Я долго смотрел на этих коленопреклонённых фанатиков. Многое хотел сказать, но понимал, что толку не будет.

— Те, кто идут со мной — верны мне, — наконец решился я. — Если вы не враги мне — они не враги вам. Их мечи, их стрелы, их копья не будут грозить вам. А ваши не должны грозить им. Мир вам.

Я резко развернулся и пошёл обратно к деревне. Факелы над частоколом я видел очень отчётливо и был уверен, что не пройду мимо. Спина подозрительно ныла. Видимо, она опасалась, что внезапная стрела, которая вылетит из темноты, пронзит её, как ранее пронзила стрела Бриона. Но умом я понимал, что не стоит ожидать подлого удара от тех, кто только что тебе кланялся. Отныне — они мои последователи.

За пару сотен метров до частокола я услышал тихий свист, а затем заметил мелькнувшую в темноте лысую голову. Иберик неслышно подкрался и дальше шёл рядом со мной.

— Ты слышал? — спросил я у него. — Слышал, что они говорили?

— Нет, аниран, — ответил он. — Они очень опасны. Когда я бродил в отдалении, видел, как некоторые из них оборачиваются, словно слышат меня. Это действительно были «эсты»?

— Да, я думаю, они. У их предводителя изуродовано лицо. Порезаны щёки и вырван язык… А Каталам рассказывал, что ни церковь, ни королевская власть не клеймит вырыванием языков. Кто так мог с ним поступить?

В темноте Иберик пожал плечами.

— Тебе лучше расспросить об этом отца, аниран… Я видел, они преклонили колени. Они поняли, кто ты?

— Да. Твой отец был прав — они идут за анираном. Они никогда не направят на него оружие. И теперь я доходчиво им объяснил, что нельзя направлять оружие на тех, кто идёт вместе со мной. Мне кажется, они это поняли.

— Рад это слышать, — улыбнулся Иберик.

В темноте нас не сразу разглядели. Стражи часто поднимали над головами факелы, всматривались в даль, но этим лишь лучше освещали самих себя. Так что когда мы приблизились к вратам деревни, Иберик дал о нас знать криком. Он небезосновательно предположил, что на свист может вылететь меткая стрела.

— Что там было, аниран? — взволновано спросил Каталам, когда за нами закрылись ворота. Он помог задвинуть огромный деревянный засов и теперь с интересом смотрел на меня.

Но отчёта своим словам он уже не давал. Он проговорился, но, я думаю, жители деревни и так поняли, кто я такой. Когда Каталам сказал «аниран», лицо элотана Толлена, который стоял тут же с факелом в руке, превратилось в маску. Пламя освещало его лицо, словно вылепленное из воска. Он замер с открытым ртом и, как многие другие жители деревни, смотрел на меня выпученными глазами. Видимо, моим словам о том, кто я такой, он не поверил. Но в словах сотника он не сомневался.

Я оглядел окружавшую меня толпу. Рассмотрел лица и принял решение. Ранее я тоже размышлял о бессмысленности собственного инкогнито. Но именно разговор с «эстами» убедил меня в правильности решения придать себя огласке. Аниран должен стать для этих людей Прометеем! Они должны знать, что он есть. Что он существует. Что все те сказки, все те пророчества, которыми их пичкали, не врали. Каждый житель страны — не только крестьяне этой деревни — должен узнать, что аниран пришёл. Каждый должен получить возможность его увидеть, услышать его речи и не испытывать сомнений в его дальнейших поступках.

Я принял решение приступить к популяризации самого себя.

— Несчастные жители этого мира! — пафосно обратился я к крестьянам. — Узрите того, кто пришёл, чтобы спасти вас. Спасти вас и ваш мир!

Как делал уже сотни раз, я сжал кулаки и продемонстрировал свою избранность.

Толлен отшатнулся, взмахнул руками и упал на задницу. Послышались визги баб, крики мужчин, плачь детей. Кто-то заголосил нараспев. Жители деревни один за другим принялись падать на колени.

— Аниран не оставит вас, — чуть более спокойно заговорил я. — Он не будет праздно дожидаться конца. Он сделает всё, что потребуется. Он доберётся до столицы и покажет себя королю. И тогда никто больше не посмеет отобрать у вас урожай… Но и вы не должны опускать руки. Не миритесь с судьбой, не отчаивайтесь. Вспахивайте поля, засевайте их. Трудитесь ради себя и ради тех, кто не сдался. И не отказывайте в приюте тем, у кого не осталось сил бороться за свою жизнь. Сообщите им, сообщите всем — аниран пришёл! Он станет милихом. Он спасёт вас.

Моя короткая торжественная речь перед таким количеством ошалевших зрителей далась на удивление легко. Мне не впервой было толкать высокопарные речи. В прошлой жизни я был тридцатилетним капитаном футбольной команды и часто более молодым партнёрам прочищал мозги. Многие из них слушали, раскрыв рты. Я знал, что сказать и как сказать. В этом мире — это был мой первый опыт. Но я знал, что хочу донести до этих людей и сказал об этом. Мне было важно, чтобы они мне поверили. Все идеи смирения, все призывы к непротивлению воле божьей я собирался разрушить до основания. Смирение убивает дух. Смирение лишает мотивации. Смирение уничтожает радость бытия. Из-за поганых идей смирения опускаются руки. Я видел это своими глазами, когда смотрел на бедных крестьян, у которых не осталось сил сопротивляться. И я собирался уничтожить это смирение собой. Анираном, который будет пробуждать волю к жизни у других.

Когда я закончил, в ответ услышал лишь молчание. Я смотрел на лица крестьян, видел освещённые светом факелов глаза и старался встретиться взглядом с каждым. Затем вновь сжал кулаки, убрав оружие.

Первым пришёл в себя Каталам. Он стал подле меня и тоже уставился на молчаливую толпу. Но разумность моего поступка он не поставил под сомнение.

— Аниран, — тихо обратился он. — Они шокированы. Они никак не ожидали, что надменный примо окажется посланником небес. Но когда они всё поймут, поспешат поделиться новостями. Скоро о тебе узнают все.

— В этом весь смысл, — сказал я ему. — Ваша страна гниёт. Я решил, что стану символом, вера в которого поможет ей возродиться. Чем раньше обо мне узнают, чем больше людей обо мне узнает, тем лучше. Это значит, они перестанут чувствовать себя обречёнными.

— Боюсь, святые отцы этого не оценят, — хмыкнул он. — У них есть власть. У них есть армия. И самое главное — у них есть золото.

— Об этом поговорим, когда окажемся в столице. Если ваш король ещё не впал в старческий маразм, я всё ему объясню. И тогда он поверит мне, а не вашим духовным пастырям, которые только вредят. Которые лишь ускоряют вымирание.

— Аниран! — громко воскликнув, ко мне на коленях подполз здоровяк Толлен. Вцепился в правую руку и принялся её лобызать.

Я вырвал руку, крепко сжал его плечи и приложил немало усилий, чтобы помочь подняться.

— Не надо этого, Толлен, — строго сказал я. — Я ещё ничего не сделал. Но обязательно постараюсь.

— Аниран, — вновь прошептал он, подозрительно шмыгнув носом. — Неужели ты пришёл?

После этих слов, плотину будто прорвало. Я вновь вынужден был наблюдать картину, которую наблюдал ранее. Не поднимаясь с колен, ко мне ползли люди. Они рыдали, тянули руки и пытались прикоснуться к грязным сапогам. Так что пришлось этот цирк прекратить. Притом очень быстро. Я принялся командовать не хуже, чем Каталам. Быстро привёл в чувство всех солдат и приказал помочь анирану. Толлен оклемался быстрее всех и подсобил. Он поднимал с колен людей, некоторых особо впечатлительных слегка бил по щекам, а бабские истерики прекращал чуть более грубо.

Когда с явлением анирана народу все смирились, я сказал, что желаю отдохнуть перед долгой дорогой. Ночь на дворе, как бы. И категорически отказался погостить в деревне ещё хотя бы пару дней, не говоря уже про декаду. Мой путь в столицу и так затянулся, и я не хотел терять ни дня. Взволнованный Толлен попросил не побрезговать и дать ему возможность пополнить наши запасы более разнообразной пищей. Он честно признался, что они поскупились. Скрыли в погребах солонину, чтобы не продавать её надменному примо. И теперь он хочет загладить вину. Я разрешил, и он утащил за собой в закрома десятников — Вилибальда и Умтара.