– Верно мыслишь, Пахом! – Кобелев приподнялся и сел повыше.

– Ты бы, батька, отдохнул! Зеленый весь! – Пахом присел на корточки.

– А вот тут и отдохну. На забрале. Атаману под крышу да в избу – всё равно что в гроб нынче.

– Так я пойду? – Инок встал во весь свой невероятный рост.

– Давай, Савва. Под березами на том свете отдохнем.

– Ты вот что, Пахом! – Атаман скрипнул от боли зубами.

– Сиди-сиди, Тимофеюшка!

– Как там Авдотья?

– С ранеными она.

– Я к раненым сегодня не пойду. Тяжело мне встать. А ребят поддержать бы…

– Не нужно. Там без тебя есть кому посидеть с ними. Может, бурку принесть? Да под голову чё?

– И то верно. Казаков кликну, принесут. А ты меня внимательно послушай. Видел я, что Джанибек отправил двести всадников на конях-тяжеловозах. Знаешь, зачем отправил? Я так думаю, что за янычарами до Воронежа.

– Ух ты, мать честная! У янычар мушкеты аглицкие! Подале наших-то бьют!

– Подале. Сорок верст туда и обратно им скакать. На крупах коней и привезут смертушку нашу. Ко вторым петухам точно здесь будут.

– Неужель янычары за татар пошли?

– Пошли, Пахом. Хоть у нашего государя с их султаном мир, но есть наемники. Султан глаза на то закрывает, когда янычары нанимаются к татарам. Оно и понятно. Ему ведь, шельме, от такого расклада только выгода сплошная.

– Хм. Псы смердячие! – Пахом выбил трубку и тут же достал из кисея новую щепоть табаку.

– Пойдут они, Пахоша, коротким путем через лес.

– Татары леса боятся!

– Есть такие, что черта не боятся. И проводники у них есть, чтобы через засеки водить.

– Я засеки все знаю. Неужто христопродавцы такие из наших есть?

– От того и позвал тебя. Под каленым-то железом не каждый совладать сможет. А коли еще твоих детишек жечь станут, так сам всё и укажешь, быстрее вороны полетишь.

– То ж верно!

– Задержать бы их, Пахоша! Найти самую узкую дорожку, по которой им всё одно идти, и задержать. Хоть на несколько часиков.

Старый Пахом от неожиданности так и сел рядом с атаманом. Рука с люлькой задрожала.

– Так ведь ежели они на двухсот конях да янычары на крупах, то, почитай, ихнего басурманства аж четыре сотни.

– Знаю. Казаки нужны храбрые. Такую силищу удержать не просто. Но за вас будет лес и ночь. Пойдут они от Воронежа еще затемно обратно. Да много казаков я тебе дать не смогу. Но с конями пойдешь, чтобы подале от нас их встретить, да еще затемно. Пахом, заставить не могу! – Кобелев уронил на грудь голову.

– А меня и заставлять не нужно. Ты есть атаман, вот и приказывай. – Пахом внешне приободрился, пытаясь проглотить горький, колючий ком в горле. Старый казак понимал, что атаман отправляет его на верную смерть.

– Благодарствую, Пахом.

– Только казачков, батька, я сам выберу. Молодежь не возьму. Им еще жить да жить. С серьгой тоже не возьму – такой закон. На верную смерть последнего ребенка из семьи не забирают.

– Ты делай как знаешь. Но времени у тебя в обрез. Не боле часа. Да и того много.

– А сделаю я так. Там есть два узких участка. Поставлю по десять человек на каждом.

– Стой, Пахом. Двадцать человек я тебе не дам. Не могу. Дюжину только. И две пищали.

– Батька, Христос с тобой!

– Ладно. Забирай четыре пищали. Коней бери шесть. Но бери крепких, не стесняйся. По двое скакать придется.

– Топоры нужны. Где бревно срубить, а где и татарску голову. В лесу топор сподручнее сабельки-то будет.

– Топоров дам сколь угодно. Мы из Излегощ привезли, да у Терентия все дворы хорошо отопорны. Где по три, где по пять.

– Хорошо мужики у Терентия живут.

– А наши хуже? – Кобелев приподнял бровь.

– Да ну и наши не хуже. У наших и скота поболе.

– Ладно. Давай прощаться, Пахом. Авось свидимся, так обнимемся.

– И на том свете тоже, Тимофей Степанович, обняться в радость большую будет.

Старый Пахом наклонился над Кобелевым и крепко поцеловал. Окликнул караульного казака, велел тому принести атаману бурку и седло под голову. Затем пошел по крепости будить спящих казаков. Будил осторожно, чтобы не прервать сон остальных. Набирая в свою дружину только славно поживших воинов. Тех, кому перевалило за пятьдесят. Проходя мимо Лагуты, перекрестил спящего и украдкой смахнул слезу со своей щеки. Вряд ли удастся свидеться на этом свете. Серьга в левом ухе Лагуты, словно в ответ, тускло блеснула в лунном свете. Не прошло и часа, а Пахом уже стоял перед казачьей шеренгой, деловито оглядывая каждого, поправляя снаряжение и объясняя вкратце суть их боевой задачи. Казаки понимающе кивали, приосанивались, когда Пахом хлопал по плечу.

– Вот что, ребята! Я теперь ваш начальник, отец и мать родная, все вместе. Пойдем бродом, прямо здесь, за крепостью. Река здесь мелкая, сидя на коне, ног не замочишь. Потому Джанибек и выбрал через Песковатое путь свой окаянный. А в другом месте буде поглубже. Может и вплавь придется. Вода холодная. Но казак в бою тело свое согревает! Аль не так?

– Так! – дружно отвечали казаки.

– Ну а коли так, значит и погуляем знатно!

– Любо! – отвечал стройный хор.

– А тогда и по коням! Че тут время терять! Да и не нам на баб зариться. Пусть молодежь им теперича песни поет да сказки сказывает. Садись по двое на коня. Выходим за ворота тихо и сразу по правую руку держим. Огибаем угол стены и к реке. Всем все ясно? И-ях!

Пахом по-молодецки взлетел в седло. Кто-то тут же оказался позади и крепко вцепился в плечи.

Форсировав реку, небольшой отряд пошел берегом, чередуя шаг с рысью. Ночь выдалась ясная и звездная, поэтому идти было легко. Ветер совсем успокоился, а значит, не мог доносить до татарского стана глухой стук копыт. Где-то через десять верст, снова перешли реку. Но уже без лошадей. На этот раз хорошо вымокли. Пахом, прикинув время, разрешил развести костерок. Запалив несколько факелов, казаки стали рубить деревья. Валить в том направлении, куда указывал старый казак. Дюжина людей плохо понимала, находясь в темном лесу, что происходит. И лишь беспрекословно выполняла приказы.

– Вот и ладно. Вот и молодцы, ребята! – Пахом хлопнул кого-то по плечу, даже не разглядев в потемках человека. – Перегода и с ним еще пять остаются здесь. Остальные давай за мной.

– А лошадей? – Перегода спросил, сам не зная почему.

– Лошади сами дорогу к дому найдут, – ответил кто-то из казаков.

Пахом с другой половиной отряда продвинулся вперед еще на полсотни шагов. По пути обильно поливая смолой землю. И снова стали рубить, заваливая узкий проход в засечном лабиринте.

– Дядь, а из пищали дашь попробовать?

Пахом вздрогнул. Это был голос Лагуты.

– А ты-то как здесь?! А ну, марш обратно!

– Да куды ж я обратно. Я и дороги не найду. Не, дядь, сам же говоришь: Бог не выдаст, свинья не съест!

– Как только рассветет, пойдешь обратно в крепость. Понял меня?

– Из пищали дашь пальнуть?

– Почему я тебя не видел, дурака такого, когда в крепости еще людей строил.

– Так я же шустрый. Сам нас с Инышкой учил. Да просто все. Пока Сипко Кузьма Петрович примеривался к тебе на круп запрыгнуть, я его, того, толкнул маленько и сам вскочил. А кричать-то нельзя. Вот и остался дед Кузьма с раскрытым ртом стоять. А ты ведь последним из крепости выезжал. Никто боле и не увидел. Да ежели бы и не последним, я бы всё равно чего-нибудь измыслил. Ну, ты прости мя, дядь Пахом, а!

– Ладно. Оставайся. Но сидеть, головы не высовывать. Мне за тебя теперь ответ держать перед Тимофеем Степановичем.

– А с пищали-то?

– Утихни! Сказал. Ухо вырву и псам отдам.

Лагута замолчал, ибо знал, что тяжела рука у старого казака. Влепит затрещину, так два дня в ушах звенеть будет.

– Ты Кузьму Петровича-то не шибко повредил? Честно говори.

– Да не. Я на него шкуру телячью накинул, а потом полешком несильно. Да жив-здоров уже, поди.

– Вот семя бесово! А ну приготовиться, казачки. Факелы туши.

Кобелев не ошибся. Завидев, что татары на конях-тяжеловозах выдвинулись из своего лагеря, он сразу понял: пойдут самым коротким путем, а значит, через лес. Только такие кони с большого расстояния могут перевезти сразу двух всадников, да еще с тяжелыми мушкетами, при этом проламывая своей мощной грудью скрещенные ветви деревьев, не ломая ног о корни и сучья, дробя копытами поваленные стволы.