– Кажется, в Найтсбридже, но сейчас он закрыт.

– Я просто хочу разузнать дорогу.

– Ты, правда, не огорчена?

– Язычники могут поступать, как им хочется, а вы ведь язычники. Счастливые! Я вернусь к обеду.

– Видите, – сказала Беатриса. – Вот все и обошлось.

– Да. Здорово я ее уломал, а? Кое на что я все-таки способен. Да, кстати, мои сведения о вражеских агентах их, наверно, обрадовали.

– Не очень. Понимаете, дорогой, лаборатория полтора часа занималась тем, что обрабатывала ваши марки одну за другой, отыскивая черное пятнышко. Если не ошибаюсь, его нашли на четыреста восемьдесят второй марке, но когда они попытались его увеличить, там ничего не оказалось. Вы либо взяли слишком большую выдержку, либо повернули микроскоп не тем концом...

– И они все же дают мне КБИ?

– Да.

– И службу?

– Сомневаюсь, чтобы вы долго на ней удержались.

– А я и не собираюсь. Беатриса, когда вам первый раз показалось?..

Она положила руку ему на плечо, и он стал покорно передвигать ногами в этом лесу изжелта-зеленых стульев; а она запела, чуть-чуть фальшивя, так, словно ей долго пришлось бежать, прежде чем она его догнала:

Почтенные люди живут вокруг,

Они все осмыслят, отмерят, взвесят,

Они утверждают, что круг – это круг,

И мое безрассудство их просто бесит.

Они твердят, что пень – это пень,

Что на небе луна, на дереве листья.

– А на что мы будем жить? – спросил Уормолд.

– Как-нибудь вдвоем перебьемся.

– Но нас ведь трое, – сказал Уормолд, и она поняла, что труднее всего им будет потому, что он недостаточно безрассуден.