Стоит посеред поля столб — весь золотой. Заставил орел мужика читать на столбе надпись. «За этим столбом, — прочел мужик, — стоит золотой город на сто верст». — «Ступай туда; в этом городе живет моя любимая сестрица, — проговорил орел, — проси у нее золотой ларчик с золотыми ключиками». Мужик пришел прямо к царице, орловой сестрице; рассказал ей, как жил у него орел, как он за больным орлом ухаживал и чем его кормил-поил, и стал просить золотой ларчик с золотыми ключиками. Та слова ему не сказала — сейчас отдала ларчик: «Хоть дорог мне ларчик, а брат дороже!» Мужик взял подарок и вышел к орлу за город. «Ступай теперь домой, — сказал ему орел, — да смотри не отпирай ларчика до самого дому». Сказал и улетел.

Мужик долго крепился, да не выдержал до своего времени: не дошедши до двора, открыл золотой ларчик, и только успел открыть — как стал перед ним золотой город. Мужик смотрит — не насмотрится; чудно? ему показалось, как это из ларчика да целый город выскочил! Меж тем царь той земли, на которой раскинулся золотой город, прислал сказать мужику, чтобы он или отдал ему город, или то, что есть у него дома и чего он не ведает. Не захотелось мужику отдавать города; он подумал: «То, чего я не знаю, не жалко и отдать будет!» и согласился на последнее. Только вымолвил ответ свой, глядь — города нет: стоит он в чистом поле один-одинехонек, а возле него золотой ларчик с золотыми ключиками. Взял мужик ларчик и поплелся домой.

Приходит в свою избу, а жена несет ему младенца, что без него родила. Тут только спохватился мужик и спознал, чего просил у него царь земли неверной. Делать было нечего; раскинул он золотой город и стал до времени растить сына. Стало сыну осьмнадцать лет; царь земли неверной прислал сказать, что пора-де рассчитаться. Поплакал мужик, благословил сына, да и послал к царю.

Идет молодец путем-дорогою, подходит ко Дунаю-реке и прилег тут на бережку отдохнуть. Видит он, что пришли двенадцать девушек — одна другой лучше, разделись, обернулись серыми утицами и полетели купаться. Молодец подкрался и взял платье одной девушки. Накупавшись, утицы вылетели на берег. Все оделись; одной недостало платья. Одетые улетели, а та стала плакать и просить молодца: «Отдай мое платье; не в кую пору сама сгожусь я тебе». Молодец подумал-подумал и отдал ей платье.

Приходит он к царю неверному. «Слушай, добрый молодец! — говорит царь земли неверной. — Узнай ты мою меньшую дочь; узнаешь — пущу тебя на все на четыре стороны, не узнаешь — пеняй на себя!» Только вышел молодец из дворца, меньшая царевна навстречу ему: «Отдал ты мне платье, добрый молодец, пригожусь и я тебе. Завтра отец мой будет показывать тебе всех нас, сестер, и велит меня угадывать. Мы все похожи одна на другую; так ты смотри: у меня на левом ухе будет мошка ползать».

Наутро зовет к себе молодца царь неверный, показывает ему двенадцать своих дочерей. «Угадай, — говорит, — которая меньшая дочь?» Молодец посмотрел: у которой на левом ухе мошка, на ту и показал. Завопил, закричал царь: «Слушай молодец! Тут подлог есть, да я тебе не игрушка. Выстрой к завтрему мне белокаменные палаты; мои, вишь, стары, так я хочу в новые перейти. Выстроишь — отдам за тебя меньшую дочь, не выстроишь — живого съем!» Запечалился молодец, идучи от неверного царя, да царевна ему навстречу. «Не кручинься, — говорит, — молись богу да спать ложись; к завтрему все готово будет». Лег молодец, заснул. Поутру глядь в окошко — стоит новый дворец, мастера ходят кругом да кой-где гвоздики поколачивают. Царь земли неверной отдал свою меньшую дочь за молодца: не хотелось ему отступиться от своего слова царского. Да и замысла покинуть — тоже не хочется: задумал он съесть живьем молодца и с дочерью. Пошла молодая посмотреть, что делает ее батюшка с матушкой; подходит к двери и слышит, что они совет советуют, как дочь с зятем съесть.

Побежала царевна к мужу, оборотила его в голубя, сама перекинулась в голубку, и полетели на свою сторонку. Проведал про то царь неверный, послал их догонять. Догонщики мчали-скакали, никого не нагнали, увидели только голубя с голубкою, да и вернулись назад. «Никого не нагнали, — сказали они царю своему, — только и видели голубя с голубкою». Царь догадался, что это они были; рассердился на догонщиков, перевешал их и послал других. Погнались эти, мчали-скакали, прискакали к реке, а у той реки стоит дерево; видят, что нет никого, и вернулись к царю. Рассказали ему про речку, про дерево. «Это они и были!» — закричал царь земли неверной, велел перевешать и этих догонщиков. Погнался сам.

Ехал-ехал и наехал на божью церковь. Он в церковь, а там старичок ходит да свечи перед иконами зажигает. Спросил царь у него, не видал ли он беглецов? Старичок сказал, что они уж давно ушли в золотой город, что стоит на сто верст. Ударился царь неверный от злости оземь, да делать-то было нечего — поворачивай оглобли домой. Только что он уехал, церковь оборотилась царевною, а старичок — добрым молодцем, поцеловались, да и пошли к батюшке с матушкой в золотой город, что раскинулся на сто верст. Пришли и стали там жить да поживать да добра наживать.

№221 [177]

Однажды мышь уговор сделала с воробьем, чтобы вместе в одной норе жить, в одну нору корм носить — про зиму в запас. Вот и стал воробей пуще прежнего воровать: благо теперь есть куды прятать! И много натаскал он в мышиную нору ячменю, конопляного и всякого зерна. Да и мышь не зевает: что ни найдет, туда же несет. Знатный запас снарядили на глухое зимнее времечко; всего вдоволь! «Заживу теперь припеваючи», — думает воробей, а он, сердечный, порядком-таки поустал на воровстве.

Пришла зима, а мышь воробья в нору не пущает, знай его гонит, да еще в насмешку все перья на нем выщипала. Трудно стало воробью зиму маячить: и голодно и холодно! «Постой же, мышь каторжная! — говорит воробей. — Я на тебя управу найду, пойду на тебя своему царю жаловаться». Пошел жаловаться: «Царь-государь! Не вели казнить, вели миловать. Был у нас с мышью уговор, чтобы вместе в одной норе жить, в одну нору корм носить — про зиму запасать; а как пришла зима — не пущает она, каторжная, меня к себе, да еще в насмешку все перье мое повыдергала. Заступись за меня, царь-государь, чтоб не помереть мне с детишками непрасною смертию». — «Ладно, — вымолвил птичий царь, — я все это дело разберу». И полетел к царю звериному, рассказал ему, как мышь над воробьем наругалася. «Прикажи, — говорит, — моему воробью бесчестье то сполна заплатить». — «Позвать ко мне мышь», — сказал звериный царь.

Мышь явилась, прикинулась такой смиренницей, такие лясы подпустила, что воробей стал кругом виноват: «Никогда-де уговору у нас не было, а хотел воробей насилком в моей норе проживать; а как не стала его пущать — так он в драку полез! Просто из сил выбилась; думала, что смерть моя пришла! Еле отступился, окаянный!» — «Ну, любезный государь, — говорит звериный царь птичьему, — мышь моя ни в чем не виновна; воробей твой сам ее обидел, и никакого бесчестья ему платить не приходится». — «Коли так, — сказал птичий царь звериному, — станем сражаться; вели своему войску выходить в чистое поле, там будет у нас расчет с вашим звериным родом; а свою птицу я в обиду не дам». — «Хорошо, будем сражаться».

На другой день чуть свет собралось на поляну войско звериное, собралось и войско птичее. Начался страшный бой, и много пало с обеих сторон. Куда силен звериный народ! Кого ногтем цапнет, глядишь — и дух вон; да птицы-то не больно поддаются, бьют все сверху; иной бы зверь и ударил и смял птицу, так она сейчас на лет пойдет: смотри на нее, да и только. В том бою ранили орла. Пытал было сердечный подняться ввысь, да силы не хватило; только и смог, что взлетел на сосну и уселся на верхушке. Окончилась битва, звери разбрелись по своим берлогам и норам, птицы разлетелись по гнездам; а он, горемычный, сидит на дереве пригорюнившись: рана болит, а помочи неоткуда ждать.

В то самое время идет мимо охотник. День-деньской ходил он по лесу, ничего не вы?ходил. «Эхма, — думает про себя, — видно, сегодня с пустыми руками домой ворочаться». Глядь — орел сидит на дереве. Стал охотник под него подходить, ружьецо на него наводить. «Не стреляй меня, млад охотничек! — провещал ему орел человеческим голосом. — Лучше живьем возьми — в некое время я тебе сам пригожусь». Взлез охотник на дерево, снял орла с сосновой макушки, посадил к себе на руку и принес его домой. «Ну, млад охотничек, — говорит ему орел, — день-деньской ты ходил, ничего не убил, бери теперь острый нож и ступай на поляну; был у нас там страшный бой со всяким зверьем, и много мы того зверья побили; будет и тебе поживишка немалая!»