал, как со лба покатились капли пота. Это же голос командира полковой разведки!

— Ты с кем? Один?

— А вас сколько?

— Если один, то ползи ближе, — спокойно предложил разведчик.

— И не вздумай обманывать, у нас все готово, — предупредил второй.

Фомин понял, что разведчики не доверяют ему, поэтому на всякий случай оставил рацию на месте и, не выпуская из рук гранату, пополз навстречу.

Синенький мигающий язычок зажигалки осветил обросшее щетинистой бородой лицо разведчика.

— Вас двое? — осведомился Фомин.

— Посмотрим. Может, больше…

Находчивость и бдительность разведчиков убедили Фомина в том, что он встретился со своими.

— Что же ты небритый? — упрекнул он разведчика.

Командир взвода разведчиков понял, что это сказано шутя, и ответил:

— Некогда, Александр Иванович. — И, потушив зажигалку, добавил: — Борода не мешает.

— Где мы сейчас? — спросил Фомин.

— Под нейтральной.

— Где? — переспросил Фомин.

— Между врагом и нашим полком, — подтвердил разведчик.

— Понятно… Надо держаться. Командующий сказал, что к нам идет большая помощь…

Один из разведчиков, обрадованный такой вестью, кинулся к Фомину и, схватив его за голову, начал целовать…

— Стой же! — неистово закричал Фомин. — Граната на взводе, взорвемся…

Разведчик, чувствуя в голосе Фомина тревогу, отпрянул и, передохнув, пошутил:

— Подождет, не взорвется, сейчас нельзя.

— И за меня целуй горячей, тогда совсем не взорвется, — добавил второй разведчик.

В трубе будто стало теплее и просторнее.

Фомин попросил зажечь огонь, чтобы закрепить чеку гранаты и вынуть взрыватель. Когда все это было сделано, он отполз обратно в темноту и через несколько минут вернулся с ношей. Разведчики только теперь узнали, что Фомин несет с собой рацию.

— Торопись, торопись, Александр Иванович! Командир полка будет рад. Теперь снова заживем! — И, с радостью уступая Фомину дорогу, разведчики пятились до ближайшего колодца, чтобы разминуться.

После короткого доклада командиру полка о выполнении задания Фомин спросил о Косте.

Титов долго молча скручивал и раскручивал тесемку из бинта, затем посмотрел в глаза Фомину и, как бы не замечая его возбуждения, бережно положил свою большую бледную ладонь на колено Александра Ивановича.

— Ушел… и не вернулся.

Зернов проник на нейтральную полосу — в блиндаж комендантского взвода.

За эти дни, видно, много раз взрывы мин и снарядов встряхивали блиндаж. Двери были распахнуты, стойки перекосились, на столе, где лежали Костины тетради, — толстый слой пыли.

Осветив фонариком стопку учебников, сложенных на полке, Зернов вспомнил слова учителя Фомина о том, что самый большой подвиг ребенка в таком возрасте, как Костя, — это отличная оценка по русскому, математике, истории и другим дисциплинам. Значит, надо таких ребят звать не на фронт, а в школу, и там готовить их к трудному ратному подвигу.

Луч фонарика остановился на тетрадях. Теперь Зернов заметил на запыленном столе следы птичьих лапок. Это были следы голубя. Доклевав оставленную Костей крупу, он забился в свой угол. Зернов взял его на руки. На лапке голубя была записка, которую Костя писал в воронке.

Рисунки, надписи, знаки… По ним можно было понять только одно: Костя действительно пробрался на передний край, обнаружил большое скопление вражеских сил, но где, в каком направлении — загадка! «Ах, ты, Костя, Костя! Опоздал я отобрать у тебя голубя», — горько признался самому себе Зернов.

Тяжелые думы о Косте, о его судьбе и о судьбе многих-многих детей, у которых война отобрала самое дорогое — родителей, болью сжали сердце бронебойщика.

Возвращаясь в полк, Зернов будто забыл, что находится на нейтральной полосе, и попал под обстрел. Где-то сбоку треснула мина. Взрывная волна отбросила его в канаву.

В санитарной роте Зернов, придя в сознание, почувствовал, что с него снимают сапоги и фуфайку.

— Стойте! Осторожно! — закричал он.

— Видно, еще в грудь ранен, — сказал санитар, расстегивая воротник, а другой принялся ножницами резать гимнастерку и тельняшку.

И вдруг возле сердца под гимнастеркой что-то забилось. Санитары посторонились, приглашая врача.

— Голубь! И записка…

— Это от Кости, отнесите командиру, — попросил бронебойщик.

Косте хотелось есть, пить, от усталости кружилась голова, но он не останавливался. Он полз обратно по трубе к своим.

В темноте, наталкиваясь на какие-то перегородки, проваливался в колодцы и, наконец, понял, что ползет не по той трубе, по какой пробирался вначале. Заблудился…

Лишь к утру ему удалось найти люк и вылезти на поверхность. Тут он наткнулся на огневые позиции минометчиков своего полка и обрадовался: вот я и дома!

Но что это такое? Минометы разбросаны, плиты перевернуты, и ни одного живого человека!

Спрятавшись в канаву, Костя заметил, как к минометам подошли два фашиста. Они почему-то стреляли в землю. После одного такого выстрела перед ним поднялся человек, постоял, замахнулся кулаком, но ударить не успел. Фашист выпустил ему в грудь целую очередь.

«Звери, они добивают раненых минометчиков!..»

А где-то неподалеку, у заводской ограды, без конца строчили пулеметы, автоматы. Слышались взрывы гранат, иногда доносились выкрики.

«Где же теперь наши?»