– Да, конечно.

Он ведь был в Сантьяго. В любом доме здесь мог скрываться беглец. Лучше всего было ничего не слышать, ну, а ничего не видеть было совсем просто даже тогда, когда опять загорелся неверный свет и нити накала замерцали бледным желтоватым сиянием.

По дороге в гостиницу его остановили двое полицейских. Они спросили, что он делает так поздно на улице.

– Но ведь сейчас только десять часов, – заметил он.

– Что вам нужно в десять часов на улице?

– Но ведь комендантский час не объявлен.

Внезапно один из полицейских без всякого предупреждения хлестнул его по лицу. Уормолд был скорее удивлен, чем рассержен. Он принадлежал к людям, уважающим закон: полиция была для него естественной защитницей; схватившись рукой за щеку, он спросил:

– Господи, что же это вы делаете?

Второй полицейский ударил его в спину так, что он едва удержался на ногах. Шляпа его скатилась в канаву, в самую грязь.

– Отдайте мне шляпу, – сказал он, но его ударили снова.

Он начал было что-то говорить о британском консуле, и ему дали такого пинка, что он отлетел на другую сторону мостовой и чуть было не упал. Затем его втолкнули в какую-то дверь, и он очутился у стола, за которым спал полицейский, положив голову на руки. Он проснулся и заорал на Уормолда; «свинья» было самым мягким из его выражений.

Уормолд сказал:

– Я британский подданный, моя фамилия Уормолд, мой адрес в Гаване: Лампарилья, 37. Возраст – сорок пять лет, разведен с женой. Я хочу позвонить консулу...

Человек, обозвавший его свиньей и носивший на рукаве нашивки сержанта, приказал ему предъявить паспорт.

– Не могу. Он у меня в гостинице, в портфеле.

Один из тех, кто его задержал, сказал со злорадством:

– Обнаружен на улице без документов.

– Обыщите его, – сказал сержант.

Они извлекли его бумажник, открытку к доктору Гассельбахеру, которую он позабыл опустить, и маленькую бутылочку виски «Старый дед», купленную в баре гостиницы. Сержант долго изучал бутылочку и открытку.

– Зачем вы носите с собой эту бутылку? – спросил он. – Что в ней такое?

– А что в ней может быть?

– Мятежники делают из бутылок гранаты.

– Но не из таких же маленьких бутылочек!

Сержант вытащил пробку, понюхал и вылил несколько капель себе на ладонь.

– Похоже на виски, – сказал он и принялся за открытку. – Почему вы поставили крест на открытке?

– Это окно моей комнаты.

– Зачем вам понадобилось показывать окно вашей комнаты?

– А почему бы нет? Просто... ну, все так делают, когда путешествуют.

– Вы хотели, чтобы кто-то забрался к вам в окно?

– Конечно, нет.

– Кто такой доктор Гассельбахер?

– Старый друг.

– Вы ждете его в Сантьяго?

– Нет.

– Так зачем же вам надо показывать ему, где ваша комната?

Уормолд начал усваивать истину, так хорошо известную всем преступникам мира, – человеку, облеченному властью, невозможно что бы то ни было объяснить. Он дерзко заявил:

– Доктор Гассельбахер – женщина.

– Женщина-врач! – неодобрительно воскликнул сержант.

– Нет, доктор философии, очень красивая женщина.

Он описал в воздухе два полушария.

– И она приедет к вам в Сантьяго?

– Нет, нет. Но вы-то знаете женщин, сержант. Им хочется видеть, где спит их мужчина.

– Вы ее любовник? – Атмосфера начала проясняться. – А все-таки это не объяснение, зачем вы шатаетесь ночью по улицам.

– Но нету же закона...

– Закона нет, но люди осторожные сидят дома. По ночам бродят только злоумышленники.

– Мне не спалось – я мечтал об Эмме.

– О какой Эмме?

– О докторе Гассельбахер.

Сержант произнес с расстановкой:

– Тут что-то не так. У меня на это нюх. Вы говорите неправду. Если вы любите Эмму, почему вы приехали в Сантьяго?

– Ее муж нас подозревает.

– У нее есть муж? No es muy agradable [это не очень-то приятно (исп.)]. Вы католик?

– Нет.

Сержант взял со стола открытку и снова принялся ее изучать.

– Крест на окне вашей спальни – это тоже не очень красиво. Как она объяснит это мужу?

Уормолд быстро сообразил:

– Ее муж слепой.

– Опять некрасиво. Совсем некрасиво.

– Стукнуть его еще разок? – спросил один из полицейских.

– Погоди. Я сначала его допрошу. Вы давно знакомы с этой женщиной, Эммой Гассельбахер?

– Неделю.

– Неделю? Все, что вы говорите, очень некрасиво. Вы протестант и распутник. Как вы познакомились с этой женщиной?

– Нас познакомил капитан Сегура.

Рука сержанта, державшая открытку, застыла в воздухе. Уормолд услышал, как у него за спиной крякнул полицейский. Все долго молчали.

– Капитан Сегура?

– Да.

– Вы знаете капитана Сегуру?

– Это приятель моей дочери.

– А, так у вас есть дочь. Вы женаты. Это некр... – начал было он снова, но его прервал один из полицейских:

– Он знаком с капитаном Сегурой.

– Почем я знаю, что вы не врете?

– Позвоните ему и проверьте.

– Пройдет несколько часов, прежде чем я дозвонюсь до Гаваны.

– Ночью мне из Сантьяго все равно не уехать. Я подожду в гостинице.

– Или в одной из камер здесь, в участке.

– Не думаю, чтобы капитану Сегуре это очень понравилось.

Сержант задумался уже всерьез, продолжая одновременно разглядывать содержимое бумажника. Потом он приказал одному из полицейских проводить Уормолда в гостиницу и посмотреть его паспорт (сержант явно рассчитывал спасти таким путем свой престиж). Они дошли до гостиницы в неловком молчании, и только в постели Уормолд вспомнил, что открытка к доктору Гассельбахеру так и осталась на столе у сержанта. Он не придал этому никакого значения – утром пошлет другую. Как поздно человек начинает постигать все хитросплетения жизни, где иногда даже открытка может сыграть важную роль, и понимать, что нет такой мелочи, которой можно было бы пренебречь. Через три дня Уормолд сел в автобус и поехал назад в Санта-Клару; его «хилмен» был готов, и он добрался до Гаваны без всяких приключений.

3

Приехав в Гавану под вечер, он нашел пачку телеграмм. Ждала его и записка от Милли: «Что это ты выкинул? Сам знаешь кто (он этого не знал) ведет себя крайне настойчиво, хотя и вполне прилично, – ты не думай. Доктор Гассельбахер срочно хочет с тобой поговорить. Целую.

P.S. Ушла кататься верхом в Загородный клуб. Серафину снимали фотокорреспонденты. Как, по-твоему, это слава?

»

Доктор Гассельбахер мог подождать. Но две телеграммы были срочные.

«

Номер 2 от 5 марта начинается абзац А проверка Гассельбахера дала сомнительные результаты точка будьте крайне осторожны при встречах с ним сведите их к минимуму конец».

Винсента К. Паркмена отклоняли безоговорочно. «Контакта с ним не устанавливать повторяю не устанавливать точка есть подозрения он уже завербован американской разведкой».

Следующая телеграмма – номер 1 от 4 марта – звучала сухо: «Прошу в дальнейшем согласно инструкции в каждой телеграмме касаться только одного вопроса».

Тон телеграммы номер 1 от 5 марта был более ободряющим: «Профессор Санчес и инженер Сифуэнтес проверены точка можете вербовать точка считаем люди с таким положением в обществе потребуют только оплаты непредвиденных расходов».

Когда он прочел последнюю телеграмму, у него совсем отлегло от сердца: «Нижеследующее от А.О. вербовка 59200/5/1 утверждена но просим учесть намеченное вознаграждение ниже установленного европейского тарифа следует поднять до 25 повторяем 25 песо в месяц конец».

А в это время Лопес кричал ему снизу:

– Вас спрашивает доктор Гассельбахер.

– Скажи, что я занят. Я позвоню ему попозже.

– Он просит подойти сейчас же. И голос у него странный.

Уормолд спустился вниз, к телефону. Едва взяв трубку, он услышал взволнованный и какой-то постаревший голос. Раньше он никогда не замечал, что доктор Гассельбахер – старик.

– Прошу вас, мистер Уормолд...