А желания у него нет. Это точно. Она вопила бы как резаная всю дорогу. Не говоря о том, что она, вероятно, уже отдалась Феннсуорту. И о том, что Грегори погубил бы свою добрую репутацию. Вот так-то. Нельзя похитить получившую аристократическое образование барышню – тем более обрученную с графом, – и ожидать, что доброе имя останется незапятнанным.

Интересно, что Феннсуорт говорил ей наедине?

Интересно, что имела в виду Гермиона, когда сказала, что она затрепетала?

Интересно, а они пригласят его на свадьбу?

Гм. Возможно. Люси настоит на этом, не так ли? Строгий поборник правил приличия эта Люси. Сплошные хорошие манеры.

И что сейчас? После стольких лет легкого ощущения бесцельности существования, ожидания, ожидания, ожидания, когда разрозненные кусочки его жизни соберутся в единое целое, он думал, что все получилось. Он нашел мисс Уотсон, приготовился идти вперед и завоевывать.

Во всяком случае, он не чувствовал себя несчастным. Между прочим, он никогда не возражал против ожидания. Он даже не был уверен в том, что ему хочется так уж быстро найти свою невесту. Уверенность в том, что истинная любовь существует, совсем не означала, что он хочет заполучить ее прямо сейчас.

У него была такая приятная жизнь. Многие мужчины отдали бы свой верхний клык за то, чтобы поменяться с ним местами.

Только не Феннсуорт, естественно.

Проклятый мерзавец, вероятно, сейчас детально планирует свою первую брачную ночь.

Низкий выродок...

Он опрокинул в себя содержимое стакана и налил новую порцию.

Так что все это значит? Что это значит, когда встречаешь женщину, которая заставляет тебя забыть, что нужно дышать, а потом вдруг выходит за другого? Что ему теперь делать? Сидеть и ждать, когда его приведет в восторг затылок другой женщины?

Он сделал большой глоток. Хватит с него затылков. Слишком много все с ними носятся.

Грегори осторожно дотронулся до левой скулы. И правого глаза.

Да-а, завтра у него будет вид не особо привлекательный, это уж точно.

«Но и Феннсуорт будет выглядеть не лучше», – радостно подумал он.

Радостно? Он чему-то радуется? Кто бы мог подумать.

Он тяжело вздохнул и попытался определить, насколько пьян. Ага, все дело в бренди. Радости в повестке сегодняшнего вечера нет.

Хотя...

Грегори встал. Для проверки. Проведения небольшого научного эксперимента. Может ли он держаться на ногах?

Может.

А идти?

Да!

А может ли он идти прямо?

Почти.

Гм. Он не так пьян, как думал.

Итак, он может покинуть кабинет. Бессмысленно растрачивать впустую неожиданную вспышку хорошего настроения.

Грегори прошел к двери и взялся за ручку. И замер, в задумчивости подняв голову.

Наверняка все дело в бренди. Ну в самом деле, никакого другого объяснения просто нет.

Этот вечер не утратил для Люси своей иронии, когда девушка шла в свою комнату.

Одна.

После того как мистер Бриджертон запаниковал из-за исчезновения Гермионы... после того как Люси отчитали за несанкционированное бегство... после того как одну пару вынудили обручиться – после всего этого, слава Богу, никто не заметил, как Люси покинула бал масок.

Ей все еще не верилось в то, что леди Бриджертон настояла на ее возвращении в бальный зал. Она практически за шиворот поволокла ее за собой, передала на руки какой-то незамужней тетке, а потом отправилась извещать мать Гермионы, которая – надо сказать об этом особо – не имела ни малейшего представления о том, какая радость ее ждет.

Люси осталась стоять в углу бального зала. Она как идиотка пялилась на гостей и удивлялась, неужели им ничего не известно о событиях сегодняшнего вечера. Казалось непостижимым, как такое может быть: полностью изменилась жизнь трех человек, а весь мир продолжает существовать в своем обычном ритме.

«Нет, – не без грусти поправила она себя, – четырех. Нужно учитывать и мистера Бриджертона. В начале вечера он имел совсем другие планы на будущее».

Это было чрезвычайно странно. Неужели никто не чувствует, как все изменилось? Неужели никто не подойдет к ней и, вопросительно посмотрев, не скажет: «Ты выглядишь как-то иначе. А, понятно. Твой брат, должно быть, соблазнил твою ближайшую подругу».

Но никто, естественно, не подходил и не говорил. Случайно поймав свое отражение в зеркале, Люси с удивлением обнаружила, что ни капельки не изменилась. Ну, может, немного усталый вид, немного бледная, но в остальном все та же старушка Люси.

Светло-русые волосы – не белокурые. Серо-голубые глаза – опять же, не голубые. Обычный рот, который не всегда удается удержать на замке, такой же заурядный нос с веснушками.

Она покачала головой. Хватит. Ночь была странной, сейчас у нее странное настроение, и она со своими странностями стоит в центре всеобщего веселья.

Ясно одно: ей надо поспать.

Набегавшись за вечер по дому, Люси сообразила, что гостям отведены западное и южное крыло, и они вряд ли осмелятся проникнуть в северное, где расположены хозяйские апартаменты. Строго говоря, и ей не следует соваться туда. Однако Люси считала, что заслужила на это право после того, что случилось в последние несколько часов.

Добравшись до коридора, ведущего в северное крыло, она обнаружила закрытую дверь. И удивленно заморгала, так как раньше эту дверь здесь не замечала. Она предположила, что обычно Бриджертоны держат ее открытой. И тут ее сердце упало. Естественно, ее закрыли – для чего еще может быть предназначена закрытая дверь, как не для того, чтобы преграждать путь?

Однако ручка повернулась легко. Люси осторожно закрыла дверь за собой и вздохнула с облегчением. Она не вынесла бы, если бы пришлось возвращаться в зал. Ей хотелось забраться в кровать, свернуться калачиком под одеялом, закрыть глаза и заснуть глубоким-глубоким сном.

Перспектива казалась божественной. Если удача будет сопутствовать ей, то Гермиона не вернется – ее мать наверняка настоит на том, чтобы она всю ночь провела в ее комнате.

Да, перспектива открывается соблазнительная.

В коридоре было тихо и царил полумрак. Примерно через минуту глаза Люси привыкли к сумраку. Коридор не освещался ни фонарями, ни свечами, однако двери в некоторые комнаты были открыты, и оттуда лился бледный лунный свет, вычерчивавший параллелограммы на ковре. Преисполненная какой-то странной решимости, она медленно шла вперед, каждый ее шаг был четко рассчитан и нацелен, как будто она балансировала на тонком канате, протянутом по центру коридора.

Один, два...

Ничего необычного. Она часто считала шаги. А на лестнице – всегда. Она очень удивилась, когда по приезде в школу обнаружила, что другие люди этого не делают.

... три, четыре...

В лунном свете ковровая дорожка выглядела одноцветной, но Люси знала, что большие ромбы – красные, а маленькие – золотые. Интересно, спросила она себя, а можно ли ступать только по золотым?

... пять, шесть...

Или по красным. По красным легче. Сегодня не та ночь, когда можно устраивать себе испытания.

... семь, восемь, девять...

– Ой!

Она обо что-то споткнулась. Вернее, об кого-то. Она смотрела вниз и ступала по красным ромбам, поэтому не заметила... Но почему же этот человек ее не заметил?

Чьи-то сильные руки подхватили ее и поставили на ноги. А потом...

– Леди Люсинда?

Она окаменела.

– Мистер Бриджертон?

В темноте его голос звучал глухо и ровно.

– Вот уж это точно совпадение.

Люси осторожно высвободила руку – он придерживал ее, чтобы она не упала, – и отступила. Он казался огромным в узком коридоре.

– Что вы здесь делаете? – спросила она. Он подозрительно весело усмехнулся:

– А что вы здесь делаете?

– Иду спать. Мне показалось, что это наилучший путь, – пояснила Люси и с иронией добавила: – Если учесть, что я нахожусь в состоянии несопровождения.