– Казак? – услышал Рогат вопрос и кивнул. – А коли казак, то чего притатарился?
Рогат в ответ показал на ноги.
– Эк тебя, парень! – Человек спрыгнул с коня, вытянул из-за пояса кинжал и коротко скомандовал: – Ложись!
Да было шибко больно молодому казаку, когда выковыривали из его ног вросшие намертво веревки, но сердце радовалось.
– Гуляй! – крикнул кто-то из толпы казаков. – Пора уходить! Не ровен час, набегут поганые!
– А и то верно, – Гуляй щелкнул кнутом по голенищу, – с отбитым полоном сильно не развернешься. Эк вас много-то как, православные!
Так оказался Рогат в войске молодого, но уже знаменитого на всю степь Гуляя Башкирцева.
А после уж пошло-поехало. Четырнадцать лет казаки наводили страх и ужас на крымцев. Отбивали полоны, громили в открытой степи татарские разъезды, перекрывали сакмы, жгли аулы. Пока не случилась беда. Смерть Гуляя многих всколыхнула и подняла в седла. Эх и погуляли бы казаки! Но Москва заключила с турецким султаном перемирие, татарские ханы подчинились приказу Порты, и на границе установился мир.
– Как мыслишь, Рогат, видели татары, как мы выходили? – Мордыван подъехал к десятнику.
– Мыслю, что не видели! – твердо ответил Рогат.
– С чего бы так?
– Ты бы помене кашепарился. Зенками ворочаешь, аж но мне не по себе. Сказал, что не видели, значит, не видели.
– Ну, тебе видней, десятник. Ты ж у нас у самого Гуляя правой рукой хаживал. – Мордыван не унимался. – А я вот даже не видел его. Токма слышал. Говорят, саблей от макушки человека до паха конского рубил. Неужели правда?
Рогат усмехнулся. Он на миг закрыл глаза и перенесся в семнадцатилетнюю давность, где в черной бурке и белой папахе летит по степи казачий атаман Гуляй Башкирцев. Удивило еще в первую встречу с ним Рогата то, что кисти рук у атамана были маленькими, узкими, тонкопалыми, запястья почти девичьи, да и сам он был тонкокостным, но гибким, пружинистым, необыкновенно ловким. Тонкие черты смуглого лица словно вытесаны из темного камня. Но какая улыбка! Складывалось ощущение, что Гуляй улыбается всегда, даже когда спит.
– И сам он был огромен, как каракумский верблюд! – Рогат поддерживал легенду о любимом атамане, будто бы тот был исполинского роста и обладал медвежьей силой.
– И татарина мог за ноги разорвать да и печень зубами одними вырвать?
– Правда. За столом иной раз после ужина так отрыгнет, что все на пол валятся. А уж коли свистнет в полную мощь, то, считай, кто рядом стоял, глухим навек остался.
– Ишь ты! А правда, что…
– Правда, Мордыван! Все правда. – Рогат прервал казака. – Ты давай-кось поменьше ртом шуми.
Мордыван послушно замолчал и отъехал в сторону.
Кобелев шел на отчаянный риск, ослабляя и без того малый гарнизон крепости. Да и не отправил бы никогда в такой рискованный рейд лучших, если бы вся ситуация не сложилась таким образом. Небо в тучах, луны и след простыл, тьма хоть глаз коли. Да еще и ветер с юга. Такой любой звук отнесет от ушей татарских далеко и надолго.
Он вновь собирался на один шаг опередить неприятеля. Выбить главную штурмующую силу: наемников-янычар. В такие рейды десятком не ходят, но другого варианта не было. Не уничтожить, так хотя бы разметать по полю, взорвать пороховые припасы, а если получится, то убить командира. Хоть и в серьезных годах находился Тимофей Степанович, но на зрение не жаловался. Он разглядел среди штурмующих турок своего давнего знакомца по крымским вылазкам: Селима-пашу. Приходилось даже пленить его однажды. Но умен турок, вынослив невероятно и силен. Из плена сбежал только потому, что смог часовых «переглядеть». Не спал, одним словом. Уже после узнали, что Селим может сутками бодрствовать, прикемарив только чуть на самом рассвете. Но осада уже шла шестые сутки. В конце концов, и Селим не железный. Пусть ночами не спит, но под утро-то все равно сморит у костерка и его. А значит – шанс. Джанибек свою охрану туркам не ставит. В холодном климате янычар не самый стойкий боец. На это и делал ставку казачий атаман. Казаки Рогата должны ударить под утро.
В полночь отряд казаков въехал в Студеное. Прошли селение. Двигаться приходилось почти на ощупь. Такая стояла тьма. Может, и к лучшему для глаз, иначе бы увидели место недавнего сражения. Весь берег был изрыт копытами тысяч и тысяч лошадей. Татары переправились полностью совсем недавно. Но отдать должное Кантемиру-мурзе, вместе со своими павшими воинами он приказал похоронить и убитых казаков.
Свеженасыпанный курган пах влажной землею, горьковатым весенним ветром и глухим горем. Благо в темноте его не было видно. Казаки спустились к воде. Рогат приказал зажечь два факела: один должен гореть на правом, другой на левом берегах во время всей переправы.
– Мордыван, пошел! – отрывисто скомандовал Рогат. – Да под ноги там смотри!
– Ты б меня не учил, десятник, как по броду в Студеном хаживать! Я ведь сам, чай, отседова.
– Ну, коль отседова, так и смотреть не надобно?
– Ты б не так лучше сделал, Рогат! – Мордыван напряженно пытался разглядеть под ногами коня воду реки.
– А как?
– Давай-кось я перейду, да на том бережку огонь закреплю, а сам вернуся за другим и коня его под уздцы возьму да поведу, чтобы, значится, не оступился. Так вот за каждым и схожу. Без меня по такой темени всех смоет.
– Эх, коня жалко. Застудим, брат. Конь-то хорош у тебя.
– Конь-то хорош, а казаки еще лучше!
– Верно говоришь, Мордываша. Вернемся когды, вот война закончится, я тебе, клянусь саблей Гуляя, самолично коня хорошего подарю.
– Да ты шибко, Рогатушка, не торопись. Жив пока еще мой Ущип. Глядишь, може, и других лошадок переживет.
Переправлялись долго, более часа. К концу Ущипа трясло крупной дрожью, да и сам хозяин коня в сапоги начерпал, будь здоров. Но Мордыван, казалось, не чувствовал хлюпающей в сапогах воды. Бегая вокруг своего саврасого, он растирал рогожей его ноги, живот, пах, приговаривая:
– Эх, не така бы, брат, темень, я бы тебя по поженьке-то прогулял. Мигом бы согрелся. А тут, вишь, брат, чего деется-то. Ты потерпи, кипяточек мой, потерпи, голубчик!
– Идем цепью, след в след. Мордыван первым! Ну, пошли, казачки! – Рогат дернул узду.
Кобелев рассчитал очень точно. Отряд Рогата подошел к лагерю турок незадолго до рассвета. Оставалось даже немного времени, чтобы выслушать приказы и спокойно помолиться перед атакой.
Только чуть засинел рассвет и стало немного легче глазу, Рогат потянул саблю. Серый клинок зашипел в ножнах, сверкнул ледяной сталью и вымахнулся, словно не рука человека владела им, а сам он был живым и обладал собственной движущей энергией.
– За дело, братцы! Все всё помнят? – Рогат широко распахнутыми глазами смотрел на неприятельский стан.
– Любо! – раздалось в ответ.
И отряд полетел по утренней, озябшей, еще не очухавшейся ото сна земле.
Построение было простым: шли парами друг за другом, стараясь не отставать, как велел Кобелев. Главная цель – Селим-паша. А коли не получится с ним повидаться, то разок-другой насквозь пройти лагерь. Разрезать его на части. Внести панику в ряды противника.
Дремлющих часов смели, затоптали. Ворвались в лагерь и стали рубить и колоть пиками спящих, таранить грудью коней шатры и палатки.
– Мордыван, порох! – Рогат указал саблей на мешки, сложенные горкой друг на друга. Мордыван кивнул, запалил факел и швырнул. Попал точно в нижний мешок. Огонь метнулся по ткани, секунду-другую обживался на новом месте, а потом – ахнуло!
Один раз, другой, третий! Взрывы следовали один за другим. В воздух вместе с комьями земли взлетали тела людей, оторванные конечности, походные котлы и оружие.
Рогат оглянулся. Никого из товарищей позади не было. Он собирался уже выходить из сечи, как вдруг прямо перед ним появился человек. Сабельный шрам наискось тянулся через все лицо. Рогат понял, что перед ним сам Селим-паша. Его внешность Кобелев описал очень подробно. Человек поднял пистоль и прицелился в грудь казаку. Рогат дал шпоры коню, но тут же почувствовал резкую боль в груди. Стало трудно дышать, а в глазах запрыгали ярко-красные обручи. Уже из последних сил казак замахнулся и обрушил свой клинок на противника, стараясь угодить туда, где белел шрам. Голова Селима-паши раскололась лопнувшим арбузом. Кровь рванула фонтаном, обагряя дорогую одежду.
