Одна из женщин, сидящих за столом, подняла голову и весьма пристально посмотрела на меня, видимо, пытаясь разобраться в моих эмоциях.

Рассматривая текст написанного, ректор произнёс.

— Достойно, конечно, далеко от идеала и почерк рваный, но мы ожидали худшего, — он передал листок членам комиссии, — не так ли, уважаемая комиссия? Ага, значит, все со мной согласны! Дон Андрес, вы сможете более внимательно прочитать этот опус чуть позже, — одёрнул он человека, буквально уткнувшегося в моё описание известного пирата.

— Да, я совсем забыл представить вам членов уважаемой комиссии. Слева от меня сидит декан факультета целителей Эстель ван Дебреген, — и он показал на женщину, которая так внимательно рассматривала меня.

Это была смуглая, худощавая женщина, среднего возраста, темные волосы которой были аккуратно уложены в затейливую причёску. Ее отличала безупречная осанка, а выражение милого, но строго лица выдавало образованную, элегантную женщину. Блеск пронзительных зеленых глаз невольно притягивал внимание к их обладательнице. Почувствовав на себе мой взгляд, она молча кивнула головой и продолжала невозмутимо рассматривать меня.

— Следующей за ней, юноша, вы видите декана специалитета, Мариз де Брийон, — отвлёк меня от целительницы ректор академии. И я послушно перевёл взгляд на следующую женщину. Это была пухлая натуральная блондинка, с голубыми глазами, примерно того же возраста, что и целительница. Её глаза также были внимательны и умны, как и у целительницы, а в движениях эта женщина была порывиста и нетерпелива, о чём говорили её руки, которыми она постоянно что-то делала.

— Декан факультета инквизиции и экзорцизма Роберто Беллармини, — представил нового человека ректор.

Ну что тут сказать, не хотел бы я с ним встретиться где-нибудь в пыточной. С этим тщедушным человеком, обладающим чёрными, как уголь, глазами фанатика, длинными чёрными волосами и тонкими пальцами пианиста. Его жесткий взгляд выдавал полностью уверенного в себе человека.

— Ну, и декан факультета, на который вы планируете поступать, Андрес де Элисондо. И мы встретились взглядом с коренастым мужчиной, обладающим тёмно-русыми волосами, широким волевым лицом и внимательными, даже злыми, светло-серыми глазами.

— Вы видели лично Генри Моргана? — неожиданно спросил он.

— Издалека, — сразу ответил я ему.

— А кого ещё из главарей этих… флибустьеров вы видели?

— Попав к пиратам, я перепродавался многим из них. Но дольше всего я пробыл в плену у Гнилого Билла и Гасконца.

— Да, я слышал о них, — кивнул головой декан моего будущего факультета.

— Гнилой Билл мёртв, — посчитал нужным я добавить.

— Да, в самом деле?

— Да, я видел, как его убили.

— И как это произошло?

— Его застрелили!

— Да?

— Да, в абордажном бою.

— Мы отвлеклись от темы, — прервал наш диалог ректор, — возьмите эту книгу, зачитайте вслух её текст и объясните нам афоризм, ну например, под номером сорок.

И мне был вручен увесистый талмуд. Этой книгой оказались «Максимы» Франсуа де Ларошфуко, издания тысяча шестьсот шестьдесят пятого года. Книга оказалась на французском языке. Сначала я даже не понял этого, а когда осознал, то бросил взгляд на стол, где лежал ещё один экземпляр книги, но в другой обложке, и с надписью на испанском.

Мне было дано самое несложное задание, объяснить самый «простой» афоризм, под номером сорок. «Одних своекорыстие ослепляет, другим открывает глаза» — так он звучал, но это ещё надо было прочитать и понять! Ведь книга была написана на французском языке.

На несколько минут я задумался. Вроде, пока ничего сложного и не было, но эти абсолютно простые вопросы ставили меня в тупик. Пришлось лихорадочно размышлять, чтобы не ударить в грязь лицом перед комиссией. Но больно уж подозрительно было мне предлагать книгу на французском языке, французского же писателя. Ведь я испанец.

Но делать было нечего, и я стал вспоминать французский, но слышал — то я лишь самый грубый диалект. На котором разговаривали моряки и разбойники, да и читать на французском меня никто не учил. Немного помучившись, запинаясь, по слогам, я всё же умудрился прочитать мысль великого философа, а затем, несколько раз проговорив вслух, сумел перевести её для себя.

— «Одних своекорыстие ослепляет, другим открывает глаза», — что этим хотел сказать великий философ? Мозг начал кипеть, осмысливая афоризм. Медленно я стал читать не только этот, но и другие афоризмы, путаясь в произношении, пока не был остановлен ректором.

— Достаточно, мы поняли, что вы знаете французский, хотя и весьма далеко от идеала, а теперь, юноша, мы бы хотели услышать объяснение данного афоризма. И я начал отвечать.

— В этом афоризме заложена мысль, что все люди разные и склонны впадать в крайность, при одном и том же действии. Или, по-другому можно сказать, что очень эгоистичный человек ослеплён своими желаниями и совершает их всё больше и больше, ни в чём не зная удержу. А не эгоистичный впадает в зависимость от других.

— Гхм, достаточно! В общих чертах вы поняли, что хотел сказать философ, в вашем переводе его мысли, а мы поняли, что у вас есть определённые знания и ум, — и ректор посмотрел на экзорциста Роберто Беллармини. — Вы прошли этот этап, переходим к следующему.

За два часа до экзамена.

— Итак, вся комиссия в сборе, — произнес ректор магической академии Родриго Диас Ариас де Кардона, — я думаю, что все уже знают, зачем мы все здесь собрались?

— Да, а кто этот мальчик? — спросила мастер-артефактор Мариз де Брийон.

— Это соискатель места в нашем учебном заведении.

— Да, — проговорил Роберто Беллармини, — но у нас уже закончен набор. Лично у меня все места заняты.

— У нас есть ещё незаполненные места на факультете морской инквизиции, не так ли, Андрес?

— Именно так, дон ректор. У меня есть ещё две вакансии, и я бы взял ещё с десяток, потому как люди требуются.

— Да, но вам требуются исключительно умные, смелые и благородные люди, а этот «крестьянин»… вряд ли вам подойдёт, — сказала целительница Эстель ван Дербреген.

— Ну, я не был бы столь категоричен, — возразил ей Андрес, — и вообще, с чего вы взяли, что этот юноша — бедный дворянин, или, как вы выразились, «крестьянин»?

— Я видела его в окно, когда он вёл свою клячу в конюшню, сопровождаемый нашим привратником.

— Гхм, Эстель, так вы, получается, не проводите свои уроки, а целыми днями, в учебное время, прошу заметить…, смотрите в окно?

— Перестаньте иронизировать, — вспыхнула в ответ целительница, — вы прекрасно знаете, что я на это не способна. Девочки стали отвлекаться на что-то, и я была вынуждена посмотреть, что оказалось объектом их столь пристального внимания. Мне противны ваши подозрения, как и ваше мужланство!

— Охо-хо-хо-хо-хо, — только и произнёс моряк, закатив глаза вверх в деланном смущении.

— Уважаемые доны и доньи, мы собрались здесь не для того, чтобы вступать друг с другом в конфликты, а чтобы решить, взять или не взять этого юношу, — урезонил собравшихся ректор.

— А что значит, взять или не взять, — спросил инквизитор, — у него разве есть рекомендательное письмо?

— Да, есть. От отца Себастьяна, настоятеля монастыря Победы, что находится в предместьях Кадиса.

— Аааа, старый еретик!

— Перестаньте, я в курсе того, что у вас с ним произошёл конфликт несколько лет назад, но это не даёт вам повода оскорблять этого человека в моих глазах, а также сомневаться в его рекомендациях.

— А могу я прочитать его рекомендательное письмо?

— Можете, но позже, я отдам его всей комиссии, в присутствии юноши, когда мы соберемся его экзаменовать.

— Я думаю, и меня поддержат большинство членов комиссии, что «таким» не место в нашей академии, среди отпрысков самых благородных семейств Испании, и не только.

— Поддерживаю, — произнесла целительница. Остальные промолчали.