– Не прикасайся к нему, пока не остынет.

– Но мне придется прислониться к нему, когда будем взлетать вертикально, а я не хочу прикасаться к этой гадости, – скривился Толливер. – Надо чем-то прикрыть ее.

– Она уже испарилась.

Толливер, однако, настаивал. Пришлось мне сходить в пассажирский салон. Берзель побледнел как смерть и сидел, вцепившись в подлокотники. Я порылся в шкафчике, достал одеяло, бросил Берзелю подушку, вернулся в кабину, закрыл прожженную спинку кресла Толливера одеялом. Тот осторожно, с брезгливой гримасой облокотился и снова завел свою волынку:

– Сэр, если мы взлетим недостаточно высоко, то потом не дотянем до Восточного континента, а если взлетим выше, падение будет слишком быстрым и шаттл может рассыпаться.

– Знаю. Секунд сорока вертикального взлета хватит. Попробуем. Если шаттл задребезжит слишком сильно, сразу выключайте двигатели.

– Ладно, если знаете, что такое «слишком сильно», – проворчал Толливер.

На высоте полторы тысячи метров он включил три дополнительных двигателя и направил шаттл вверх. Жуткая перегрузка вдавила нас в спинки кресел.

Пять секунд. 1800 метров.

Десять секунд. Началась вибрация. От перегрузки трудно дышать. 3000 метров. В глазах потемнело.

– Тридцать секунд, сэр! – доложил Толливер. Вибрация усилилась. 4000 метров. Вибрация превратилась в угрожающую болтанку.

– Сорок секунд! – Толливер собрался отключить двигатели.

– Нет! – Я глотнул воздуха и выдохнул:

– Еще…

– Рассыпемся!

– Наберем 9000.

– Не наберем!

Кабина тряслась, будто по ней колотили молотом.

– Жди! – Дышать становилось все труднее.

– 5000! 6000!

Голос Толливера куда-то уплыл, мне стало тепло и спокойно. Я стоял на берегу моря с отцом. Купаться было нельзя, за столетие море слишком загрязнилось. А песок был приятным, теплым. Я закрыл глаза, подставил лицо яркому солнцу. Но почему так трудно дышать?

– Капитан, пора отключать двигатели! 8000!

Откуда этот настойчивый голос? Как же грохочут волны!

Внезапно шум прибоя стих. Я очнулся. Грудь болела. Шума двигателя не слышалось.

– Высота? – спросил я.

– 8500. Пока поднимаемся.

– Поднимаемся?! С отключенными двигателями?

– Даже пушечное ядро не сразу падает. Скоро начнем снижаться.

Шаттл летел по дуге. Миновав ее высшую точку, он вдруг приобрел аэродинамические характеристики кирпича и начал круто падать, непочтительно игнорируя все усилия Толливера.

– Придется включить двигатели, – проворчал Толливер.

– Знаю, – Шаттл был рассчитан на приземление из космоса, а не на долгий полет в атмосфере, поэтому больше тридцати минут выдержать не мог, перегрелись бы двигатели. – Где мы?

– Пролетели всего километров семьсот.

Я быстро подсчитал: даже при скорости 1000 километров в час требуется полтора часа лету. Значит, не долетим.

– Подайте сигнал SOS, сэр, – предложил Толливер. – Как-нибудь продержимся в океане, пока за нами пришлют вертолет.

– Нет! Шаттл нам еще понадобится.

– Но мы не долетим. Лучше опустимся в океане, подождем…

– Нет! Лети в Сентралтаун.

Три тысячи шестьсот метров.

– Черт бы тебя побрал! – стукнул он кулаком по креслу. – Ладно, я погибну вместе с тобой, но скажи: ради чего?

– Мне нужен шаттл, а зачем, сейчас не могу сказать.

– Чего вы боитесь? Что я предам? Перейду на сторону рыб?

– Мистер Толливер, сейчас я не могу сказать. Когда-нибудь вы поймете.

– Я должен знать, ради чего иду на смерть!

– Цель есть. Кроме того, – чуть улыбнулся я, – совсем не обязательно погибать. Наши инженеры любят делать большой запас прочности, как мы уже убедились на примере с дверью.

Спустя несколько секунд Толливер оскалил зубы. Это означало, по-видимому, улыбку.

– Ладно! Высота 2500 метров, сэр. Пора включать двигатели.

– Верно, – с облегчением согласился я.

Толливер включил часть двигателей. Падение прекратилось. Теперь шаттл летел, как обычный самолет. Я расстегнул ремни безопасности, встал.

– Следите за температурой двигателей, – посоветовал я. Толливер бросил на меня раздраженный взгляд. У меня непроизвольно вырвалось:

– Простите, нервы.

Что за ерунда! Зачем я извинился перед гардемарином?

Мрачно улыбаясь собственной глупости, я вышел в салон, сел в пятый ряд рядом с Берзелем, обнимавшим подушку.

– Как самочувствие? – поинтересовался я.

– Нормально, сэр.

Я подождал, но Берзель не стал развивать эту тему.

– Ничего, парень, все мы боимся, – утешил его я.

– Я не боюсь, – упрямо сказал он.

– Все боятся. – Я хлопнул его по колену, встал.

– Хочу домой. – Мальчишка уткнулся в подушку.

– Мы туда и летим.

– Нет, я хочу на Землю.

Все мы не прочь смыться на Землю. Я вернулся в кабину, сел, пристегнулся.

– Сколько осталось?

– Нисколько, – буркнул Толливер. – Не долетим.

Я сверкнул взглядом, но промолчал.

– Извините, сэр, – смягчился Толливер. – Осталось минут сорок пять.

Температура двигателей была выше нормы, но до критической отметки еще не добралась. Я включил рацию:

– Капитан Сифорт вызывает Адмиралтейство или Правительство. Ответьте.

Тишина. Я повторил. Наконец раздался голос:

– Правительство – вертолету. Это вы, мистер Сифорт? Мы думали…

– Адмиралтейство открыто? – перебил я.

– Нет, сэр. Там никого нет.

Температура двигателей приблизилась к красной отметке.

– Где Правитель Хоупвелл?

– Здесь, сэр. Передаю ему микрофон.

– Зак?

– Да, это я, парень.

Жив! От радости у меня в горле застрял комок.

– Мы не в вертолете, мы в шаттле. Очистите посадочную полосу, подготовьте вертолет и команду ремонтников для шаттла.

– Это все?

– Да, больше ничего не надо. Прилетим минут через сорок.

Стрелка термометра достигла критической черты.

– Придется приводняться, – сказал Толливер.

– Прибавьте высоты, – приказал я.

– Двигатели раскалятся сильнее.

– Знаю. – Но тогда у нас останется больше времени, если они заглохнут.

Толливер поднял шаттл на высоту 5500 метров. До Сентралтауна оставалось 500 километров – тридцать минут лету.

– Двигатели столько не выдержат, – проворчал Толливер.

– Должны выдержать.

– Сэр, вы отдаете себе отчет в том, что…

– Не пререкаться!

– Я всего лишь предупреждаю. Если подшипники в турбонасосах расплавятся, то восстановить их в наших условиях будет невозможно.

Что тут возразить? Нечего.

– Должны выдержать, – упрямо повторил я.

Толливер лишь покачал головой, видимо, поняв, что втолковывать что-либо в мою упрямую башку бесполезно. Стрелка термометра переползла через красную отметку, запикал предупреждающий сигнал. Я отключил его, чтобы не действовал на нервы. Оставалось двадцать пять минут.

– Сбавьте скорость, – приказал я.

– Мы летим с оптимальной скоростью, сэр.

– Надо снизить температуру.

Толливер снизил скорость. Температура двигателей не упала, но зато перестала расти. Двадцать минут.

– Шаттл, мы видим вас на экране радара, – раздался голос из рации. Вы что, прилетели на нем из Вентур?

– Да, – ответил я. Пусть считают меня сумасшедшим. Возможно даже, они правы. Восемнадцать минут. – Толливер, сколько мы пролетим, если выключим двигатели?

– Несколько километров, наверно. Слишком мала высота.

Двести семьдесят километров. Температура двигателей вновь стала расти. Как обидно! Осталось совсем немного, но…

– Отключить двигатели, – приказал я.

– Отключить, сэр?! – изумился Толливер, но, заметив мой свирепый вид, подчинился.

Шум стих, но тут же сменился более мощным грохотом: я включил три дополнительных двигателя, предназначенных для вертикального взлета на орбиту. Ускорение вдавило нас в спинки кресел.

– Их нельзя включать в горизонтальном полете! – взревел Толливер. – Оторвутся крылья!

– Всего несколько секунд!