В голосе мистера Эплгейта появились особые ноты… Я понял, что он говорит о несбыточном.

— В журнале «Наука» пишут, что немецкие учёные разрабатывают эти идеи в секретных лабораториях. Исследуют временные карманы. Они построили простейший ускоритель частиц в бункере под какой-то горой в Шварцвальде. И экспериментируют там с улитками и другими моллюсками. Посылают их путешествовать взад-вперёд во времени. Скоро перейдут на мышей и шимпанзе. Однажды они попробуют отправить человека в прошлое, в тысяча девятьсот четырнадцатый год, чтобы полностью изменить результаты Великой войны.

— Как это изменить? Ведь немцы проиграли войну. Мы разгромили их в пух и прах!

— В том-то и дело! Именно поэтому они жаждут покопаться в истории, изменить её ход. Разгромить в пух и прах нас. Может, у немцев и получится, кто знает? В Германии есть очень умные учёные. — Мистер Эплгейт в очередной раз улыбнулся, на этот раз печально. — Я мог стать учёным, Оскар. Мог возглавить Американскую лабораторию отрицательной скорости. Но такой лаборатории нет. Американская наука не верит в отрицательную скорость.

— Почему вы не стали учёным, мистер Эплгейт?

— Теперь я уже стар, Оскар, — ответил мистер Эплгейт. — А в юности я был самым способным аспирантом на матфаке в Университете штата Техас. У меня были молодые, дерзкие мозги. Я написал диссертацию по теории отрицательной скорости, исходя из теории взаимного преобразования массы и энергии, которое описывает формула Эйнштейна: «е равно м-ц-квадрат». Я довел идеи Эйнштейна до ума и до логических выводов. Я хотел защищаться в Принстоне, Оскар! Я хотел изменить мир!

Мистер Эплгейт судорожно сглотнул и развёл руками — точно выронил что-то драгоценное, чего уже не вернёшь.

— К сожалению, никто из математиков Принстонского университета в моей диссертации не разобрался, — продолжил он. — Учёную степень я не получил. Особых денег в семье не было, поэтому я не мог учиться дальше, я пошёл работать. Стал учителем математики в старших классах, а не великим учёным, как профессор Эйнштейн.

Мистер Эплгейт поднял повреждённый паровоз, лежавший на краю макета. Перевернул, раскрутил колёса…

Я отправился в другой конец вестибюля. Мне очень нравилось наблюдать за поездами с разных точек. «Синяя комета» двигалась по кромке берега вдоль дюн штата Индиана.

Вот она отошла от станции «Берега Беверли» в сторону «Песчаных дюн». Мой поезд, мой любимый поезд, папин подарок на последний день рождения. Он ехал и посвистывал, словно окликал меня: «Привет, Оскар! Я тебя вижу!»

Я прижался щекой к яркой вечнозелёной траве, которая покрывала прерии Небраски к западу от Чикаго, и предался мечтам. Вообразил, что приближается настоящий поезд… Колокола храма Святого Спасителя, что стоял в конце улицы, пробили пять… «Синяя комета» приближалась — огромная, настоящая, — а я смотрел на неё снизу, от рельсов. И вдруг заметил в дальнем углу вестибюля какие-то фигуры.

Я замер, как был, полулёжа, не поднимая головы. Двое мужчин, с натянутыми на голову шёлковыми чулками, проникли в банк совершенно бесшумно. Как, каким образом? О Господи! Я же не запер дверь! Я забыл включить сигнализацию!

Вместе с грабителями в вестибюль проник ветер и даже залетел снег. Повеяло холодом. Преступники подкрадывались к мистеру Эплгейту сзади. Я хотел крикнуть, предупредить, но не успел. Я даже не успел открыть рот, а мистер Эплгейт уже получил по голове тяжёлой битой. Всё, что произошло дальше, мне помнится смутно, как в тумане. Думаю, это длилось недолго — может, пару минут, — но само время превратилось в улитку, оно не шло, а ползло. Я наблюдал за происходящим, словно смотрел кино, причём в замедленной съёмке. Я застыл, как каменная статуя, но, услышав выстрел — или нет, что-то громче и страшнее выстрела, — содрогнулся.

Один из грабителей тут же меня заметил и наставил на меня пистолет. Дуло смотрело мне прямо между глаз. В этот момент раненый мистер Эплгейт, хрипя, прошептал:

— Прыгай, Оскар! Скорее!

Всего в полутора метрах от меня — взведённый курок. На нём — указательный палец с обкусанным ногтем. Я вдохнул запах, который исходил из ствола, от смазанных деталей. И жутко испугался.

Макет по-прежнему простирался на уровне моих глаз. Я зажмурился и… нырнул. Позади меня грохнул выстрел, громкий, как салют на празднике.

Летел я не хуже циркового акробата, которого с помощью специальной пушки отправили по воздуху через всю арену. Приземлился на локти и колени. И понял, что пропал. Стреляя в летящую утку, можно промахнуться, но утка сидящая — идеальная мишень. Ещё один выстрел, и мне конец. Не открывая глаз и почти не дыша, я притаился на какой-то жутко колючей поверхности. Один из грабителей длинно выругался где-то совсем рядом. Потом я ясно расслышал: «Какого чёрта? Где мальчишка? Он что, в воздухе растаял?»

Я зажмурился ещё плотнее и вовсе перестал дышать, но понимал, что шансов нет. Так просто они не уйдут. Гневный, требовательный голос орал где-то рядом, вокруг, сбоку, сверху:

— Где этот паскудный мальчишка? Куда делся?..

Снова ругань, и снова разъярённый крик:

— Где же он?

— Нету здесь никакого мальчишки, — послышался другой голос. — Померещилось нам. Давай смываться побыстрее, пока полиция не нагрянула.

Раздался ещё один выстрел. Прямо передо мной простучал колёсами поезд, безмятежный, спокойный, как будто стрельба и вопли звучали не рядом, а совсем в другом мире. Всё, больше не могу не дышать, надо вдохнуть! В мои ноздри тут же проник резкий запах. И я его узнал. Так пахло в подвале нашего дома на улице Люцифер, когда мы с папой покрывали листву и траву на макете вонючим зелёным веществом. Да-да, точно! Оно называется «Сохну вмиг». Мы с папой сделали великое множество кустов и деревьев из дешёвой сушёной губки, которую потом красили. Листва на макете мистера Петтишанкса воняет точно так же, он тоже красит кусты и деревья этой гадостью. А что это вокруг? Колючие кусты? Можжевельник!

Я приподнял голову над кустами и огляделся. Снег у меня под коленями был не холодным, а слюдяным, и ярко искрился. Ещё рядом со мной стояла скамейка, оловянная скамейка, и я смотрел на неё снизу. На планке было выбито: КОМПАНИЯ «ЛАЙОНЕЛ». Я понял, где нахожусь. Ошибки быть не могло.

Я ждал целую вечность. Было тихо. В конце концов лежать на колкой поверхности стало совсем невмоготу. Я выкатился из кустов и кое-как встал на ноги. Надо найти телефон. Вызвать полицию. Вызвать «скорую» для мистера Эплгейта. Да, конечно, и как можно скорее! Но где же мистер Эплгейт? Я нахмурился. Что-то я упустил… забыл… кажется, с мистером Эплгейтом что-то случилось… Вдруг я пошатнулся и без сил рухнул на скамейку. Наверно, так чувствуют себя марафонцы после финиша. Отдышавшись, попробовал встать. Так, теперь надо сделать несколько шагов… Краёв у макета больше не было, и вестибюля банка я уже не видел. Только песчаные дюны Индианы, а за ними воды Мичигана. С озера дул пронизывающий ветер, нагоняя сильную волну. Одетый в один свитер, я тут же озяб. Волосы запорошило песком.

Я потрогал снег на низкой сосенке. Настоящий. Не слюдяной, а ледяной. На руке, кроме быстро таявшего снега, остались клейкие следы смолы. Пальцы у меня покраснели от холода. Скамейка, на которой я сидел, была не оловянной, а стальной: стальные брусья на каменных тумбах. Я вспомнил выстрелы… грабителей… Прислушался. Никаких звуков. Вообще нет ощущения гулкости, которое обычно присутствует в вестибюле Первого национального банка в центре города Кейро. Мои лёгкие заполнял воздух с озера, солоноватый и влажный.

Чуть выше и дальше по берегу виднелись железнодорожное депо и станционное здание. Оно показалось мне знакомым, особенно орнамент над главным входом и бело-изумрудный узор на стенах круглой надстройки. В то же время я знал, что никогда тут не был. Я вообще никогда нигде не был — ни разу не покидал Кейро за все одиннадцать лет жизни.