– Полагают, что он не очень мучился, сударыня, – произнес Хьюберт негромко. – У него просто не осталось сил, чтобы пережить операцию. Я очень сожалею. Я попросил мастера Джеймса приготовить для вас снотворное. Очень советую вам выпить его – ради блага нерожденного ребенка, если даже и не ради вас самой. Поутру, если желаете, я… позволю вам сообщить обо всем юному Оуэну. Разумеется, теперь он становится королем, и нужно издать соответствующий указ и подготовиться к церемонии. Но, полагаю, что нет нужды будить его в столь поздний час.

Микаэла без единого слова кивнула, и Райсиль, взяв чашку у лекаря, протянула ее королеве и заставила выпить до дна. Та покорно повиновалась, и, с трудом переставляя ноги, отправилась в опочивальню. Вскоре она заснула. Слезы придут к ней лишь только поутру…

В чести ли дети его, он не знает.[32]

Микаэлу разбудил медленный глухой перезвон церковных колоколов и тупая боль в сердце от сознания того, по кому они звонят. Рядом с ней, одетая, лежала Райсиль, которая была ее верной хранительницей всю эту ужасную ночь. Заметив, что Микаэла шевельнулась, девушка ласково тронула ее за запястье.

– Мика, ты должна быть сильной, – прошептала она.

Микаэла с тяжким вздохом обернулась к ней, радуясь, что ее не оставили в одиночестве в столь страшный час.

– У меня словно все онемело внутри, – отозвалась она. – Я знаю, что его больше нет, но почти ничего не чувствую. Это ты так устроила?

Райсиль медленно кивнула.

– Ты ожидаешь ребенка, а другой твой малыш сегодня будет особенно нуждаться в тебе. Мне не довелось потерять мужа, но мне было всего семь лет, когда умер отец. – Она тускло улыбнулась. – Когда я узнала об этом, мне пришлось всего лишь справляться со своим горем, хотя оно было безмерно. Но я-то, конечно, не стала в тот день королем.

Микаэла почувствовала, как слезы навернулись ей на глаза, но постаралась сморгнуть их, и решительно вытерла глаза рукой.

– Я попытаюсь, – прошептала она. – Помоги мне одеться. Я хочу быть готова, когда они придут, чтобы отвести меня к Оуэну. Как ты думаешь, он ни о чем не догадался, когда услышал колокола?

Райсиль покачала головой.

– Он еще совсем маленький. А за последние дни колокола звонят довольно часто.

Полчаса спустя, в глубоком трауре Микаэла вышла к своим одетым в черное придворным дамам, которые ожидали ее в гостиной. Опустив глаза, она бездумно вертела на пальце обручальное кольцо, которое подарил ей Райсем. Конечно, она бы предпочла увидеться с сыном без всяких церемоний, распустив волосы так, как он это любил, но придворный протокол требовал от королевы совсем иного, в особенности в такой день. Под суровым надзором леди Эстеллан Райсиль была вынуждена собрать роскошные волосы королевы в тугой пучок, а затем закрыть их покрывалом с вуалью, как и полагалось вдове. Микаэла ни единым словом не возразила против этого, однако упрямо отказалась надеть диадему с самоцветами, а велела принести ей легкий золотой обруч, украшенный серебряными розами – тот самый, который так любил Оуэн.

Теперь им оставалось только ждать. Придворные дамы Микаэлы расселись вокруг, бормоча молитвы, а Райсиль опустилась к ногам королевы, легонько опираясь головой ей на колени, по-прежнему мысленно внушая своей госпоже душевный покой и равновесие, – ибо она знала, что никто не позволит ей сопровождать королеву в детскую.

В дверь постучали. Райсиль тут же вскочила, а леди Эстеллан поторопилась открыть. Вскоре она вернулась, ведя за собой архиепископа с Секоримом, а также Таммарона и Ричарда Мердока. Их сопровождал королевский лекарь. Архиепископ с Секоримом низко поклонились, а Таммарон с Ричардом опустились на колени, чтобы поцеловать королеве руку.

– Ваше величество, свои соболезнования сегодня утром вам выражает регентский совет, – промолвил Хьюберт. – Спокойно ли вам спалось этой ночью?

– Со мной все в порядке, ваша милость, – отозвалась она, не встречаясь с ним взглядом. – Могу ли я теперь увидеть сына?

– Только если мастер Джеймс сочтет, что у вас хватит на это сил.

Микаэла вздохнула, и лекарь, бесшумно приблизившись, взял ее за запястье. Затем он отпустил ее руку и легонько пощупал лоб.

– Пульс ровный, ваша милость. Похоже, она вполне владеет собой, хотя день предстоит очень тяжелый. Ваше величество, могу ли я предложить вам какое-нибудь успокоительное снадобье, разумеется, не столь сильное, как вчера вечером? Я прекрасно понимаю, что вы желаете оставаться в ясном рассудке, когда будете говорить с королем.

– Благодарю вас, это ни к чему, мастер Джеймс, – отозвалась она, решительно поднимаясь с места. – Ваша милость, я желала бы увидеть сына.

Одной лишь супруге Таммарона, леди Ниеве, позволили сопровождать королеву и регентов в детскую, которую занимал юный принц. Все прочие остались ждать в прихожей, а королева прошла в малую гостиную, где малыш выстраивал игрушечных рыцарей на полу в оконной нише. Алая туника ярким пятном выделялась на фоне свежепобеленного камня. Опечаленная няня наблюдала за играющим ребенком, но немедленно удалилась при появлении Микаэлы, с сочувственным видом поклонившись матери.

– Доброе утро, любовь моя, – с улыбкой окликнула его Микаэла и протянула Оуэну руку.

Тот с радостным возгласом вскочил на ноги и уткнулся матери в колени.

– Мама, иди посмотри на моих рыцарей. Там один совсем как папа. Он будет драться с плохим принцем, который хочет отнять у него корону.

Стараясь заглушить скорбь и невольно заулыбавшись, Микаэла нагнулась поцеловать сына, и он тут же потащил ее к оконной нише, где она присела на ступеньку и позволила ему показать ей своих любимцев. Там и впрямь был рыцарь на белой лошади, отдаленно напоминавший Райсема, с крохотным золотым львом на алом щите и в короне поверх шлема. Его сделал для Оуэна Катан прошлой зимой, и эти фигурки размером были куда больше обычных, ибо доходили мальчику почти до колен. Другой рыцарь на сером скакуне нес крохотный стяг Халдейнов.

– А это дядя Катан, – указал на него Оуэн. – А вот плохой принц. Он все время падает.

Она взглянула поверх королевского войска на маленькие деревянные фигурки, разрисованные в черно-белые цвета Торента, – одна из них и впрямь лежала на боку. Набравшись решимости, Микаэла протянула руки к Оуэну.

– Милый, иди сюда, мама возьмет тебя на колени. Мне нужно кое-что тебе сказать.

Оуэн с любопытством покосился на нее, взял фигурки своего отца и Катана, а затем, поднявшись на ступеньку, уселся матери на колени, развернувшись, чтобы посмотреть ей в глаза. Она стиснула его в объятиях, целуя черные ароматно пахнущие волосы, а затем легонько тронула кончиком пальца корону на игрушечном рыцарей.

– Милый, с твоим папой случилось что-то очень плохое. Он поранил руку и от этого сильно заболел. Лекари изо всех сил пытались помочь, но он…

– Папа заболел? – с испугом прошептал Оуэн.

Микаэла покачала головой, смаргивая слезы.

– Нет, милый, – прошептала она. – Твой папа теперь с ангелами. Рука у него очень, очень болела, и поэтому… ангелы забрали его к Богу.

– К Богу? – изумленно переспросил мальчик.

– Твой папа умер, малыш. Он отправился на небеса, чтобы быть там с Господом.

– Нет, – уверенно отозвался Оуэн. – Папа не мог умереть.

– О, милый, мне очень жаль, но… это правда. Все это очень, очень грустно, но…

– А кто ранил папе руку? – спросил Оуэн, и гнев вспыхнул в серых глазах Халдейнов. – Это плохой принц ранил папу?

– Я… точно не знаю, милый, – с трудом отозвалась она. – Мы все выясним, когда…

Голое ее прервался, и он, рыдая, рухнул в ее объятия, по-прежнему сжимая в руках игрушечных рыцарей. Она плакала с ним вместе, наконец дав волю слезам, которые не смогла пролить накануне. Отдаленным уголком сознания она понимала, что лишь благодаря вмешательству Райсиль до сих пор способна держать свое горе в узде, и была благодарна ей за это, ибо иначе могла бы повредить той крохотной жизни, что зрела сейчас в ее чреве. И все же она ощущала в душе глубокую печаль, которая, должно быть, останется с ней до последних дней, – и все же, по счастью, то была не разрушительная скорбь, которая могла бы свести ее с ума.