Еще пир не скончался, а курьер уже догнал во срацынское королевство; скоро к сильным богатырям приезжал, скорее того несчастие объявлял: «Наезжал-де молодой боец, убил брата вашего, на? поле трупло его валяется, горячая кровь проливается, сила-армия и конная гвардия вся в плен ушла». Тут братья-богатыри рассердилися, скорёхонько на коней садилися, накладывали на себя латы булатные, кольчуги железные, прибирали оружие военное: мечи-кладенцы, боевые палицы, сабли вострые, копья долгомерные, и отправлялись во путь, во дорогу; наперед себя посылали к царю посланника с таковым письмом: «Отдай-де того мо?лодца, что пролил кровь нашего брата; ежели не отдашь, то всю силу твою мечом побьем, стольный город на огонь пустим, народ в плен возьмем, а тебя самого при старости горькой смерти предадим». Приезжает посланник в царский дворец и подает то письмо государю; царь взял, распечатал и как стал читать — его резвые ножки подломилися, его белые ручки подрогнули, ясные очи смотреть не могут — катятся слезы горючие...

Здумал царь, велел послать во все стороны курьеров, собирать думных людей, генералов и начальных офицеров; от малого до великого начал выспрашивать: кто из них ведает про того мо?лодца, что срацынского рыцаря на бою победил? Никто не знает, не ведает; большие чины за средних хоронятся, средние за малых прячутся, а от малых ответу нет. Так ни с чем и отпустил царь посланника. Подступили срацынские богатыри[397], начали города-села разбивать, огню предавать. Незнайко на печке лежит, его ретивое сердце кипит; говорит он жене таковую речь: «Жена моя милая, у отца постылая! Пойдем со мной в деревню, здесь жить тесно стало». Отвечает царевна: «Я в деревню нейду, лучше здесь помру!» Сошел Незнайко с печки, воздохнул тяжело: «Прощай, — говорит, — жена моя милая! Коли отца твоего побьют, и тебе живой не остаться». Брал на плечи деревенское платье, на голову шляпу, в руки батог[398], вышел — сам осматривается: не увидал бы кто. Заприметил его царь с балкона — богоданный батюшка: «Что это за дурак такой! Убежать хочет, а того не ведает: коли что случится, всех найдут...» Старшие зятья возле стоят, думают — как бы честь свою показать: «Государь наш батюшка! Собирай-ка силу-армию и конную гвардию; мы тебе в беде помога!»

Начал царь силу собирать, полки устраивать; зятья свои рати прибавили и пошли на брань. Напустились срацынские богатыри на те передовые полки, страшно мечами бьют, вдвое конями мнут; потекла кровь ручьями, раздались стоны раненых. Незнайко услыхал, на помочь поспешал, пришел на высокий холм и скричал богатырским голосом, молодецким посвистом. На тот его крик бежит из чиста? поля добрый конь, бежит-спотыкается. «Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! Что бежишь-спотыкаешься? Аль несчастье слышишь?» Отвечает добрый конь: «Будет кровь на обоих — на коне и на хозяине!» Накладывал Незнайко на своего коня узду тесмянную, потники, войлоки, седельце немецкое, подтягивал двенадцать подпруг, тринадцатую нагрудную: подпруги все были белошелковые — того шелку чистого, пряжицы были красного золота — того золота аравицкого, спенки были булатные — того булата заморского, и то не для басы добра мо?лодца, а для крепости богатырския, потому — шелк не рвется, булат не гнется, красное золото не ржавеет. Снарядил коня, начал себя снаряжать: накладывал платье рыцарское, латы булатные, в руки брал железный щит, боевую палицу, к ногам прицеплял копье крепкое, долгомерное, на бедре саблю вострую, позади себя меч-кладенец.

Садился Незнайко на добра коня, вкладывал ноги резвые в стремена немецкие, еще брал плеточку шелковую, бил коня по крутым бедрам, рассекал кожу лошадиную. Его конь возъяряется, от сырой земли подымается, что повыше лесу стоячего, пониже облака ходячего; скакал с горы на? гору, реки-озера промеж ног пропускал, зыбучие болота хвостом устилал; изо рта коня огонь-пламя пышет, из ноздрей искры сыплются, из ушей дым кудряв валит; ископыть того коня — целые печи земли выворачивались, подземные ключи воздымались. Скричал Незнайко богатырским голосом, сосвистал молодецким посвистом — в озерах вода сколебалася, с желтым песком помешалася, старые дубы пошаталися, верхушками до земли догибалися. В чистом поле — срацынский богатырь[399] на коне как копна сидит; его конь как сокол летит, да сырой земли не дотыкается, сам богатырь похваляется — хочет Незнайку целком проглотить.

Как скоро они съехались, проговорил Незнайкин конь: «Ну, хозяин! Преклони свою голову на мою гриву — может быть спасешься». Только Незнайко головой прикорнул, как срацынский богатырь мечом махнул, левую руку с плеча ему повредил, у коня левое ухо срубил; а Незнайко тем часом угодил ему копьем в самую пельку[400] и обворотил его, как ржаного снопа. Упал срацынец на сырую землю, и лежало тут трупло богатырское — валялося, горячая кровь проливалася. Скоро сила-армия надвигала, конная гвардия наскакала, а Незнайко уезжал на своем добром коне к царским палатам и кричал зычным голосом: «Люди добрые! Не предайте меня смерти напрасныя, захватите мою кровь горячую». Побежала с балкону вся свита царская, впереди всех царевна — жена Незнайкина, именным платком левую руку ему завязала, а своего мужа не признала; он пот с лица утирал, себя, добра мо?лодца, укрывал.

Поехал Незнайко к своей хате, бросил коня без привязи, вошел в сени, на пол свалился и покрыл лицо свое рукою. А царь ничего не ведает, стоит на балконе да смотрит, как зятья его управляются. Вот жена Незнайкина подошла к хате, глядь — у крыльца стоит лошадь богатырская со всеми доспехами, а в сенях богатырь лежит; наскоро побежала, про все отцу рассказала. В тот час государь поспешил туда со всей свитою, дверь отворяет, на колени припадает, говорит речь умильно: «Ты скажись, добрый мо?лодец, ты какого роду-племени? Как тебя по имени будет звать, по отчеству величать?» Отвечает Незнайко: «Ах ты, богоданный мой государь-батюшка; аль меня не признаешь? Ты ж меня завсегда дураком называешь». Тут все его признали, за сильномогучего богатыря почитали; а старшие зятья как прослышали про то дело, тотчас с женами своими сряжались да по своим домам убирались. Незнайко скоро поправлялся, зелена вина напивался, заводил пир на весь мир; а по смерти царя начал сам царствовать, и житие его было долгое и счастливое.

Несмеяна-царевна

№297 [401]

Как подумаешь, куда велик божий свет! Живут в нем люди богатые и бедные, и всем им просторно, и всех их призирает и рассуждает господь. Живут роскошные — и празднуют; живут горемычные — и трудятся; каждому своя доля!

В царских палатах, в княжьих чертогах, в высоком терему красовалась Несмеяна-царевна. Какое ей было житье, какое приволье, какое роскошье! Всего много, все есть, чего душа хочет; а никогда она не улыбалась, никогда не смеялась, словно сердце ее ничему не радовалось.

Горько было царю-отцу глядеть на печальную дочь. Открывает он свои царские палаты для всех, кто пожелает быть его гостем. «Пускай, — говорит, — пытаются развеселить Несмеяну-царевну; кому удастся, тому она будет женою». Только это вымолвил, как закипел народ у княжьих ворот! Со всех сторон едут, идут — и царевичи и княжевичи, и бояре и дворяне, полковые и простые; начались пиры, полились меды — царевна все не смеется.

На другом конце в своем уголке жил честной работник; по утрам он двор убирал, вечерами скот пасал[402], в беспрестанных был трудах. Хозяин его — человек богатый, правдивый, платою не обижал. Только покончился год, он ему мешок денег на стол: «Бери, — говорит, — сколько хочешь!», а сам в двери и вышел вон. Работник подошел к столу и думает: как бы перед богом не согрешить, за труды лишнего не положить? Выбрал одну только денежку, зажал ее в горсть да вздумал водицы напиться, нагнулся в колодезь — денежка у него выкатилась и потонула на дно.

вернуться

397

Рассказчик разом вывел на сцену обоих богатырей, и среднего, и старшего, и тем нарушил строй сказки; обычный эпический прием требует, чтобы сказочные герои три раза сражались со своими врагами, с каждым порознь

вернуться

398

Палку («Опыт областн. великор. словаря»).

вернуться

399

Незнайко сражается с одним срацынским богатырем, о другом умолчано.

вернуться

400

Пе?лька — часть всякой одежды, находящаяся на груди у горла.

вернуться

401

Записано в Курской губ.

AT 842 C* (Честная копейка не тонет и доставляет счастье. См. прим. к тексту № 217) + 559 (Несмеяна-царевна). Второй сюжет является основным. В AT учтены его варианты, записанные в разных странах Европы и от американцев европейского происхождения, негров, индейцев в Америке, а также один текст, записанный в Африке. Русских вариантов — 14, украинских — 8, белорусских — 5. Встречаются сказки о Несмеяне и в не учтенных в AT сборниках фольклора других народов СССР, например, латышских (Арайс-Медне, с. 95), башкирских (Башк. творч., II, № 24), татарских (Тат. творч., II, № 68). Мотивы сюжета «Несмеяна-царевна» известны по древнему скандинавскому эпосу, например, по «Младшей Эдде». Сюжет о несмеющейся или молчащей царевне обрабатывался писателями на основе народных сказок. Первоначальный смысл этого сказочного сюжета, связанного с ритуальной ролью смеха в древних обрядах, доносит старейшая его литературная версия в итальянском сборнике новелл Дж. Серкамби (1347—1424). В XVI в. сказка о Несмеяне была обработана Базиле («Пентамерон», II, № 5). Из писателей нового времени к сюжету обращалась, например, Божена Немцова (сказка «Мудрый ювелир», 1845). Исследование: Пропп В. Я. Ритуальный смех в фольклоре. По поводу сказки о Несмеяне. — В кн.: Фольклор и действительность. М., 1976, с. 174—204. Данный текст представляет характерную для восточнославянского фольклора разновидность сюжетного типа 559 — «Мышь, жук и сом смешат царевну». В стиле повествования и в назидательных рассуждениях рассказчика, которыми начинается и заканчивается сказка, проявляется книжное влияние.