– О, мама, какой он красивый, – прошептал мальчик.

– Да, милый, я так и думала, что тебе понравится, – отозвалась она, надевая сыну черную бархатную шапочку, отороченную горностаем, с закрепленным на ней золотым обручем. Его розовые губки округлились при виде столь роскошного головного убора, и у Микаэлы самой перехватило горло, ибо вид сына напомнил ей о муже так сильно, что ей на миг показалось, что у нее вот-вот разорвется сердце.

– Мама, я стал совсем как папочка, – прошептал он и коснулся своей крохотной короны. – Мама, думаешь, папа выглядел точно также, когда был маленьким?

Райсем, уж конечно, не выглядел так в его возрасте, будучи третьим сыном короля, но Микаэла вспомнила, что именно так он выглядел на похоронах Джавана, единственный раз, когда она, вообще, видела его в трауре. Сморгнув слезы, она поспешила изгнать этот образ из памяти и, опустившись на колени, обняла сына.

– Да, дорогой мой, ты очень, очень похож на папу, – прошептала она, глотая слезы. – Папа бы гордился тобой…

– Не плачь, мама, – прошептал он, гладя ее по щеке, – ты же сама сказала, мы должны быть храбрыми ради папы.

– Да, милый, я знаю.

– Тогда улыбайся, мама. Надо быть смелой.

– Да, милый, мама будет смелой, – промолвила она и крепко расцеловала его в обе щеки, а затем неуверенно поднялась на ноги.

«Помоги мне, Райсиль, – мысленно передала она молодой женщине, которая поспешила поддержать ее. – Не знаю, как долго я еще смогу это вынести».

– Ваше величество, вам нужно быть сильной, – прошептала Райсиль, увидев, что придворные дамы уже начали заглядывать в опочивальню из гостиной, в нетерпении дожидаясь выхода королевы. – Позвольте, я закреплю вам вуаль. – В то же самое время она мысленно потянулась к сознанию Микаэлы, успокаивая ее, приглушая скорбь, внушая отвагу и надежду.

Микаэла вполне пришла в себя и, наконец, миновав гостиную, вышла в коридор, где Таммарон уже ожидал, чтобы сопровождать вниз их с Оуэном. Поскольку по протоколу она должна была взять его под руку, то Райсиль двинулась впереди вместе с маленьким королем, а прочие придворные дамы сопровождали их, продолжая о чем-то щебетать, преисполненные гордости, что составляют свиту королевы. В последнюю минуту Оуэн принялся настаивать, чтобы ему позволили взять с собой папу-рыцаря, и Райсиль пришлось сходить за ним, но она уговорила малыша, что и дальше понесет игрушку сама, потому что в собор ему предстояло ехать в седле, вместе с дядей Катаном.

Когда они вышли на лестницу, ведущую во двор, то стражники, выстроившиеся по обе стороны, взяли на караул, и почетный эскорт из двух десятков конных рыцарейCustodesприветственно склонил копья. Все они были в траурных одеяниях и черных плащах поверх черной брони. На сей раз, понимая, что тем самым ему оказывают большую честь, Оуэн не испугался и проследовал вниз по лестнице вслед за матерью и Таммароном, высоко вскинув голову. Затем, проследив, чтобы Райсиль никуда не спрятала его драгоценного папу-рыцаря, а, как и было обещано, поставила его к матери в паланкин, помахал ей рукой, и лишь затем вместе с Таммароном направился к Катану, который наблюдал за ним, восседая верхом на белом жеребце. Поблизости ожидали и Ран с Манфредом, верхом на вороных конях, а Галлард де Бреффни держался слева от Катана.

– Дядя Катан, – воскликнул мальчик и, вырвав ладошку из руки Таммарона, метнулся вперед, ухватившись за стремя Катана.

Медленно нагнувшись, ибо от резких движений у него начинала кружиться голова, Катан взял мальчика за руку и поднес ее к губам.

– Доброе утро, – прошептал он, и в этот момент Таммарон, подхватив мальчика, усадил его в седло перед Катаном.

– Только без фокусов, Драммонд, – шепотом предупредил его граф, помогая усадить мальчика. Во взгляде его, устремленном на Катана, также читалась угроза, но тот лишь стиснул племянника в объятиях, взял из рук конюха алые кожаные поводья и отвернулся. Его приободрило то, что он заметил Глаз Цыгана, красовавшийся в мочке уха Оуэна, и Катан понадеялся, что Мика в точности исполнила все его указания. Более того, ему даже показалось, он заметил фибулу Халдейнов у нее на груди, пока она поднималась в свой паланкин.

– Рад тебя видеть, Оуэн, – прошептал он, отчаянно желая, чтобы в голове у него прояснилось, и как можно скорее прибыла помощь. – Ты чудесно выглядишь сегодня, папа гордился бы тобой.

– Мама сказала, мы должны быть храбрыми ради папы, – прошептал Оуэн в ответ. – Ты тоже будешь храбрым, дядя Катан?

Нагнувшись, Катан поцеловал мальчика в затылок.

– Мы все будем очень храбрыми, мой принц. Да поможет нам Бог. Мы постараемся быть храбрыми.

Королевская процессия медленно выехала из ворот замка и двинулась по улицам Ремута, – это был не настоящий похоронный кортеж, ибо тело покойного короля немедленно по приезде в город поместили в собор, и все равно люди толпились вдоль улиц, чтобы хоть краем глаза взглянуть на своего нового короля и его овдовевшую мать, причем многие поражались, как замечательно выглядит мальчик, и как уверенно и прямо он держится в седле. Многие кланялись ему, даже не пытаясь сдержать слезы.

И вновь архиепископ Хьюберт встретил их на ступенях собора вместе со всем клиром, готовый сопроводить королевскую свиту внутрь на заупокойную мессу, после которой тело Райса-Майкла Элистера Халдейна должны были похоронить рядом с отцом и братьями. Передав Оуэна Таммарону, Катан осторожно спустился с седла и был вынужден на мгновение опереться на плечо графа, поскольку сейчас действие наркотика достигло наивысшей точки.

– Ты лучше соберись с силами, а не то пожалеешь, – угрожающе прошептал Таммарон.

Головокружение миновало, и Катан ровным голосом отозвался.

– Если я свалюсь прямо в соборе, скажите спасибо за это вашему благословенному архиепископу. Я тут ни при чем.

С этими словами он осторожно распрямился, взял Оуэна за руку и подвел его к паланкину, откуда выходила Микаэла, с видимой неохотой опираясь на протянутые руки Манфреда и Рана. Однако когда Оуэн потянулся, чтобы забрать своего папу-рыцаря, Манфред хотел было запретить ему это.

– Папа, – захныкал Оуэн и полез за игрушкой.

– Его нельзя брать с собой в собор, – возразил Манфред, убирая рыцаря, и на глазах у Оуэна выступили слезы. – Так не подобает.

– Ради Бога, милорд, позвольте ему взять игрушку, – взмолилась Микаэла. – Это его утешит, он ведь еще ребенок.

– Он король.

– Ему четыре года, – мягко произнес Катан, ухватив Манфреда за запястье.

– Драммонд, ты испытываешь мое терпение, – прошипел Манфред, однако рука его начала опускаться.

– Просто верни мальчику игрушку.

Хмыкнув, Манфред отдернул руку, но все же сунул деревянного рыцаря Оуэну, а затем, что-то бурча себе под нос, отошел к Рану. Катан поймал на себе взгляд Рана, преисполненный ненависти, но тут же поспешил выбросить это из головы и нагнулся, чтобы утешить мальчика, который с дрожащими губами прижимал к себе деревянную игрушку, одновременно цепляясь за материнскую руку.

– Ну ладно, ладно, что тут у нас такое, – прошептал он, легонько щекоча мальчику подбородок. – Я же обещал твоему папе, что мы все будем очень храбрыми. Постарайся вести себя как настоящий король, когда мы пойдем внутрь, чтобы папа тобой гордился.

В последний раз шмыгнув носом, Оуэн поднял голову и кивнул, и даже почти сумел улыбнуться. Катан поправил на нем шапочку и корону, а затем встал рядом с Микаэлой.

– Спасибо, – прошептала она, не решаясь встретиться взглядом с братом, когда он взял ее под руку, и был вынужден опереться на нее, чтобы восстановить равновесие. – Катан, что с тобой такое?

– Ничего, – пробормотал он в ответ. – Просто голова кружится.

«Расскажу позже», – добавил он мысленно.

Он подождал, пока процессия двинулась в собор, заполненный клубами благовонного дыма, и послышался голос певчих, и лишь тогда решился мысленно обратиться к сестре:

«Помнишь, что они делали с Райсемом, после того как умер Джаван. Так вот, за эти шесть лет они ничего не забыли. С того дня, как Райсем умер, мне два раза отворяли кровь, и все время давали какие-то снадобья. Сейчас все в порядке, – добавил он, ощутив ее ужас. – Я просто ослаб, и немножко подташнивает. Но… если келдорцы не подоспеют вовремя, то шансы уцелеть у меня невелики».