Ран, выпрямившись, вытер полотенцем руки. Челюсти его были крепко сжаты, в глазах тлел неприкрытый гнев.

– Вы очень упрямый человек, сир. Всегда были таким. Однако если вы твердо намерены выехать завтра…

Король позволил себе зевнуть, и в этом не было никакого притворства.

– Я совершенно не желаю обсуждать этот вопрос, милорд. Мне дали изрядную дозу болеутоляющего, так что, боюсь, я начинаю терять сознание. Пожалуйста, приведите мастера Стевануса.

– Я схожу за ним, сир, – воскликнул Катан.

Ран ушел в тот же миг, когда Стеванус вернулся в комнату вместе с Фульком, но Полидора к королю не допустили. Райс-Майкл слышал их сердитый спор в коридоре, но постепенно голоса отдалились, и Стеванус подошел к нему.

– Никакого прижигания и никаких кровопусканий, – велел Райс-Майкл, протягивая мокрую руку. – Просто высушите ее, перевяжите и вновь замотайте повязкой. Я хочу уехать отсюда как можно раньше поутру.

Он заснул даже прежде, чем Стеванус закончил перевязывать ему руку, в надежде, что Катан с Фульком проследят, дабы воля короля была исполнена, и остаток ночи проспал глубоко и без сновидений. Он был бы рад узнать, что Целитель Кверон уже двинулся в путь, направляясь на встречу с королем и неся с собой надежду на избавление от боли, – но он не ведал об этом.

Предатели наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы.[25]

В Ремуте вести о ранении короля и об исходе поединка в Истмарке были получены ранним утром того самого у дня, когда Райс-Майкл оказался в аббатстве святого Кассиана. И хотя войска уже двинулись в столицу изArx Fideiи Картана, причем последних ожидали уже нынче к полудню, сановники дружно вздохнули с облегчением, собравшись в зале заседаний совета, чтобы прослушать отчет Рана о событиях в Кулликерне.

То, что король уцелел, судя по всему, благодаря помощи Судри Истмаркской, было воспринято почти как чудо, в особенности, когда они узнали, что графиня сумела выстоять не только против принца Миклоса, но и против его спутника, который был, вероятно, никем иным, как переодетым Мареком Фестилом.

– Но чего же они, по-вашему, добивались? – спросил отец Секорим, рассеянно потирая глаза, поскольку, как и всех остальных, его подняли с постели с прибытием гонца, которым оказался рыцарь по имени Генри Резерфорд.

Хьюберт лишь развел руками в ответ, радуясь, что в полутьме никто не заметит на его лице раздражения. Секориму предстояло еще многому научиться, прежде чем он сможет сравниться с Полином.

– Если бы они добились своего, то, уверен, прикончили бы короля на месте, – пояснил он. – Однако я сильно сомневаюсь, что именно в этом заключался их замысел. Скорее всего, они добивались смерти Судри Истмаркской, урожденной Рорау, которую считали предательницей, после того как она вышла замуж за графа Истмаркского. Правда, я бы лично сказал, что это Истмарк предал своих, породнившись с Дерини, – он вздохнул, – но едва ли нам сейчас следует обсуждать этот вопрос, поскольку мы узнали обо всем спустя пятнадцать лет после того, как эта свадьба состоялась. По крайней мере, гадина теперь мертва.

Таммарон, заслышав подобную грубость, удивленно поднял брови, но Ричард лишь усмехнулся, ибо был столь же хитер, как его отец, но отличался еще большей безжалостностью.

– Значит, Миклос мертв, а Марек сбежал в свою нору зализывать раны и держать ответ перед братом Миклоса, – промолвил Ричард с волчьей усмешкой. – Это означает, что король все же вернется домой.

– Пока королева не разрешилась счастливо от бремени, – резко заметил Таммарон, – вам лучше надеяться, что король благополучно вернется в столицу, и не рассчитывать на это, пока мы своими глазами не увидим, как он въезжает в городские ворота. Я лично не успокоюсь ни на миг, пока мы не удостоверимся, что Марек действительно вернулся к себе, а Кулликерн занят войсками Истмарка.

Ричард, зевнув, поднялся, изображая на лице равнодушие и скуку.

– Господа, можете продолжать эту беседу до самого утра, если пожелаете, но лично я хотел бы еще пару часов поспать. Пока король не вернулся, на мне по-прежнему лежитответственность за город и за войска, которые должны прибыть к полудню.

После ухода Ричарда остальные также потянулись к выходу, а Хьюберт, взяв письмо Рана, сам перечитал его, взвешивая каждое слово, ибо Ран всегда очень точно выражал свои мысли. Миклос Торентский сполна поплатился за свое предательство, не это лишь подчеркивало масштабность заговора, в котором участвовал Димитрий, и теперь Хьюберт беспокоился, насколько далеко могла распространиться эта зараза.

В особенности встревожило его то, что Марек лично встречался с королем. Хотя Ран придерживался того мнения, что они с Миклосом прежде всего стремились покончить с леди Судри. Тем не менее, памятуя о прошлом Халдейнов, Хьюберт невольно задался вопросом, только ли магия Судри помешала Мареку напасть и сокрушить своего соперникаХалдейна. Менее всего его встревожили слова Рана о том, что король при падении повредил себе руку.* * *

В это самое время Мареку предстояло испытать на себе силу гнева короля Торента, аудиенции с которым он дожидался сейчас в освещенной факелами приемной с двумя своими спутниками. Ему уже пришлось вытерпеть гнев и слезы своей супруги в Толане. Козим, зная горячий нрав короля Ариона, посоветовал ему сперва послать гонца с письменным донесением, а Валентин вообще не хотел ехать, но Марек настаивал на том, чтобы лично сообщить правителю печальные вести. В Белдор они прибыли через королевский Портал, и по их траурным одеждам, видя отсутствие Миклоса, слуга тотчас догадался о происшедшем и провел их в самую строгую из приемных Ариона, где оставил томиться на целый час, не предложив ни присесть, ни выпить чего-то освежающего с дороги.

Наконец дверь распахнулась, и, взъерошенный со сна, в комнату вошел король Арион. На нем был черный шелковый халат, ноги оставались босы, а длинные волосы, еще более светлого оттенка, чем у Миклоса, рассыпались по плечам. Козим, который долгое время был вассалом Ариона, лишь завидев искаженное от ярости лицо сюзерена, рухнул на колени, ударяя лбом об пол и не смея даже приподняться. Старый Валентин поприветствовал молодого короля на военный манер и поспешил отвести взор, держась у Марека за спиной. Сам Марек, прекрасно сознавая грозящую ему опасность, все же осмелился приблизиться к королю и опустился на колени, целуя подол королевского одеяния.

– Как ты посмел показаться здесь? – прошептал Арион и, выдернув полу халата из рук Марека, отступил на шаг. Вокруг головы его тут же вспыхнул магический нимб, и глаза в свете факелов сделались почти бесцветными. – Разве я не предупреждал, что еще не настало время для решительных действий? Разве я не говорил о том, сколь безумнався эта затея?

– Сир, это не совсем вина принца Марека, – осмелился вмешаться старый Валентин.

– Молчать! – скомандовал Арион. – Это я буду решать, где вина Марека, а где нет.

В наступившем молчании Марек осторожно осмелился поднять глаза, но по-прежнему остался на коленях, скрестив руки на груди, изображая покорную почтительность. Король был всего на пять лет старше Марека, однако производил впечатление человека гораздо более зрелого и умудренного опытом, – и обладал куда большими магическими способностями, нежели Марек когда-либо мог надеяться достичь. Миклос также был искусным адептом, но использовал свою магию слишком небрежно. Арион же обладал стальной волей и сосредоточенностью, и хотя гнев Ариона страшил Марека, тот сознавал, что у него есть лишь единственный шанс вновь завоевать прощение и даже доверие короля.

– Сир, я молю вас о милосердии, – прошептал он, устремляя взор на правителя. – Если вы сочтете, что это моя вина, то я готов подвергнуться любой каре, которая покажется вам справедлива… и даже с радостью приму смерть, если таково будет ваше решение. Я любил Миклоса, как брата, которого у меня никогда не было и теперь уже никогдане будет. Мы вдвоем разделяли одну и ту же мечту, и оба ошибались. Мы всего лишь надеялись испытать Халдейна с расчетом на будущее, единственной нашей целью было уничтожить предательницу Судри Рорау. Но и она, и Халдейн отреагировали совсем не так, как мы ожидали. Она…