Впрочем, нет. Она забыла только Брета, их сына. Она помнит Джейси. И Джулиана.

Лайем не мог избавиться от панического страха, что в конечном счете его любовь к Микаэле ничего не стоит. Как он посмотрит детям в глаза? Что скажет? Они и так уже перенесли столько боли, натерпелись такого страха. Брет отважно ходил к матери каждый день после школы и пел ее любимые песни, ожидая в награду всего лишь улыбку. Как он скажет сыну, что мама больше его не помнит? Достаточно одного его слова, и мальчик уже никогда не избавится от этой душевной травмы.

А Джейси? Она постарается перенести все стойко, но в глубине души будет страдать, как ребенок. Она поймет, что их семьи больше не существует. Все, что их объединяло, отныне будет принадлежать ей одной.

Лайем уже не мог думать о собственном страхе.

– Господи! – взмолился он. – Этого мы не перенесем.

Перед лобовым стеклом машины метались снежные хлопья, они залепляли стекло, цеплялись за снегоочистители. Лайем включил радио. Из колонок полилась песня Барбры Стрейзанд «Воспоминания». Он раздраженно повернул рычажок. Неподходящее название!

Снегопад усилился. Лайем чуть не проскочил поворот к дому, но в последний момент резко затормозил, дал задний ход и осторожно въехал в гараж.

– Привет, это я! – крикнул он, стараясь придать своему голосу жизнерадостность.

Он услышал шуршание шлепанцев по полу. Роза спешила ему навстречу.

– Добрый вечер, – сказала она, проводя рукой по подбородку и оставляя на нем след муки. – Я готовлю бисквиты на ужин. Хочешь кофе? Или бокал вина?

– Где дети?

Она почувствовала что-то странное в его тоне и замерла на месте, не сводя взгляда с его лица.

– Джейси скоро придет. Брет наверху, в ванной. Если хочешь…

– Майк проснулась сегодня.

– Господи, спасибо за это чудо! – воскликнула она. – Как она?

Лайем не смог изложить все события сегодняшнего дня и сказал лишь:

– Она не узнала меня, Роза. А Джулиана узнала.

– И что это значит? – в страхе спросила она.

– Если не вдаваться в медицинские подробности, суть дела в том, что у нее частично пропала память. Она думает, что ей все еще двадцать четыре и она замужем за Джулианом, а Джейси грудная.

Роза смотрела на Лайема взглядом, к которому он давно привык: так смотрят пациенты, когда им сообщают неутешительные новости.

– Она ведь поправится, да?

– Мы надеемся, что это временное явление. Обычно память возвращается.

– Значит, она не помнит ни тебя, ни детей, ни те годы, что вы прожили вместе.

Каждое ее слово камнем давило ему на сердце, и в конце концов Лайем сломался. Он боялся этого момента уже давно – когда сердце и мозг откажутся выносить напряжение. Как ни странно, он не заплакал, не закричал от боли, а почувствовал лишь полное безразличие.

– Нет.

Роза закрыла глаза и опустила голову. Казалось, она молится.

– Господи, как тебе, должно быть, больно! Страшно подумать…

– Да, – выдавил он.

– А что ты скажешь детям? – Она подняла на него карие глаза, очень похожие на глаза Микаэлы.

– Я даже думать об этом боюсь, – честно признался он.

– Они так ждали этого момента. То, что она их не узнает, разобьет их сердца.

– Я понимаю. Но утаить это невозможно. Мы живем в слишком маленьком городке.

Утаить! Опять секреты! Вроде знаменитого отца, о существовании которого не подозревает Джейси.

– Пока ничего не говори. Давай подождем до утра. Может быть, тогда не придется сообщать детям ужасную новость. Ведь ты с самого начала верил в Микаэлу. И в Бога тоже. Ты будешь ей нужен. Может быть, даже больше, чем раньше.

– Я всегда был ей нужен, Роза. Именно поэтому она вышла за меня. Но прежде чем это произошло, у нее в жизни было нечто иное.

По виду тещи Лайем понял, что она догадалась, о чем идет речь.

– У нее была любовь.

Вечером после ужина Лайем постарался отвлечься от мыслей о Микаэле. Все вчетвером они сидели в гостиной и смотрели телевизор, хотя каждый был погружен в свои думы.

Когда фильм прервали на рекламу, Джейси убрала звук и спросила:

– Ну как мама?

От неожиданности Лайем выронил из рук медицинский журнал.

– Все так же, – промолвил он посреди неловкого молчания. – Слушайте, у меня идея. Давайте устроим пикник?

– Слишком холодно, – нахмурилась Джейси.

– Знаю, – рассмеялся Лайем. – Я предлагаю вспомнить, как мы делали, когда Брет был совсем маленький: отключим телефоны, вынесем спальные мешки в гостиную, будем готовить на жаровне.

– Как здорово! – обрадовался Брет.

– Мы уже много лет этого не делали, – засомневалась Джейси. – И потом, мы не можем отключить телефон. Вдруг мама…

– У меня есть пейджер. А если что-то произойдет, мы снова его включим.

– Я обещала Марку, что позвоню сегодня вечером, – неуверенно возразила Джейси.

– Надеюсь, несколько часов ты потерпишь, – улыбнулся Лайем.

– Не потерпит, – вмешался Брет. И добавил, картинно прижав руку к груди: – Она умрет, если не поговорит со своим другом.

– Очень смешно! – фыркнула Джейси и шутливо стукнула брата по макушке. – Посмотрим, что ты запоешь, когда перестанешь считать всех девчонок плаксами и кривляками.

– Ну, давайте же повеселимся. И бабушке будет интересно, – не унимался Лайем.

– Это очень здорово, – обернулся Брет к Розе. – Папа отлично рассказывает истории.

– Вот как? – улыбнулась та.

– За дело! – хлопнул в ладоши Лайем.

Через час все было готово.

Ночь превратила гостиную в огромную, прямоугольной формы пещеру. Огонь, полыхающий в камине, раскрашивал пляшущими золотыми языками черные стены. Голубая простыня, покрывавшая пианино, превращала его в таинственное озеро, где купальщики пропадали бесследно даже в яркие и безветренные летние дни.

Тихий голос Джейси дрожал, когда она начала повествование, давно придуманное в их семье:

– И тогда жители города поклялись, что в такую ночь, как эта – в снежную, черную ночь, когда круглая луна поднимается в безоблачное небо, – они слышали стоны безутешных душ, утонувших в озере давным-давно.

– Она все перепутала, – поморщился Брет. Джейси повернулась к брату, держа в руке фонарик.

– Да, я забыла рассказать о маленьком мальчике, который сбежал из дома и оказался один на берегу озера Пианино…

– И что с ним стало? – подался вперед Брет, предвкушая интересный рассказ.

Лайем закрыл глаза. В гостиной пахло поп-корном, дымом от влажных поленьев из камина и горячим шоколадом. Он представил себе Майк, которая сидит рядом, опершись на его плечо.

Грусть накатывала на него волнами. После редких минут безоблачного блаженства, когда он, счастливый отец, наслаждался звуком детских голосов, наступали минуты отчаяния, когда он вспоминал вопрос Майк: «Кто вы?» В эти минуты жизнь представлялась ему уходящей вдаль одинокой дорогой, в конце которой маячил страх потерять Микаэлу навсегда, уступить ее Джулиану. С этим животным страхом невозможно было бороться.

– Папа. Папа! – Брет тянул его за рукав пижамы. Лайем вздрогнул от неожиданности и встретился глазами с тревожным взглядом Розы.

– Папа, расскажи о том, как убили Дэна Макгру. Это мое любимое стихотворение.

Лайем откинулся на спинку дивана и распахнул сыну объятия. Брет пополз через рассыпанный поп-корн, разбросанные пачки из-под крекера, свернутые спальные мешки из гагачьего пуха и наконец добрался до отца. Джейси и Роза придвинулись друг к другу и расположились у камина.

Стихотворение, которое он не рассказывал много лет, вспомнилось на удивление легко. Это было сказание о мужчинах, которые добывали золото на Юконе… И боролись за женщину.

– Слушай, Бретти, а может, не стоит?

– Нет, расскажи, расскажи!

Лайем вздохнул, закрыл глаза и начал:

– Однажды в салуне ребята затеяли спор…

Ему стоило огромных усилий довести рассказ до конца, а когда он закончил, на его губах даже появилась улыбка.