Коридор был залит слишком ярким светом, который резанул Лайема по воспаленным глазам. В приемной у окна стояла Джейси, рядом с ней Марк. Роза примостилась на самом краешке дивана. Брет – в спортивной куртке и наколенниках – прислонился к стене у телевизора. Щеки у него раскраснелись от мороза, а со взмокшей челки на нос стекали капли пота.

Джейси заметила Лайема первой и, схватившись за руку Марка, шагнула к нему.

– Папа?

Ком встал у него поперек горла. Он не мог вымолвить ни слова. Во всяком случае, не сейчас, не здесь, под этим ослепительным холодным светом больничных ламп. Он скажет детям правду завтра. Может быть, ему удастся найти волшебное соотношение между «сейчас» и «потом». Но если Микаэла не доживет до утра… ему придется жить с этим. Его нынешнее решение ляжет еще одним камнем на и без того отягощенную душу.

– Мама в порядке, – сказал он, не глядя на Розу. – Ей стало плохо с сердцем, но теперь все нормально.

– Можно мне повидать ее? – спросила Джейси.

– Конечно. Но только на пару минут. Как ни странно это звучит, но ей нужно отдохнуть.

Джейси понимающе кивнула и направилась к двери. Когда она проходила мимо отца, он схватил ее за руку и крепко сжал.

– Она сейчас выглядит не лучшим образом, дорогая.

– Я понимаю. – Джейси вдруг побледнела. – Я ненадолго.

Лайем выжал из себя улыбку и дал ей пройти. Что еще он мог сделать? Девочка уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно идти по пути отчаяния.

Брет молча смотрел на отца. По его лбу и щекам струился пот, губы дрожали, а на глаза навернулись слезы.

– Мама проснулась?

– Нет, сынок. – Лайем ласково погладил его по щеке. Он чувствовал, что больше не может обманывать сына словами «еще нет». Надежда – не сладкое пирожное, которое сначала можно дать, а потом отобрать.

– Я не хочу видеть ее сейчас… такой. Лайем растерялся.

– Слушай, Бретти, – неожиданно вмешался Марк. – Помнишь, я обещал тебе кока-колу и шоколадных медвежат? Может, сходим в кафе сейчас?

– Отличная идея, – с облегчением улыбнулся Брет. – Можно, папа?

Лайем понимал, что как последний трус пасует перед трудностями и выбирает легкий путь, но все же кивнул. Он даже не мог скрыть, что рад возможности отложить серьезный разговор. Протянув Брету несколько долларов, он сказал:

– Отправляйтесь, только ненадолго. Скоро поедем домой.

– Ладно. – Брет зажал деньги в кулаке и направился к двери вслед за Марком.

Наконец Лайем повернулся к Розе. По ее настороженному виду он понял, что ввести ее в заблуждение ему не удалось. Все то время, пока дети были в комнате, Роза ждала момента, когда зять сможет поговорить с ней откровенно. Она словно окаменела, неподвижно сидя на краешке дивана и сложив на коленях руки.

– Все плохо, да?

Лайем присел рядом, его колени уткнулись в край журнального столика. Истрепанный номер иллюстрированного журнала медленно сполз на пол. Лайем пытался собраться с мыслями и облечь их в нужную словесную форму. Наконец он вымолвил:

– У нее остановилось сердце.

– Боже мой… – перекрестилась Роза.

– Они быстро реанимировали ее, а это очень важно…

– Может быть, ты можешь ей помочь? Наверняка есть какое-нибудь лекарство…

– Ты вдруг поверила в медицину, Роза? – печально улыбнулся он.

– Что же нам делать? – без улыбки спросила она.

Лайем давно ломал голову над этим вопросом, понимая, что это лишь начало. Оно предшествует трагедии с той же неотвратимостью, с какой сумерки предшествуют ночи.

– Единственный момент просветления наступил, когда мы говорили с ней о Джулиане. – Лайем сам удивился тому, насколько равнодушно произнес ненавистное имя.

– Да. Но возможно, это просто совпадение.

– Один раз – да. Но если дважды, то это уже не случайность. Помнишь, она заплакала? Я уверен, что так она отреагировала на его имя.

– Но с тех пор мы повторяли его сотни раз. Я рассказывала ей историю их знакомства. И ничего.

Лайем вздохнул. Именно это отсутствие результата заставляло его страдать от бессонницы, ворочаться до рассвета в холодной и пустой супружеской постели. Он не Переставал думать о тщетности их усилий, и когда покров ночи отступал перед дневным светом.

Ценность человека. Все сводится в конечном итоге к ней. Любой ход мыслей приводил его к одному и тому же результату.

– Мы должны попробовать что-то другое, Роза. Что-нибудь более действенное. Она не отвечает на наши голоса. А время идет, и его осталось совсем мало.

Он почувствовал, что теща обернулась к нему, но продолжал сидеть, глядя прямо перед собой и задумчиво крутя на пальце тонкое обручальное кольцо, которое носил не снимая уже десять лет.

– И что ты собираешься делать? – спросила Роза.

Лайем чувствовал, как она встревожена: ее голос дрогнул в середине фразы. Без сомнения, Роза догадывалась, что он ответит.

– Я собираюсь позвонить Джулиану и попросить его приехать. Он должен поговорить с ней.

– Ты не можешь так поступить! – Роза задохнулась от изумления.

Лайем повернулся к ней. Ее лицо было бледным как полотно, а глаза чернели на нем, как потухшие угли.

– Ты знаешь, что у меня нет выбора, – напомнил он. Она рассмеялась. Ее смех дребезжал, как звон треснувшего бокала.

– Но он… опасен.

– Ты думаешь, что он жестоко обращался с ней?

– Нет, конечно. Опасность заключается в том, что она очень сильно любит… любила его.

– Как по-твоему, он все еще любит ее? – Лайем притворился, что не заметил Розиной оговорки.

– Полагаю, он никогда ее не любил. – Она взглянула ему прямо в лицо. – Тебе не следует делать этого. Господь разбудит Микаэлу и вернет ее нам, если такова будет Его воля. А тебе надо позаботиться о семье. Этот человек может все разрушить. Микаэла давно сделала свой выбор. И тебе незачем вмешиваться, Лайем.

Роза впервые назвала его по имени, возможно, безотчетно. Эта неожиданная близость успокоила и утешила его, как ласковое материнское прикосновение.

– Мы с тобой не дети, Роза. Мы знаем, как легко совершить в жизни ошибку. Наверное, сейчас я впервые за свои пятьдесят лет так отчетливо понимаю это. Я могу позвонить Джулиану и дать своей жене шанс выжить. Или не звонить и потом терзаться оттого, что я, боясь потерять любовь Микаэлы, позволил ей умереть.

На глаза у Розы навернулись слезы.

– Я не смогу смотреть в глаза своим детям, да и себе самому, если страх помешает мне сделать правильный выбор, – продолжал Лайем. – Я позвоню Джулиану Троу. В той наволочке, которую я нашел у Микаэлы, есть телефон его агента.

– Интересно, – прошептала Роза, накрыв рукой его руку, – понимает ли она, как ей посчастливилось, что у нее есть ты?

– Она любила меня, Роза?

– Конечно. – Она сжала его руку.

– Так же, как его?

Роза помедлила с ответом, и в ее колебании Лайем Узрел горькую истину.

– Да, – ответила она с улыбкой, чересчур поспешной и радостной в сложившихся обстоятельствах.

– Тогда нам не о чем беспокоиться, – вздохнул Лайем.

Беверли-Хиллз. Эти два слова, каждое из которых в отдельности ничем не примечательно, подобно объединению икры и шампанского в некий гастрономический букет, вместе составляют синоним красивой жизни. В этом районе Лос-Анджелеса все кажется фантастическим; звездная пыль из соседнего Голливуда покрывает позолотой бренную землю. Роскошь, которая царит в этой точке земного шара, стала легендарной: отели из розового мрамора с телефонами, проведенными в бассейн; парковка при почтовом отделении, на которую отгоняют машины клиентов; столики в ресторанах, которые нельзя заказать ни за какие деньги; кроме того, здесь повсюду можно встретить знаменитостей. В этом городе мало кого называют по фамилиям, потому что в кругу избранных легко узнавать друг друга по именам – Харрисон, Голди, Брэд, Джулиан.