Грустная история — но кто из нас не знает друга или семьи, оказавшихся в подобной ситуации? Да, вино в чаше может превратиться в уксус. И все же кто может забыть, каким сладким оно было когда-то?

Сэм кивнул, вытирая стеклянный бокал:

— Теперь вы готовы рассказать нам?

Фицхью заворчал, словно его ударили. Он порыскал глазами по нашей маленькой группе и нашел меня.

— Это был не случайный пузырь, — ответил он, печально качая головой.

Я вздрогнул:

— Тогда как же…

— Я не знаю, какими исследованиями занималось мое «я» из снов. Я вспомнил достаточно мучительных отрывков, чтобы понять, что эти исследования лежали не в той области, что моя теперешняя работа. Но я помню один особенно яркий сон. Я сконструировал проектор хрононов.

Док Муни фыркнул, но Сэм только кивнул, словно он ожидал этих слов. Мора Лафферти наморщила лоб и спросила:

— Что такое «проектор хрононов»?

В голосе физика послышалось разочарование:

— Я не уверен. Некое устройство для возбуждения квантов времени, как мне кажется. В прошлом, разумеется. Впереди головной волны нет ничего — только пустота. Возможно, я хотел использовать его для того, чтобы предупреждать о торнадо и всяких катастрофах. Не знаю. Проектор был только прототипом, он мог испускать один хронон в некое место. Достаточно для того, чтобы создать рябь на поверхности пруда; недостаточно, чтобы закодировать сообщение. — Он опрокинул кружку, осушил ее и с силой стукнул о стойку. — Назовите его «кием», если хотите. Нечто, позволяющее посылать бильярдный шар в группу вчерашних хрононов, которые разлетятся наугад, рикошетом причин и следствий.

Вчера у меня не было занятий в университете, и я остался дома красить столовую. Я размышлял о переменчивом времени; моя рука была поднята. — Он поднял правую руку на уровень лица. — Должно быть, течение моих мыслей и моя поза каким-то образом согласовывались между собой, потому что в это мгновение я оказался стоящим в лаборатории перед неким огромным устройством и моя рука поворачивала переключатель, и я помню… Мы с Лизой поссорились из-за Ленни, и я помню… Я помню мысль о том, что если бы я послал хронон в тот момент времени, когда мы встретились с Лизой — в это время и место, — то смог бы создать возмущение в Море Дирака[94], смещение вероятностей, и… Всего этого никогда не было бы. Ничего. Ни душевной боли, ни брюзжания, ни мрачной злобы… — Он смолк.

Сэм подбодрил его:

— И…

— И я проснулся в чужом доме, в тишине, совсем один. — Он смотрел куда-то вдаль, и я не знаю, что он там видел.

Сэм положил руку ему на локоть:

— Тсс. Что бы ни принадлежало тебе, ты потерял это задолго до того, как повернул выключатель.

Фицхью схватил О'Догерти за руку и крепко стиснул ее:

— Но разве вы не понимаете? Я заодно потерял всякую надежду. Воспоминания о счастье, которое было до того; о пятилетнем мальчике с сияющими глазами, улыбка которого освещала комнату. Возможность того, что мы с Лизой могли бы справиться с этим. — Они с О'Догерти обменялись долгим взглядом. — Я обязан был предоставить ей эту возможность, верно? Я обязан был попытаться решить паши проблемы, а не избавляться от них, словно ничего этого никогда не было.

— Разумеется, — подтвердил Сэм, — в плохом всегда есть доля хорошего, и если ты избавляешься от первого, то теряешь и второе.

— У меня осталась только одна надежда, — сказал Фицхью.

— И какая же?

— Что Лиза — кем бы она ни была, на какой бы студенческой вечеринке, на каком бы занятии мы ни встретились — что в этом новом прошлом у нее была лучшая жизнь, чем та, которую я ей дал. Я цепляюсь за эту надежду крепко, как за щит, заслоняясь от своего преступления.

— Преступления? — переспросил Дэнни. — А в чем преступление?

Фицхью вытер глаза рукавом.

— Ленни. Он никогда не появлялся на свет. У него не было шанса вырасти из своего переходного возраста и стать лучше. Лиза где-то там. У Лизы есть… возможности. Но Ленни нет. Не было этого пятилетнего мальчика с блестящими глазами. И никогда не будет. Когда я изменил временной поток, я стер его. Я стер его жизнь: все надежды, и страхи, и ненависть, и радость… Все возможности, заключенные в нем. Разве это отличается от убийства?

Наступила продолжительная тишина.

Затем Фицхью оттолкнулся от стойки и не слишком твердо встал на ноги. Встревоженный профессор Картрайт подхватил его за локоть, чтобы он не упал. Фицхью оглядел нас:

— Но этого же не было, правда? Я не могу быть виноватым в том, чего никогда не было.

Первым заговорил Дэнни — медленно и с большей теплотой, чем я мог ожидать от него:

— А вы не можете построить еще один такой проектор хрононов, нацелить его обратно и исправить то, что сделали?..

Но он смолк, словно понял, каков будет ответ.

Фицхью устремил на него взгляд, полный муки:

— Нет. История состоит из случайностей. Нет никаких шансов, что произвольное возмущение нового прошлого воссоздаст оригинал. Вы можете разбить группу шаров на бильярдном столе прицельным броском. Но вы не можете собрать их снова другим броском.

Картрайт проводил его до дверей, а остальные молча смотрели на уходящего.

— Бедняга, — сказала Мора, когда он скрылся.

О'Догерти сильно постучал по кленовой стойке, словно проверяя ее на прочность.

— Все такое уязвимое, — произнес он, обращаясь преимущественно к себе самому. — Кто знает, может быть, сейчас на нас несется с ревом другая временная волна, могучее цунами, которое смоет нас всех?

В этот момент из задней комнаты вернулся О'Нил с раскрасневшимся лицом.

— Скорее Ирландия получит обратно Шесть графств[95], чем я доберусь до этого стола, — сказал он. — Пошли к дому, Мики.

— Я потом тебя догоню, — ответил я ему. — Сегодня много народу, и Сэму нужна помощь не меньше, чем мне — наличные.

О'Нил покачал головой:

— О'Догерти, тебе нужен партнер, это я тебе точно говорю.

Сэм пожал плечами и подал ему прощальный бокал темного «Гиннесса».

— Может быть, когда-нибудь, — сказал он.

Я взглянул на фотографию на стене, где О'Догерти стоял, сложив на груди руки и скрестив ноги перед своим новым пабом; и мне показалось, сам не знаю почему, что с этой фотографией что-то не в порядке, словно там не хватает чего-то важного.

Брюс Стерлинг (р. в 1954 г), журналист и писатель-фантаст, в 1980-е годы стоял у истоков киберпанка. Стерлинга всегда больше интересовало поведение того или иного общества, чем отдельного человека, а научная фантастика служила ему трибуной для политических дебатов и инструментом для научного образования. Интересно отметить, что полемические установки Стерлинга повлияли на массовую культуру и принесли ему широкую известность. Сейчас этот писатель — признанный голос своего поколения и активный защитник окружающей среды. Рассказы Стерлинга, разнообразные по жанру — от фэнтези до твердой научной фантастики, — составили несколько сборников: «Кристальный экспресс» («Chrystal Express», 1989), «Сверхразум» («Globalhead: Stoiies», 1994), «Старомодное будущее» («Good Old-Fashioned Future», 1999).

«Такламакан» — один из лучших рассказов 1990-х годов, написанный, возможно, под влиянием Брайана Олдисса. К тому же это произведение служит очередным доказательством того, что Стерлинг является потрясающим стилистом.

Предсмертные завывания ледяного ветра, терзавшего иссушенную землю, стихли до приглушенного шепота. Катринко и Пит Паук устроили лагерь в глубокой скальной трещине; их окутывала пушистая тьма. Пит слышал дыхание Катринко, поклацывание зубов. От подмышек бесполого существа веяло мускатным орехом.