— Я всё понял, — повторил Митя, избегая сочувственного, обволакивающего взгляда Деверя, наполненного энергетической глубиной — эманацией духовной поддержки. Он в ней не нуждался. Он ни в чьей поддержке больше не нуждался. Отныне слишком тесный контакт с себе подобным существом мог его только расслабить.

— У меня есть просьба.

— Говори.

— «Тимуровец» ко мне прилепился, Ваня Крюк…

— Видел, знаю.

— Хорошо бы изъять его из регистрационных списков и вывезти из Москвы.

— Не важно куда?

Митя на секунду представил, как любимая «матрёшка» получает запоздалый подарок — озорного пацанёнка с тихим, нежным сердечком. Нет уж, лучше не надо. Слишком много хлопот и слишком романтично. Попахивает дурью.

— Куда — не важно, но в хорошие руки. Можно к Истопнику.

— От Раздольска остались лишь головешки.

— Видел по телику. Но часть электората вроде законсервировали?

— В смежной резервации… Ладно, «тимуровца» спрячем. Теперь о деле…

Проговорили ещё минуты три. Деверь сообщил, где, когда и от кого Митя получит инструкции. Накануне акции. Ещё сказал, что, если есть желание, можно организовать короткий сеанс связи в любом пункте северных территорий. Конечно, влетит в копеечку, учитывая стоимость космической блокировки, но… Митя вежливо отказался. После этого Деверь исчез так же таинственно, как появился. Почти неуловимо. Митю это позабавило. Всё-таки дешёвые фокусы из арсенала невидимок не соответствовали уровню подпольного вождя.

До рокового дня оставалось совсем немного, трое суток. Но их тоже надо было как-то прожить.

К полудню праздник достиг апогея. К Поклонной горе согнали толпы благодарных москвичей, с раннего утра их вытаскивали из квартир, вылавливали в подземных трущобах, собирали в просторных накопителях. Десятки тысяч людей разместили за ограждением из колючей проволоки причудливыми цветовыми фрагментами. Декораторы массовых зрелищ потрудились на славу. Взволнованное, как при лёгком бризе, человеческое море, разукрашенное флажками, гирляндами разноцветных шаров, поздравительными транспарантами, напоминало гигантскую живую цветочную клумбу. При появлении кавалькады триумфатора по сигналу главного распорядителя, поданному через динамики, вся эта многоликая масса в едином порыве преданности и счастья осела на колени и послушно окаменела. Лишь кое-где торжественную тишину нарушили вопли раздавленных малолетних дегенератов, но полиция быстро навела надлежащий порядок.

К этому часу триумфатору Анупряку-оглы уже вручили символические ключи от Москвы (вручала почётная комиссия во главе с Марком Губельманом), и сейчас он восседал в бархатном кресле на импровизированной трибуне и принимал поздравления от многочисленных депутаций. Всё тот же суровый могучий эфиоп шёлковым опахалом с акульими пластинами отгонял от его головы назойливых чёрных весенних мошек-мутантов, скопившихся над трибуной в неимоверном количестве. Для непривитого человека, а все аборигены были непривитые, укус такой мошки обычно заканчивался судорогами и необратимым параличом мозга.

Перед креслом триумфатора проходили полномочные посланцы стран, входящих во всепланетное содружество, лидеры независимых партий, представители крупнейших промышленных и финансовых корпораций, а также правительственные чиновники, возглавлявшие страховые и благотворительные компании, и каждый из них, ритуально преклонив колено, с выражением почтения и восторга преподносил ему какой-нибудь памятный сувенир. Гора подарков на помосте росла и росла. В зависимости от ценности сувенира, которую Анупряк-оглы определял на глазок, он церемонно кивал, протягивал руку, иногда ронял небрежное: «Мерси, приятель!», а какого-то невзрачного японца, представлявшего фирму «Якутские алмазы» и презентовавшего чудный ларец, усыпанный бриллиантами, сойдя с кресла, обнял и расцеловал в морщинистые щёки, сдавив лапами так, что японец утробно запищал.

Церемония затягивалась, но Анупряк-оглы не выказывал признаков усталости, был так же багроволик, весел и подвижен, как вначале. Он хорошо представлял, сколько сейчас устремлено на него завистливых, ненавидящих взглядов, и это его бодрило. Единственный, кто слегка подпортил ему праздничное настроение, был как раз мэр Москвы, фальшивый раввин Губельман. Вручая ключи от города (нанизанная на золотое кольцо связка каменных истуканчиков, изящные копии всех американских президентов, включая Фреда Неустрашимого, кстати, дорогая вещь: один из прежних триумфаторов, сенегалец Махмуд, продал свои ключи на аукционе Сотби за два миллиона долларов, правда, туземных, буро-малиновых, имеющих хождение лишь на территории России), льстиво улыбаясь, мерзавец проткнул ему ладонь острым носиком одного из болванчиков, и сделал это нарочно, Анупряк оглы это понял по тёмному пламени, блеснувшему в очах старого прохиндея. Губельман поспешно принёс извинения, участливо спросил: «Надеюсь, не больно, господин триумфатор?» «Ничего, терпимо. — Анупряк слизнул капельку чёрной крови с ладони. — Бывает намного больнее. Скоро сам убедишься, Губа». Фарисей захихикал, показывая, что оценил слова Анупряка как добрую солдатскую шутку.

Анупряк-оглы поклялся себе, что, когда придёт час расплаты, припомнит ему наглую выходку.

До конца церемонии было недалеко. Остались на подходе лишь две депутации: от лиги сексуальных меньшинств и от партии «Молодая Россия», созданной недавно по прямому распоряжению Центра координации в Стокгольме. Косвенно Анупряк-оглы принимал в этом участие, отбирая и рекрутируя в новую партию молодых недоумков из богатых туземных семей из подведомственных ему резерваций. Политическая программа партии определялась простым доходчивым лозунгом: «Всё старьё на свалку — и сжечь!» Каждый из членов партии носил в ладанке на груди портреты вождей-теоретиков: Новомирской и Немцова. Кто такой Немцов, генерал не знал (видно, из немецких переселенцев, управляющих Зауральской республикой), а Валерию видел по телевизору, где она читала воскресные проповеди о непротивлении злу насилием. Кроме того, она непременно участвовала в публичных казнях фашистов и скинов (те же члены «Молодой России», но в чём-либо провинившиеся). За древностью лет тучную старуху обыкновенно четверо дюжих миротворцев поднимали на носилках на помост, где она оживала и ловко недрогнувшей рукой снимала скальп с очередного трепещущего, накачанного препаратами вольнодумца, никогда не давая осечки и дико хохоча.

Депутация лиги сексуальных меньшинств — гомики, педофилы и трупоеды — подарила ему изумительной красоты двухметровый фаллос с золотым набалдашником, его с трудом несли на худеньких плечах три очаровательные лесбиянки-нубийки. Необычный дар вызвал оживление и звучные почмокивания на гостевой трибуне, где на пёстрых коврах, наряженная в римские тоги, расположилась городская знать. Анупряк-оглы вторично спустился с возвышения и, капнув из пузырька кислотой, проверил подлинность золота. Невесть откуда подскочил Зашибалов. Забормотал восторженно: «Сильная вещь, Ануприй-джан! Ох, сильная вещь…» Генерал пихнул его локтем: «Опомнись, Зина, люди смотрят… После примерим».

Депутация «Молодой России» приблизилась под конвоем парней из СД. Обычная мера предосторожности, когда речь шла о туземцах. В последние годы совершенно излишняя, применяемая скорее по инерции. Покорённые руссияне давно не представляли никакой опасности. Полицейское сопровождение, если подумать, выглядело даже нелепо, как если бы стадо овечек вели под прицелом плазменных автоматов. Хотя Анупряк-оглы, прибывший в Россию ещё с первым миротворческим контингентом, помнил иные времена. Поначалу руссияне пытались бузотёрить. Выходили на несанкционированные митинги, организовывали маёвки, посылали вздорные коллективные послания во все инстанции, вплоть до Евросовета, выклянчивали зарплату, пенсии, но бывали и случаи вандализма. Однажды какой-то обкуренный негодяй пальнул из игрушечного гранатомёта и разбил два стекла в американском посольстве. Расстрелянный на месте, в агонии он ещё долго выкрикивал: «Янки, гоу хоум, янки, гоу хоум!» Смех и грех, конечно. Но особенно в ту пору досаждали законным властям бритоголовые, искусственно выращенные в подготовительный период для запугивания обывателей, но потом каким-то образом бесконтрольно расплодившиеся. Именно молодому полковнику Анупряку-оглы поручили решить эту проблему, и он справился с заданием блестяще. В анналах контрразведки СД операция осталась под кодовым названием «Ночная лилия». Неделя понадобилась Анупряку на раскрутку акции и всего одна ночь на реализацию. Ещё с вечера бурлили все городские дискотеки, отравляя воздух дымом анаши, рыскали в переулках стайки ошалевших подростков, отлавливая припозднившихся прохожих, а уже наутро Анупряк-оглы послал в штаб лаконичное донесение: «С заразой покончено. Город чист». Правда, ещё несколько дней с полной нагрузкой работали мусороуборочные бригады, очищая улицы и подворотни от липких человеческих останков, и строители в ускоренном темпе (запах невыносимый) бетонировали места бывших скоплений молодняка и возводили там игровые павильоны всемирной компании «Четыре туза». За эту операцию Анупряк-оглы получил орден «Герой демократии» первой ступени.