Внезапная суета у соседнего столика заставила Элис и Лидию отвлечься друг от друга. Блеснули вспышками фотокамеры, посетители и персонал ресторана смотрели на женщину, которая была чем-то похожа на Лидию.

— Кто это? — спросила Элис.

— Мам! — сказала Лидия с интонацией, которой она владела с тринадцати лет, — смесь смущения и чувства превосходства. — Это Дженнифер Энистон.

Они ужинали и говорили на безобидные темы вроде еды и погоды. Элис хотелось что-нибудь узнать об отношениях Лидии и Малькольма, но она боялась затеять очередную ссору. Она заплатила по счету, и они вышли из ресторана, сытые, но неудовлетворенные.

— Мэм, простите!

Официант догнал их уже на тротуаре.

— Вы оставили это.

Элис опешила, не понимая, как у него оказался ее «блэкберри». В ресторане она не проверяла электронную почту и не заглядывала в календарь. Элис порылась в сумочке, «блэкберри» в ней не было. Должно быть, она выложила его, когда доставала бумажник, чтобы расплатиться.

— Спасибо.

Лидия с недоумением посмотрела на мать, словно хотела сказать о чем-то не связанном с погодой или кулинарией, но передумала. В ее квартиру они возвращались в молчании.

— Джон?

Элис остановилась в прихожей и ждала, не выпуская ручку чемодана. Прямо перед ней, на полу, на груде нераспечатанной почты лежал «Гарвард мэгэзин».

В гостиной тикали часы, на кухне гудел холодильник. За спиной Элис остался теплый летний день, а в сумрачном, словно опустевшем доме воздух был холодный и спертый.

Она собрала с пола почту и прошла в кухню, а за ней, как преданный щенок или котенок, следовал чемодан на колесиках. Ее рейс задержали, и, даже если верить микроволновке, она вернулась домой позже, чем планировала. У него для работы был целый день. Целая суббота.

Красная лампочка голосовой почты на автоответчике не мигала. Элис проверила холодильник. Ни одной записки на дверце. Ничего.

Так и не отпустив ручку чемодана, она стояла в кухне и смотрела на убегающие вперед часы микроволновки. Огорченный, но великодушный голос в ее мозгу перешел в шепот, а более приземленный становился все громче. Она подумала было позвонить мужу, но второй голос отверг эту идею и не принял никаких оправданий. Она подумала, что, может, и не стоит беспокоиться, но голос нарастал где-то внутри, будто эхом отдаваясь в животе, вибрируя в кончиках пальцев, так что на него трудно было не обращать внимания.

Почему это ее так беспокоит? Он проводит эксперимент и не может бросить все и пойти домой. Она сама бессчетное количество раз была в такой ситуации. Такая у них работа. Они просто такие. Внутренний голос назвал ее идиоткой.

Элис заметила у задней двери свои кроссовки. Пробежка может пойти на пользу. Это то, что ей сейчас нужно.

Когда получалось, Элис бегала каждый день. Уже много лет пробежка была для нее такой же необходимостью, как еда или сон. Она могла выйти на пробежку среди ночи или в метель. Но последние несколько месяцев пренебрегала этой потребностью. Была слишком занята. Зашнуровывая кроссовки, Элис сказала себе, что не взяла их с собой в Калифорнию, потому что знала, что там времени на пробежки у нее не будет. На самом деле она просто забыла положить их в чемодан.

Стартовав от своего дома на Поплар-стрит, Элис всегда следовала по одному и тому же маршруту: по Массачусетс-авеню через Гарвард-сквер до Мемориал-драйв, потом вдоль Чарлз-ривер к Гарвард-бридж, а там через территорию Массачусетского технологического университета и обратно. Маршрут был проложен по кругу — немногим больше пяти миль, сорок пять минут. Она давно заразилась идеей принять участие в Бостонском марафоне, но каждый год, поразмыслив, приходила к выводу, что у нее нет времени на тренировки для забега на такую дистанцию. Может быть, когда-нибудь она сможет себе это позволить. Будучи в отличной физической форме для женщины ее возраста, Элис не сомневалась, что и на шестом десятке будет неплохой бегуньей.

Первый отрезок ее пути — через Гарвард-сквер — лежал сквозь толпы людей на тротуаре и пешеходные переходы. Все ждали субботнего вечера: толпились у светофоров в ожидании зеленого сигнала и у ресторанов — в ожидании освободившегося столика, выстраивались в очередь за билетами в кинотеатры, останавливали машины возле платных стоянок в надежде на свободное место, что было маловероятно. Первые десять минут, чтобы преодолеть все эти препятствия, Элис приходилось постоянно думать о том, что ее окружает. Но как только она пересекла Мемориал-драйв и оказалась на набережной Чарлз-ривер, все изменилось: теперь бежать стало проще. Безоблачный вечер привлек на Чарлз-ривер множество народа, но все же на поросшей травой набережной было не так тесно, как на улицах Кембриджа. Непрерывный поток бегунов, собак и их хозяев, любителей покататься на роликах, велосипедистов, праздно шатающихся зевак и женщин, толкающих перед собой джоггеры[4] как опытный водитель на хорошо знакомой дороге… Теперь все это лишь отчасти занимало Элис. Она бежала вдоль реки и просто слушала, как кроссовки в синкопированном ритме с ее дыханием шлепают по мостовой. Она не проигрывала в уме свою ссору с Лидией, не слышала, как урчит у нее в желудке, не думала о Джоне. Она просто бежала. Как было заведено, Элис перестала бежать, как только оказалась на граничащих с Мемориал-драйв аккуратных газонах парка Джона Фицджеральда Кеннеди. В голове у нее прояснилось, мышцы приятно расслабились, и дальше она пошла пешком. Парк соединялся с Гарвард-сквер чудесной аллеей со скамейками по обе стороны, она шла между отелем «Чарлз» и Институтом государственного управления имени Кеннеди.

Миновав аллею, Элис остановилась на пересечении Элиот-стрит и Браттл-стрит и уже собралась перейти дорогу, как вдруг какая-то женщина с пугающей решительностью схватила ее за руку.

— Думала ли ты сегодня о Царствии Небесном?

Женщина не отрываясь смотрела на Элис, ее длинные волосы и по цвету, и по состоянию напоминали мочалку фирмы «Брийо», а на груди болтался плакат со сделанной от руки надписью: «Америка, покайся, вернись ко Христу». На Гарвард-сквер всегда кто-нибудь агитировал за Господа, но никто еще никогда не обращался к Элис вот так, напрямую.

— Простите, — сказала она и, воспользовавшись тем, что как раз в эту минуту не было машин, перебежала на другую сторону улицы.

Элис хотела идти дальше, но вместо этого замерла как вкопанная. Она не понимала, где находится. Элис оглянулась. Женщина с мочалкой «Брийо» на голове устремилась по аллее за очередным грешником. Аллея, отель, магазины, странное пересечение улиц. Она осознавала, что стоит на Гарвард-сквер, но не знала, в какой стороне ее дом.

Элис сосредоточилась и попробовала сориентироваться. Отель, «Истерн маунтин спорте», «Диксон бразерс Гарвард», Маунт-Оберн-стрит. Она хорошо знала эти места: Гарвард-сквер был ее любимым местом больше двадцати пяти лет, но сейчас почему-то не могла понять, в какой стороне относительно всех этих ориентиров находится ее дом. Черно-белый знак Т в круге прямо перед ней указывал на въезд в подземную красную линию для поездов и автобусов, но на площади было три таких знака, и она представления не имела, какой из них ей нужен.

Сердце заколотилось, Элис взмокла. Она сказала себе, что учащенный пульс и испарина — естественные и ожидаемые следствия пробежки. Но когда просто стоишь на тротуаре, это скорее похоже на панику.

Элис заставила себя пройти квартал, потом еще один, ей казалось, что ноги стали резиновыми и могут отказаться служить ей в любую минуту этого бесцельного блуждания. «Куп», «Кардаллос», магазины на углу, через дорогу — Центр гостей Кембриджа, а за ним Гарвард-Ярд. Элис сказала себе, что она в состоянии прочитать вывески и разобраться. Не помогло. Контекст отсутствовал.

Люди, машины, автобусы и самые разные непереносимые звуки обрушивались на нее, обтекали и уносились дальше. Элис закрыла глаза. Она слышала, как сердце гонит кровь по телу и пульс стучит в ушах.