– Она поймет, обещаю вам. Гермиона очень умная. Только не все, кажется, это замечают. Многие мужчины не способны заглянуть ей в душу.

– Я с удовольствием изучил бы ее интеллект, – тихо проговорил мистер Бриджертон.

Что-то в его тоне потрясло Люси. Она подняла голову, заглянула ему в глаза, и у нее появилось странное ощущение, будто она находится где-то еще, и он находится там же, и мир растворяется вокруг них.

Он сильно отличался от всех знакомых ей мужчин. Она не понимала, чем именно, просто знала, что он обладает чем-то большим. Чем-то особенным. Чем-то, что вызывает у нее сосущую боль где-то глубоко в груди.

И в это мгновение ей показалось, что она сейчас заплачет.

– Леди Люсинда?

Она слишком долго молчала. Что было очень нехарактерно для нее, и...

– Она этого не допустит, – вдруг выпалила она. – Изучать ее интеллект. Но вы можете... – Люси поморгала, чтобы прояснить зрение, и зафиксировала свой взгляд строго на кустике маргариток, купавшемся в лучах солнца. – Вы можете убедить ее другим способом, – продолжила она. – Уверена, у вас получится. Если хватит терпения. И если вы не отступитесь.

Он заговорил не сразу. Некоторое время тишину нарушал шелест ветра. Наконец он тихо спросил:

– Почему вы мне помогаете?

Люси решилась посмотреть на него и с облегчением обнаружила, что на этот раз земля осталась у нее под ногами. Она снова была собой – оживленной и практичной до крайности, без какого-либо сумасбродства в голове. А перед ней стоял просто еще один джентльмен, претендующий на руку Гермионы.

Все было нормально.

– Либо вы – либо мистер Эдмондс, – ответила Люси.

– Значит, вот так его зовут, – пробормотал мистер Бриджертон.

– Он секретарь ее отца, – объяснила Люси. – Он неплохой человек, и я не думаю, что его привлекают только ее деньги, но любому глупцу видно, что вы – лучшая партия.

Мистер Бриджертон склонил голову набок.

– Почему, интересно, все это выглядит так, будто вы только что назвали мисс Уотсон глупой?

Люси устремила на него твердый взгляд.

– Никогда не смейте подвергать сомнению мою преданность Гермионе. Вряд ли я... – Она оглянулась на Гермиону и, удостоверившись, что та не смотрит в их сторону, продолжила значительно тише: – Вряд ли я могла бы любить ее сильнее, даже если бы она была моей родной сестрой.

Надо отдать должное мистеру Бриджертону – он почтительно поклонился Люси и сказал:

– Я обидел вас. Приношу свои извинения.

Люси судорожно сглотнула и кивнула. У мистера Бриджертона был такой вид, будто он имел в виду именно то, что сказал, и это слегка успокоило ее.

– Гермиона значит для меня слишком многое, – призналась она.

Люси вдруг подумала о жизни в доме своего дяди-опекуна Роберта Абернети, который исполнял долг по отношению к своим подопечным, но при этом всегда оставался холодным и недружелюбным. Она вспомнила долгие одинокие прогулки, бесконечное чтение книг в одиночестве, одинокие завтраки, обеды и ужины – ведь дядя Роберт никогда не изъявлял желания сесть за стол вместе с ней. Когда он сообщил Люси, что она будет учиться у мисс Мосс, ее первым порывом было броситься ему на шею и закричать от счастья.

Не сделала она этого потому, что вообще ни разу не обнимала его за те семь лет, что он являлся ее опекуном. К тому же в тот момент он сидел за своим письменным столом и сразу сосредоточился на бумагах, лежавших перед ним, тем самым давая Люси понять, что она может идти прочь.

Приехав в школу, она с головой ушла в новую для нее студенческую жизнь. Она наслаждалась каждым мгновением. Радовалась даже тому, что рядом были люди, с которыми можно поговорить.

В первый год обучения в школе ее поселили в одну комнату с Гермионой, и их дружба началась практически мгновенно. К ночи первого дня обе уже покатывались со смеху и болтали без устали, как будто знали друг друга всю жизнь.

Гермиона заставляла ее чувствовать себя... лучше. Не их дружба как таковая, а осознание того, что они подруги. Люси нравилось быть чьей-то близкой подругой. И, конечно, нравилось иметь близкую подругу. Однако больше всего радости ей доставляла мысль, что на свете нашелся человек, который посчитал ее лучшей.

Это добавляло ей уверенности в себе. И ощущения уюта. Все было именно так, как описал мистер Бриджертон, когда рассказывал о своей семье.

Люси знала, что может положиться на Гермиону. И Гермиона то же самое знала про нее. И Люси сомневалась, что в мире существует кто-то еще, о ком она могла бы так сказать.

Люси заставила себя вернуться к настоящему и посмотрела на мистера Бриджертона. Он спокойно стоял и разглядывал ее с вежливым любопытством. Люси почему-то охватила странная уверенность в том, что если бы она рассказала ему обо всем – о Гермионе, о брате Ричарде, о Феннсуорт-Эбби...

Он понял бы. Со стороны могло бы показаться, что вряд ли – ведь он вырос в большой и дружной семье. Что он просто не может знать, что значит быть одиноким, когда не с кем перемолвиться словом. Но по каким-то признакам – вероятно, по его глазам, которые вдруг стали зелеными-зелеными, по его взгляду, который был буквально прикован к ее лицу...

Люси опять сглотнула. Боже, да что с ней такое? Она уже не может закончить собственные мысли!

– Я лишь желаю Гермионе счастья, – с трудом выговорила она. – Надеюсь, вы понимаете это.

Мистер Бриджертон кивнул и устремил взгляд туда, где сидели остальные участники пикника.

– Давайте присоединимся к ним, – предложил он и печально улыбнулся. – Думаю, мистеру Бербруку уже удалось скормить мисс Уотсон не менее трех кусков пирога.

Люси почувствовала, как у нее внутри начинает подниматься смех.

– О Господи!

Мистер Бриджертон потрясающе бесстрастным тоном произнес:

– Мы должны вернуться хотя бы ради ее здоровья.

– Вы подумаете над тем, что я вам сказала? – спросила Люси, кладя руку на его подставленный локоть.

– Подумаю, – кивнул он.

Люси чуть сильнее сжала его руку.

– Я уверена во всем этом. Обещаю вам, все будет хорошо. Никто не знает Гермиону лучше меня. И никто так долго не наблюдал за тем, как джентльмены пытались завоевать се благосклонность и при этом терпели неудачи.

Мистер Бриджертон повернул голову, и их взгляды встретились. На мгновение оба остановились, и Люси догадалась, по он оценивает ее, как бы присматривается к ней, причем делает это в такой манере, что другой человек на ее месте почувствовал бы себя неловко.

Но только не она. И в этом заключалась наибольшая странность. Он смотрел на нее так, будто мог заглянуть в самые глубины ее души, а она не испытывала ни малейшего замешательства. Как раз напротив, ей было... приятно.

– Я сочту за честь воспользоваться вашим советом относительно мисс Уотсон, – сказал он, отводя от нее взгляд. – И благодарю вас за то, что вы предложили мне свою помощь.

И тут она поняла, что приятные ощущения улетучились.

Грегори в точности выполнил все директивы леди Люсинды. В тот вечер в гостиной, когда гости собрались перед ужином, он не подошел к мисс Уотсон. Когда все переместились в столовую, он не предпринял попыток нарушить принятые в высшем свете условности и поменяться с тем, кому выпало счастье сидеть рядом с ней. А когда джентльмены, выпив портвейна, присоединились к дамам в музыкальной комнате, чтобы послушать сольный фортепьянный концерт, он сел в заднем ряду, хотя мисс Уотсон и леди Люсинда стояли в одиночестве и он мог бы – вероятно, на это и было рассчитано – без труда остановиться возле них и немного поболтать.

Однако Грегори твердо придерживался этой, пусть и неразумной, схемы, поэтому прошел в заднюю часть зала. Он проследил, как мисс Уотсон нашла место через три ряда впереди него, сел сам и наконец-то получил возможность беспрепятственно любоваться ее затылком.

Это превратилось бы в чрезвычайно увлекательное занятие, если бы он мог думать о чем-то другом, кроме полного отсутствия у нее интереса к нему.