— Ах, ах, ах — не так быстро. Есть еще одна вещь. Это личная игра, которая должна остаться между нами. Никаких друзей. Никаких любовников. Никакой полиции. Ясно? Я буду очень зол, если ты бросишь мне вызов. Ты бы этого не хотела.

— Нет. — Она не хотела.

— Тогда можешь идти. Мы здесь закончили. — Он отпустил ее руку, указывая на жалкую груду черной ткани за дверью ванной. — Я полагаю, что твое пальто цело. Смотри, не забудь о нем. — Он взглянул на нее через плечо. — Ты бы ведь не хотела умереть от холода.

«Я уже умерла от него». 

Она стояла в автобусе по дороге домой, хотя он был пуст, вцепившись в поручень дрожащей рукой. Водитель автобуса пару раз посмотрел в ее сторону, но ничего не сказал. Вэл предположила, что если ты достаточно долго водил автобус, то в конце концов учишься видеть только дорогу.

(Неужели ты надеялась, что я захочу тебя только один раз?)

Она бы солгала, если бы сказала, что никогда втайне не задавалась вопросом, на что это будет похоже… если сдаться. Подростковые фантазии были капризны, и в четырнадцать, семнадцать лет она была беспомощна перед лицом его откровенной сексуальности. Конечно, она задавалась этим вопросом.

Она поплотнее закуталась в пальто, радуясь, что высокий воротник закрывает большую часть ее шеи.

Когда она шла в свое общежитие с остановки, Вэл казалось, что все знали о ее жесткой походке и ее значении. До сих пор она никогда полностью не понимала концепцию «прогулки позора».

Теперь, да. О, теперь она поняла.

Мэри не было дома. Вэл проверила все, даже ванную. В комнате никого не было. Небольшие радости. Она уронила свои вещи на пол и упала спиной на кровать, приземлившись так, что ее спина первой ударилась о матрас. Осторожно она позволила своим бедрам коснуться кровати, а затем позволила себе разреветься, ревела сопливыми слезами и с красным лицом, которые, казалось, никогда не показывали по телевизору.

Сначала он вырвал у нее сердце. А потом разрушил ее разум. Теперь он сломал ее тело. Ничего больше не принадлежало ей, больше нет. Все это принадлежало ему.

Сквозь туман, в который превратилось ее зрение, она могла различить, как меняются светящиеся цифры на ее часах. Она зажмурила глаза, вытирая их достаточно, чтобы увидеть, что автобус, на котором ей нужно было добраться до учебы, скоро прибудет. Учеба.

Она представила, как выбирается из дома. У нее не будет времени принять душ. Его запах будет оставаться на ее коже весь день, как зуд, который она не сможет выцарапать. Она увидела себя в стерильном классе, в неудобном кресле под дешевыми флуоресцентными лампами, которые мигали так быстро, что у нее подергивались глаза. Она представила, как притворяется, что все в порядке, в то время как внутри все, чего она хотела, — это разорвать себя на куски.

Она больше не могла разделять эти две жизни. Это разделение убьет ее.

«Но, может быть, это то, чего он хочет».

Она вспомнила, что он сказал о том, что предпочел бы видеть ее уничтоженной, а не свободной.

Он не оставил ей выбора.

Только его.

Она стянула с себя (его) блузку и расстегнула свой (его) лифчик. Подняла с пола футболку большого размера. Хлопок был мягким, как объятие, и ей снова захотелось плакать, потому что она не могла вспомнить, когда в последний раз у нее было такое.

Она скинула свои (его) джинсы и, после первых колебаний, нижнее белье тоже. К ее ужасу, там, где они соприкасались с кожей, было несколько пятен крови, и она выбросила трусы в мусорное ведро под несколькими скомканными заданиями, чтобы ей не пришлось их видеть.

Ей нужно, чтобы мир отключился на несколько часов. Это самое лучшее, что было бы после смерти.

Вэл пошарила возле своей кровати и нашла полупустую бутылку воды. Ей могло быть от нескольких дней до нескольких месяцев. Но ей все равно. Она откупорила бутылек и проглотила две прописанные ей снотворные таблетки. Гэвин не давал ей уснуть.

«Интересно, что бы случилось, если бы я проглотил все таблетки. Одну за другой, точно так же, как считать овец».

Как соблазнительна была эта мысль. Это пугало ее, знание, что она может покончить со всем одним глотком. Ее самообладание утекало сквозь пальцы, как вода. Вэл вздрогнула и отшвырнула бутылек. Колпачок слетел, когда упал на пол. Таблетки рассыпались по коричневому ковру, как белые личинки.

Она чувствовала, как таблетки проникают в ее сознание, делая ее мысли вялыми и тяжелыми. Но они не покинули ее совсем, просто двигались медленно. Вэл легла на спину и стала ждать, когда придет сон. Казалось, она закрыла глаза меньше чем на секунду, но, когда проверила время, прошло по меньшей мере четыре часа.

Где-то что-то звенело, и ей потребовалось мгновение, чтобы понять, что это звонит ее телефон.

— Вэл? Это ты?

— Джейд? — прошептала она.

— О, Господи, слава богу. Мы все звонили и звонили... где ты? С тобой все в порядке? Мэри говорит, что ты так и не вернулась домой.

Он знает.

— Я в общежитии. Сплю.

Последовала пауза.

— Спишь?

— Да, Джейд, сплю. — Она ненавидела себя за этот тон, но не могла его контролировать. Она была фонтаном уродства, и весь яд, гноящийся внутри нее, извергался наружу.

— Нам нужно поговорить.

— О чем?.

— Думаю, ты знаешь.

— Нет.

Она знала.

— Можно мне приехать? Около шести? Мэри тоже придет.

— Это через три часа, — сказала Вэл вслух.

— Нормально? Мы знаем, что случилось, — проговорил Джейд. — Это не твоя вина.

«Да, это ее вина, — хотела она закричать ему. — Ты не знаешь ничего! Ничего!»

Она повесила трубку и нащупала свою одежду. Запихнула вещи в рюкзак и направилась в ванную. Она принимала душ почти два часа. Винили ли ее Джейд и Мэри или нет, у нее не было абсолютно никакого намерения их ждать, как ребенок, ожидающий наказания.

Ей нужно было выбросить это из головы.

Ей нужно убираться отсюда.

Никто не ответил, когда Джейд и Мэри постучали в дверь в шесть часов.

— Она сказала, что спала. — В холле было холодно, и Джейд переминался с ноги на ногу. — Может быть, она по-прежнему спит.

— Возможно. Она действительно много спит. Вэл? Ты здесь? — Мэри постучала в дверь тыльной стороной ладони и прижалась ухом к окрашенной в коричневый цвет поверхности. Ничто не шевелилось. Она послала Джейду взгляд, который он не совсем понял, и открыла дверь своим ключом. Внутри было темно и тихо.

Мэри вошла первой, чтобы включить свет, в то время как Джейд с любопытством оглядывался по сторонам. Вэл никогда раньше не приглашала его наверх и была так скрытна в своей личной жизни.

Было легко догадаться, где ее сторона комнаты. Желтое одеяло с цветами, одновременно и детское, и старомодное. Изношенные простыни. Заваленный бумагами стол. Единственным намеком на мягкость была маленькая плюшевая кошка, наполовину спрятанная под подушкой. По какой-то причине при виде этой мягкой игрушки у него защемило сердце.

— Ее здесь нет, — сказала Мэри.

Джейд сел на стул за столом Мэри, так как стул Вэл был завален сброшенной одеждой. Он думал об этой коробке, сделанной так, словно она была полна пролитой крови. Он думал об этом человеке — о том, кого так боялась Вэл. Он задавался вопросом, насколько больным нужно быть, чтобы убивать без совести. Чтобы убить девушку, которую, как ты утверждал, желал. Он даже представить себе не мог.

Наверное, это хорошо.

Мэри изучала сторону комнаты Вэл, качая головой. Ее брови были опущены, почти соприкасаясь, между ними пролегла глубокая линия.

— Она, должно быть, приходила, — продолжила она, указывая на мятую красную блузку. — Этого здесь не было, когда я уходила раньше. Я не думаю, что когда-либо видела ее на ней раньше.

— Может, ей пришлось уйти, — рискнул предположить Джейд. Он вообще не верил в это — очень уж вовремя, — но он не хотел выглядеть собственником перед Мэри.