— Спасибо, — сказал он.

— Не за что. Для того мы здесь и находимся.

— Ты не забудешь передать Кэт конверт?

— Нет, можешь на меня рассчитывать.

Лиззи наклонилась и еще раз обняла его — никто не мог запретить ей делать это так часто, как ей захочется. Люси тоже его обняла. Но он был верен себе и исчез среди людей, столпившихся у двери, наслаждаясь последними моментами тепла, перед тем как уйти в холодную ночь.

— Мам, а куда он пошел?

— В приют, дорогая. По крайней мере я на это надеюсь. Лизи видела, как он уходит. Она спрятала конверт под накидку, размышляя, что там может находиться, со странным чувством тоски улыбнулась дочери и продолжила руководить раздачей пищи.

Бриджит Бирн сидела на краю дивана, пытаясь выполнить домашнее задание. Тихо, чтобы никто не услышал, она включила телевизор — ей не разрешалось смотреть телевизор, пока она не сделает все уроки, присланные учителем из Новой Шотландии. Бриджит слышала, как миссис Квинн шаркала в своей комнате. Дэнни называл ее «глаз старого орла», поскольку она постоянно за всеми следила.

Вот этим Дэнни с Бриджит и различались. Дэнни ненавидел, когда его контролировали, а Бриджит это нравилось. Ей приятно было ощущать, что кто-то уделяет ей внимание, пусть даже старая владелица пансиона. Она чувствовала, что ее мать одобрила бы миссис Квинн и ее заботу. Раньше за ней присматривал еще и Дэнни. Иногда они заводили друзей, но зимой в Нью-Йорке это было нелегко. Дети в основном сидели дома. Но тогда у Бриджит был Дэнни, а у Дэнни — Бриджит.

Хотя Бриджит скучала по брату, ей здесь нравилось. Трубы отопления дребезжали самым успокаивающим образом, согревая все комнаты. Обои в общей комнате были старые, пожелтевшие, с розами и незабудками, а потолок — с коричневым оттенком. Миссис Квинн однажды сказала, что это от сигаретного дыма. «Раньше здесь был пансион для моряков, дорогая, — говорила она. — Докеры, портовые грузчики, экипажи кораблей, стоявших в доках Челси, и так на протяжении почти двухсот лет. Все они курили».

Бриджит слушала, не выдавая того, что ее брат внес свою лепту: Дэнни иногда выкуривал сигаретку, пока отец продавал деревья, а миссис Квинн смотрела телевизор.

Сейчас внимание девочки было приковано к экрану. Диктор пятичасовых новостей стоял перед елкой в Рокфеллеровском центре, всего в тридцати кварталах от того места, где находилась Бриджит.

— Через два дня на этой восьмидесятифутовой норвежской ели из Уолла, штат Нью-Джерси, будет зажжено тридцать тысяч лампочек, — сообщал репортер, а камера демонстрировала прекрасное темное дерево, вырисовывающееся на фоне городских огней. Было показано, как в прошлый четверг устанавливали эту ель. Когда объектив камеры охватил панораму толпы, Бриджит буквально прильнула к экрану.

Некоторые люди держали в руках плакаты с надписями: «Привет, Брисбен!», «Привет маме и папе в Коламбусе», «Счастливых праздников всем в Луисвилле!» Бриджит вглядывалась в каждое лицо, ее пульс участился. Она знала, что у человека, которого она ищет, не будет плаката. Он встанет где-нибудь позади, стараясь не попасть в объектив. Он будет вдыхать запах хвои, уставившись на темно-зеленые иголки, на кору, сияющую от золотой смолы, и на стремящуюся к звездам макушку. Он страж и пастырь большого дерева.

Сюжет сменился, теперь по телевизору показывали новости о пожаре в Вест-Сайде, и Бриджит закрыла глаза, думая о брате. Дэнни всегда верил, что у рождественских деревьев есть душа, он придумывал истории о том, как снежные ангелы вдыхают в деревья жизнь, а солнечный свет производит хлорофилл, создавая зелень хвойного покрова.

— У них есть душа, Бриджит, — говорил он, — у каждого дерева. Они живые, их корни уходят в землю, а ветви стремятся к небу.

— А мы их срубаем, — сказала пораженная Бриджит. — Мы их убиваем!

— Нет, не надо так думать. До того как их вырубят, деревья роняют на землю семена — чтобы возродиться. Конечно, многое зависит от осадков и преобладающих ветров.

— Дэнни, только не про погоду. Расскажи мне о деревьях.

— Но все зависит от погоды, Бриди! Помнишь, какие были эти ливни на прошлой неделе и как мы ждали, чтобы зона низкого давления ушла от побережья и дожди постепенно прекратились? Но даже после этого были предупреждения о ливневых паводках, а по радио сказали…

— Черт побери, Дэнни. Только не это. Меня не интересуют прогнозы погоды. Я хочу услышать о деревьях. Снежные ангелы их оживляют, солнце делает иголки зелеными, а мы их убиваем!

— Деревья действительно умирают. В тот момент, когда пила вонзается в их ствол…

— Это ужасно, — закричала Бриджит.

— Но дело в том, Бриди, что они возвращаются к жизни.

— Как?

— Ну когда загораются огни.

— Когда что?

— Когда человек приносит дерево к себе домой и зажигает на нем лампочки.

— То есть когда его любят?

— Что-то вроде этого.

Дэнни был слишком упрям, чтобы в этом признаться, но Бриди видела, как он смотрел на деревья их отца перед тем, как их продавали. Он стоял в их тени на морозе и ждал, пока кто-нибудь не остановится и не заберет одно их них. Наверное, он, как и Бриди, мечтал о великолепных апартаментах — в высоком небоскребе или в уютном доме — и о блестящих возможностях, которые сулил ему Нью-Йорк.

— Только посмотри туда, — говорил он Бриджит, указывая на Эмпайер Стейт Билдинг, залитую зелеными и красными праздничными огнями. — Какой город может так раскрасить небо? Ты знаешь, сколько электричества на это ушло? Можно было бы осветить всю Новую Шотландию.

— Тебе бы не понравилось здесь жить, Дэнни! Месяц — одно дело, но ты бы не выдержал дольше. Здесь нет деревьев, кроме наших и тех облезлых, которые растут у тротуаров, нет лесов. Ты не найдешь здесь сов или ястребов. Где ты будешь наблюдать, как приближается буря?

— Я не говорю, что хотел бы здесь жить. Но ты ошибаешься насчет деревьев, природы и бурь. Все это есть и в Нью-Йорке. Здесь есть такие места, — так загадочно сказал Дэнни, что Бриджит стало любопытно, где он продолжил свои изыскания.

В это время пятичасовые новости сменили новости Нью-Йорка, в которых показали еще несколько кадров из Рокфеллеровского центра. Падают хлопья снега, люди скользят по льду, на заднем плане блестит золотом статуя Прометея, а над толпой людей, приветственно машущих руками в объектив, возвышается темная, величественная рождественская ель.

Не отрывая глаз от экрана, Бриджит молилась, мечтая увидеть своего брата. Он еще не пытался найти ее, а они с отцом уже целый день были в Нью-Йорке. Ее ногти вонзились в ладони — Дэнни, Дэнни, я должна увидеть тебя.

Она пристально вглядывалась в счастливые лица людей, приехавших отовсюду, чтобы испытать рождественское волшебство. Нью-Йорк — волшебство такое мощное, что захватило ее брата и вырвало его из семьи.

— Где ты, Дэнни? — хрипло спросила она у телевизора. Наблюдая, как снег окутывает еловые иголки, она вспомнила снежных ангелов, придуманных братом. — Вернешься ли ты к нам? Ты должен…

Дерево было темным. Его дух был мертв и не оживет еще два дня — пока не зажгут огни. Бриджит знала, что ее брат был там. Он может не сразу появиться в Челси, помня, как обезумел их отец в прошлом году. Но когда он вернется, Бриджит будет готова это отпраздновать. Она привезла свои наряды. Всей семьей они пойдут в Плазу выпить чаю. Это будет замечательный, особенный вечер… А пока Бриджит представляла, как он стоит рядом с огромной елью в Рокфеллеровском центре и смотрит, как ее покрывает снег.

Она так сконцентрировалась, пытаясь увидеть Дэнни по телевизору, что не услышала шагов в переулке. Загремел мусорный бак, это привлекло ее внимание, и она подняла глаза. Она услышала скребущийся звук, как будто ногти царапали по дереву, но подумала, что скребется собачка миссис Квинн — Мерфи. Мерфи постоянно хотела на улицу… И в самом деле, она лаяла.

— Ты это слышала? — спросила миссис Квинн, проходя через гостиную, за ней бежала Мерфи. Собачка запрыгнула на кресло рядом с окном, смело и яростно лая, будто она была немецкой овчаркой, а не крохотным йоркширским терьером.