Гэвин отбил книгу предплечьем вместо того, чтобы остановить двери, как он намеревался, ударив по плоской поверхности локтем. Двери закрылись с сильным грохотом, который эхом разнесся вверх и вниз по узкому коридору.

Она снова могла дышать... но только на мгновение.

Вэл вылетела в коридор второго этажа. Бегущие шаги донесли его присутствие с лестницы в конце коридора. Вэл повернулась и направилась к пожарной лестнице. Двери не были заперты, и вели прямо наружу, на противоположную сторону здания.

У нее зазвонил телефон. Вэл подняла глаза, сосредоточившись на дверях над ее головой, когда нащупала телефон, чтобы выключить питание.

Двери на третьем этаже распахнулись — очевидно, он предположил, что она поднимется вверх, а не спустится, — и он ударил по балкону достаточно сильно, чтобы металлические перила задребезжали в их рамах.

— Ты только оттягиваешь неизбежное. — Гэвин говорил достаточно громко, чтобы можно было разобрать слова. — Пойдем со мной сейчас. Давай поговорим. Прошло так много времени с тех пор, как я слышал звук твоего голоса. — Он подошел ближе к каменным ступеням. — На самом деле, почти год.

Она покачнулась раз, другой, загипнотизированная, захваченная в плен этим голосом. Потом дернулась. «Нет».

Вэл возилась с дверью. Та открылась, окутав ее ослепительным светом. Задыхаясь, Вэл оглянулась через плечо. Он все еще стоял там, наблюдая, как она убегает. Гэвин провел пальцем по шее и послал ей воздушный поцелуй, все в одном красноречивом жесте.

Она поняла, что это была не угроза, а обещание.

(Ты боишься?)

Она мучилась вопрос, кто теперь умрет вместо нее. Ей было интересно, сколько времени пройдет, прежде чем она присоединится к ним.

Попытка замаскироваться означала, что даже она понимала, что была добычей — его добычей — прибегая к таким ухищрениям.

Он позаботился о том, чтобы она была в отчаянии, потому что люди бывают неосторожны, когда они в отчаянии. В данном случае он не возражал против того, чтобы ошибаться, потому что всегда ценил вызов и потому что ее коварство его забавляло.

Притвориться мертвой не удалось, поэтому возникла необходимость в новой линии обороны. Она изменила свои цвета, чтобы слиться с пейзажем. Это почти сработало.

Когда он увидел ту темноволосую девушку, стоявшую в стороне, она не сразу вызвала в воображении образ Вэл. Нет, даже когда она упала, или, когда он видел, как она карабкалась за своими бумажками. Он только подумал, как жаль, что у нее нет рыжих волос, ведь она так хорошо вписывалась в его желанный образ.

А потом она посмотрела на него, и он почувствовал, как этот взгляд знакомо сжал его пах, потому что в этом взгляде было что-то знающее: узнавание — и неприкрытый страх. Но что, если вообще что-нибудь, могла знать незнакомая девушка о нем или его привычках? Несмотря ни на что, он был заинтригован.

В конце концов, правила были созданы для того, чтобы их нарушать. Унылый маленький ворон, выделяющийся среди его яркой коллекции кардиналов.

Когда она проходила мимо него, он заметил, как она вздрогнула: крошечная дрожь, которую она изо всех сил пыталась подавить. Да, больше страха, но в этом было и что-то сексуальное, и он почувствовал, как его собственное тело начало отвечать тем же, потому что в этот момент он уловил ее запах на ветру. С ним он узнал бы ее где угодно, даже в темноте.

Это была она.

После всего этого времени она оказалась так близко.

Погоня за Вэл была чисто инстинктивной. Ему пришлось думать об этом не больше, чем ястребу, когда он пикировал вниз, чтобы поймать неосторожную полевую мышь.

Уже несколько недель пьянящая жажда крови наполняла его сны, пробуждая мощную потребность в насилии и мести в его венах, как будто разжигая огонь. Но теперь разгорался пожар иного рода, раскаленный добела и ослепляющий. Он не видел ничего, кроме фалд ее пальто, когда она бежала, хлопающего на мокром от дождя ветру, как крылья птицы в полете.

Мысль, когда она все-таки пришла, запятнала эту чистоту. Когда загнал ее в угол в лифте, он увидел бледный изгиб ее шеи, упругой, как кожура спелого плода. Вздымающуюся грудь в вырезе рубашки, ее длинные ноги, полные бедра и тугие ягодицы, образующие чувственный триумвират. Его желание убивать угасло, выпустив взамен желание более земное, первобытное и все более сильное из-за этого.

«Но убить можно и позже», — подумал он. Даже самый могучий хищник иногда соизволяет поиграть со своей добычей.

Воспоминания об этой обнаженной покрасневшей коже вызвали призрачные ощущения, которые заставили его взглянуть на нее в новом свете. Ее тело больше не было невинным и юным, у нее появились новые изгибы и контуры, которые противоречили ее жилистой фигуре.

Она могла бы принадлежать ему, чтобы он мог покорять и исследовать, но это был бы не ее выбор. Она ясно дала это понять, когда ударила его тем осколком стекла, загнанная в угол, и всего несколько сантиметров отделили их от завершения.

Нет, ее придется связать и заставить подчиниться. Он заставит ее подчиниться, и, если она будет сопротивляться, это причинит боль.

Их союз стал бы насильственным, окрещенным кровью, потом и ненавистью, такой яростной, что она граничила со страстью. Вэл будет бороться с ним, он будет давать отпор сильнее, когда они потеряются в старейшей из битв, которые велись между мужчиной и женщиной.

Она поймала его взгляд и напряглась, и он знал, что она поняла, и этот мерцающий остаток силы внутри нее восстал при этой мысли. И он серьезно раздумывал взять ли ее прямо там, у стены этого лифта, или перерезать ее тонкое горло.

А потом она швырнула в него этой книгой, и он почувствовал, как еще одна волна ощущений захлестнула его кровь. Он пришел в это место в поисках быстрого убийства, но понял, что вместо этого его ждет битва.

Те другие женщины тоже боролись с ним, когда он, наконец, ясно выражал свои намерения. Такая тщетная борьба, он получил всего несколько царапин. Ничего больше. Но Вэл удалось сбежать от него — и не один раз, а дважды. А теперь в третий раз. Он коснулся шрама на своем горле. Она, одна, оставила свой след. Она была неуловимой и осторожной дичью. Идеальная добыча для самых искушенных охотников.

Он с нетерпением ждал возможности ее догнать. На этот раз она не сбежит. Месть и сладострастие в одном флаконе.

Нет, он не мог припомнить, чтобы когда-либо чувствовал себя таким живым.

Проходили дни, потом недели, а Вэл не видела Гэвина больше ни разу. Вместо того чтобы найти в этом утешение, она поняла, что на самом деле это не имело значения. То, что она не могла видеть монстров, не означало, что их не существовало, что они не рыскали там, в поисках жертвы. В ее поисках.

Должно быть, так чувствовала себя мышь, зная, что на каждом шагу что-то где-то планирует ее гибель. Жизнь преследуемого. Страх и бдительность. Бдительность и страх. Неудивительно, что бедняжки бросались врассыпную, когда из ниоткуда налетал ужас в виде ястреба.

Она всегда по глупости воображала, что ее жизнь буквально остановится и резко оборвется, если она снова его встретит. Что это будет началом эпохи, такой же холодной и неприветливой, как ледниковый период. Что будут предупреждения.

Жизнь не остановилась. Жизнь продолжалась, как безжалостный прилив, увлекая Вэл по течению против ее воли. Она не оставалась в постели, запирая все двери и окна и задергивая шторы, умирая от страха и боясь каждого шороха, как грызун, притворяющийся мертвым.

Она продолжала ходить на занятия, хотя ее мозг был неспособен усваивать информацию. Она продолжала встречаться с Джейдом, хотя ее сердце было не с ним. Она продолжала жить так, как будто все в порядке, и живая ткань росла и формировалась вокруг гангренозной язвы ее души.

Она была котом Шредингера, одновременно живой и мертвой.