Она и впрямь выглядела по-цыплячьи хрупкой в грубом кафтане, в шапке, наехавшей на глаза, в огромных мужицких сапожищах. И от того еще крепче жгло у казака за грудиной.

– Предложить свой меч европейскому правителю всегда считалось высокой честью для витязя! – Она посмотрела на него, слегка склонив голову набок.

– У меня хорошая сноровка в энтом деле. Саблей крутить ух я охочь…

Полужников не успел договорить, потому что в ста шагах от них из леса выскочил всадник и понесся по набухшей от грязи и снега дороге.

– Никак гонец московский! Вот и выпал случай послужить короне вашей!

Инышка вонзил каблуки в конские бока и погнался вслед. На ходу рванул из-за пояса пистоль, вскинул словно играючи и выстрелил. Горьковатое облачко дыма. Конь с размаху рухнул мордой в жижу. Всадник, вывалившись из седла, свалился рядом. Из лошадиного уха ударил фонтан крови. Полужников подлетел с обнаженной саблей, ловко перегнулся, сверкнуло лезвие, и человек уже недвижим. Рука казака ловко вытащила из-за пазухи «убитого» конверт с воеводским сургучом.

– Точно гонец, пани! Я читать не горазд. Может, ты разберешь? – Он снова вскочил в седло и отъехал к Радзивил, которая едва успела сообразить, что произошло и находилась еще на приличном расстоянии.

– Как много крови! – Она поморщилась и отвернулась от кровавой картины.

– И то верно! Чуть отъедем отседова.

– Хм. Письмо можайского воеводы государю московскому Михаилу Федоровичу!

– Эт ничего себе! – Инышка присвистнул. – Чего ж пишет?

– А пишет, – Радзивил округлившимися глазами посмотрела на казака, – тут большой политик, Иннокентий!

– Если тайна какая, то не сказывай. Я человек не гордый. – Полужников делано отвернулся.

– Дела серьезные!

– Я хотел тебе тоже об одном деле рассказать. Да думаю, как случай подвернется, поведаю. Я подслушал-то чего нечаянно. Вроде Карача жив. Ранен токмо. Но уже сколь идет на поправку. А еще слышал, будто татары казанские хотят Москву поддержать противу поляка и пойдут-де на Киев.

– Так об этом и здесь написано! – Пани не отрывала взгляда от письма, перечитывая его вновь и вновь.

– Мудрено как-то!

– Что мудрено?

– Почему гонцы от казанцев к воеводе можайскому прибежали, а не к московскому царю напрямки?

– А вот тут, в письме, все объяснено. Гонец пришел с устным посланием. Так часто делают, чтобы избежать перехвата. Поскольку на Москве сейчас никого из военачальников нет, то послание передали Скрябе. Он тылы московские прикрывает. Понял?

– Понял, да с трудом?

– Учись думать, Иннокентий. Иначе будешь только сабелькой во поле играть, да так голову и сложишь. А можно попробовать большим человеком стать.

– Ты меня обучай, пани. Я до учебы-то шибко ловок бываю.

– Скряба ваш прикрывает тыл, потому гонец пришел к нему.

– Эт я понял.

– Далее воевода с одним гонцом посылает послание в письменном виде. С другим – в устном. Это для надежности. Вдруг кто-то не доскачет? Казанский гонец идти сам не может. Он не знает местности и где нужно опасаться разъездов противника. Теперь понял?

– Вот теперь, кажись, доходит. Ишь, всякой науке нужно обучаться по-сурьезному.

– Нам необходимо срочно доставить это письмо в польский штаб. Если казанцы ударят по Киеву, их поддержат казаки Сечи. Начнется страшная война. И тут уже не до Москвы. Смоленск мы и так отстояли. А на Москву сейчас нельзя.

– Нам бы на московские разъезды не напороться. Ваших сыскать за спиной московского воинства не просто будет.

– Я не думаю, что будет не просто. Но и легкой жизни тоже не жди.

– А Карача?

– Еще и Карача. – Радзивил прикусила нижнюю губу и сглотнула горький ком. – Джанибек не должен знать, что он жив. Пока крымский хан одержим местью, ни одна сила его не остановит. Что же так все не гладко выходит!

– Как поедем, пани? Основной дорогой нам нельзя. Заметят.

– Как ты предлагаешь?

– Думаю, надо свернуть на проселок. Отыскать хуторок или деревеньку и там вызнать, какие дорожки нехоженые есть до Смоленска. Места я здешние знаю не шибко. Но бывать приходилось. – Инышка впервые в жизни врал, но это ему на удивление самому себе давалось легко. – Пойдем чуть правее на Сежу. Есть у меня там где заночевать.

– Веди, витязь. Тут моя наука кончается.

Скряба просчитал все. И как нужно «освобождать» пани из застенка, и когда должен выскочить гонец, чтобы состоялся «перехват» послания, и вымерял да объяснил дорогу до одинокой хаты, в которой живут брат с сестрой Прудниковы. Он Силантий, она Прасковья. На самом деле Силантий опытный разведчик и стрелецкий сотник. Прасковья очень красива, глаз не отвести, дочь местного попа. И конечно, никакие не брат с сестрой. Только для версии, чтобы у Ядвиги не возникали подозрения: зачем здесь, в отдаленной от Можайска хате, бывает казак. Ясно же дело: к бабе повадился. Только одного не учел Иван Прокопич. Инышка никогда не испытывал близости с женщиной. И если вдруг получится с Радзивил связь, то она его быстро раскусит. Но тут уж Инышкина сообразительность не должна подвести.

Они съехали с большака на тропинку, которая замысловато петляла между деревьями. Солнце взошло, и золотые капли рассвета бусинами играли на блестящих, еще не отошедших от ночного заморозка ветвях. Было поразительно красиво, светло и чисто. Полужников удивился тому, как много еще снега в здешних лесах. У них с южной стороны уже почти весь потаял. По тропе совсем недавно прошла пара коней с ездоками, это было видно по глубоким следам от копыт.

– Недавно кто-то прошел! – Ядвига обратила внимание на следы.

– Оно и понятно. Я же тебя не к Бабе-яге веду, чай, к людям надежным.

– А откуда взялась в ваших сказках Баба-яга?

– Баба-яга, костяная нога – у нас еще так говорят. Я тоже спрашивал у стариков. Все говорят, мол, это мамка Кощея Бессмертного. Но я как-то засумлевался. Потому как Кощея-то ведь нет на самом деле. А вот один старый казак мне такое поведал. Дескать, Яга-то, она не баба, а граница между явью и навью.

– Интересно? Между явью и навью?

– Ну да. В древности, пока Христос еще на Русь не пришел, считалося, будто есть разные такие, понимаешь, царства-государства. Вот в одном мы живем – это явью зовется. Но, чтобы увидеть правь и навь, нужно свое в яви отжить. В общем, умереть по-настоящему. Тогда только сможешь увидеть другие царства. Яга и живет как раз на границе этих государств. Но бывали случаи, когда живые люди хаживали в Кощеево царство. Но это было шибко давно, пока, говорю, Христос на Русь не пришел.

– Очень захватывает. У нас тоже есть мифология.

– Хто у вас имеется?

– Да так. – Ядвига улыбнулась и махнула рукой. – К Бабе-яге, костяной ноге, значится, не пойдем? – Этим «значится» она тепло передразнила Инышку.

– Не-е. Ну ее к бесу. Вон гляди-ка, косой петлял не так давно. – Инышка пальцем показал на заячьи следы. – А вот и рысь побывала. С этой девкой, скажу тебе, шутки шутить – что черта дразнить! – Он достал пистоль и стал на ходу забивать в него пулю.

– А говоришь, к Бабе-яге живые хаживали в стародавние времена. А вот я бы ее смогла увидеть.

– Не-е. Ее только русский человек может увидеть!

– А других что же, она зажаривает?

– Другие ее вовсе не видят. У других своя нечисть по сказкам ходит. А зажаривает, тут ты права. Сажает на ухват и в печь. Вот Иван-дурак ее перехитрил. Он долго не мог никак сесть правильно, чтобы она его в печь сунула. Он ее попросил: ты-де, бабака, сама сядь да покажи, как это делается. Ну, она, дура старая, и села. Тут Иван ее в печь и шасть. Даром что дурак. Дураки иной раз и поумнее образованных бывают. Вот я, например, писать-читать не разумею. Зато в степи любого в дураках оставлю.

– Долго ли нам еще до твоей хаты с надежными людьми?

– Уже скоро. Нам ведь по свету нельзя. Так что, пока солнышко, отсидимся. Ты, пани, отдохнешь, как след. А я оружьем займуся.