В летней комнате на минуту стало тихо. Потом Давид пояснил: он имел в виду, что особенно его интересуют мысли Андреаса…

— Понятно, — ответила Анника и тихо вздохнула. — Это видно.

Анника посмотрела на шкатулку. Тихие вздохи иногда повисают в воздухе, но Давид ничего не заметил или же сделал вид, что не заметил. Он сказал:

— В одном месте Андреас Виик пишет, что цветы, вероятно, как-то связаны с вселенской душой, общей у всех живых существ.

— Это то же, что он имеет в виду, когда говорит, что все живое взаимосвязано?

— Да, именно. И таким образом все живые существа и предметы могут переговариваться друг с другом при помощи этой общей души, которая нас всех объединяет. Цветы и люди могут понимать друг друга, нужно только быть внимательными и восприимчивыми. Научиться слышать и видеть всеми органами чувств. А органов чувств у человека, вероятно, гораздо больше, чем мы думаем. Это чувства, которые когда-то были хорошо развиты, но со временем атрофировались, ослабели или же вообще отмерли, поскольку человек не находил им применения.

— Ты говоришь о шестом чувстве? — спросила Анника.

— Ну да, или о седьмом, да о каком угодно… Андреас называет это чувством душ.

— Какие удивительные мысли… — сказала Анника.

— Да, удивительные мысли, — повторил Давид.

— Только настало ли время для таких мыслей?

В голосе Анники слышалось сомнение, но Давид сказал, что вообще-то встречал подобные рассуждения и в современных книгах. Так что Андреас Виик намного опередил свое время.

— Но ведь если какие-то рассуждения напечатаны в книгах, это еще не значит, что их время пришло, — возразила Анника, и Давид с ней согласился.

В ту же минуту в рации снова раздался возбужденный голос Юнаса:

— Юнас Берглунд вызывает генеральный штаб. Прием!

— Да. Прием! — ответила Анника.

— Объявляется боевая готовность! Связь нормальная? Прием!

— Да, слышу тебя хорошо… Прием!

— Юнас Берглунд докладывает из наблюдательного пункта, который находится к югу от Селандерского поместья, у дороги. Слушайте внимательно! Я совершенно спокойно шел пешком в северном направлении и вдруг увидел машину, припаркованную на юго-западной стороне дороги, недалеко от калитки. Это синий «Пежо», пикап, старая модель. У машины включен двигатель. Вот, можете сами послушать шум мотора. Прием!

Юнас замолчал, и Анника услышала отдаленный звук двигателя.

— Да, слышу мотор… Прием!

— Я, Юнас Берглунд, нахожусь в густом кустарнике, за крыжовником, на расстоянии около десяти метров к юго-востоку от машины и веду за ней наблюдение. В машине сидит какой-то странный мужчина. Жду указаний. Прием!

— Подожди немного, Юнас! — Анника повернулась к Давиду. Как это похоже на Юнаса — за каждым кустом ему чудится что-то подозрительное. И уж меньше всего на свете он готов ждать чьих-либо указаний.

— Что будем делать? — спросила она Давида.

— Пусть поднимается сюда вместо того, чтобы шастать по кустам, — прошептал Давид.

— Юнас, хватит следить за этим мужчиной, иди сюда! Прием!

На другом конце послышалось фырканье, но потом Юнас снова заговорил официальным репортерским голосом:

— Вопреки приказанию я остаюсь. Оставайтесь на связи! Прием!

— Тогда не говори, что ждешь указаний, если все равно делаешь по-своему! — сказала Анника, но Юнас ее не слышал. Там у него что-то происходило, и он докладывал возбужденным голосом:

— Прием, прием… человек в машине достает бинокль и смотрит в сторону Селандерского поместья. Немедленно спрячьтесь. Если у вас где-то горит свет — погасите! Сообщаю номер машины: ЦСЛ 329 — три, два, девять. Повторяю: Цезарь, Свен, Леннарт, три, два, девять. Прием!

Анника застыла на месте, не зная, что отвечать. Послышалось какое-то шуршание. Наверное, Юнас достал «салмиак». Потом он снова вышел на связь и сообщил, что у мужчины на голове шляпа. Затем звук мотора стал громче, и Юнас доложил:

— Он уезжает. Прием!

— Хорошо, поднимайся сюда, Юнас!

— Повинуясь приказу, Юнас Берглунд возвращается в генеральный штаб. Конец связи.

Им не пришлось долго ждать — Юнас уже несся вверх по лестнице. Он задыхался от возбуждения.

— Крайне подозрительно! Вы бы видели этого типа!

— Ну и как же он выглядел?

— Не знаю. Он же был в шляпе.

— Но как же ты тогда можешь утверждать?.. — хотела было возмутиться Анника, но Юнас ее не слушал.

— Да все в нем… машина… бинокль… поведение — все подозрительно. Или вам кажется, что это нормально — подкрасться к дому на машине и что-то высматривать в бинокль? Это вы хотя бы понимаете? Кстати, какой там был номер машины?

Давид и Анника явно растерялись. Юнас гневно посмотрел на них и вздохнул:

— Не записали? Что ж, этого можно было ожидать. Конечно, я лежу в кустах крыжовника, скрючившись в три погибели, а вы тут расслабляетесь. Вы что, думаете, я назвал номер машины, чтобы вас повеселить? Болваны! Ни в чем нельзя на вас положиться!

Юнас был очень подавлен. Тоже мне, помощники… Давид и Анника не знали, что и ответить, но вдруг Давид что-то вспомнил. А ведь правда!

— Кстати, Юнас! Я говорил с Юлией. Она звонила, и я спросил, не ошиблась ли она номером, когда звонила в последний раз — тогда к телефону подошел кто-то незнакомый, но она была точно уверена, что набрала правильный номер. Это было «лицо мужского пола», как она выразилась. Человек ответил «Алло», но, как только услышал ее голос, сразу же бросил трубку. А когда она потом перезвонила, никто не ответил.

Юнас оторопел. Ну, это уж слишком! Такая важная новость — ее следовало сообщить немедленно — а Давид так говорит об этом, будто только что вспомнил!

Опасения Юнаса подтверждались! Эти двое ничего не понимают. Эти неисправимые болваны не могут даже записать номер машины! А ведь он точно помнил, что повторил дважды!

Ну, нет! И хуже всего то, что переубеждать их бесполезно. Остается только смириться. Юнас положил в рот «салмиак», потом еще один, и стал интенсивно жевать, чтобы показать им, что в голове Юнаса Берглунда вовсю работают маленькие серые клеточки!

Люди, которые проходили в те дни мимо Селандерского поместья, могли видеть тихий, пустой, слегка обветшавший дом, погруженный в сон в диком саду. И нигде ни малейшего признака жизни, кроме жужжания шмелей в живой изгороди из роз и пчелиного звона в кронах лип.

Днем светило солнце, ночью луна, небо над Рингарюдом всегда было безоблачно, и в траве сверкала роса. Все дышало безмятежностью и покоем.

Но в этой тишине в стенах дома кипела бурная деятельность. А все благодаря Юнасу Берглунду. Наконец-то ему удалось хоть немного расшевелить этих копуш! Он заставил Аннику позвонить в Стокгольм, в Египетский отдел Музея Средиземноморья, и разузнать, известна ли им деревянная древнеегипетская надгробная статуя, которую в восемнадцатом веке привез в смоландскую деревню Рингарюд один из учеников Линнея, Андреас Виик.

Чтобы не искать зря, Юнас хотел выяснить, знают ли они об этой статуе, — может, она где-то зарегистрирована, а может, даже хранится у них.

Но о статуе никто не слышал. Юнас остался доволен этим известием. На самом деле он и не ожидал услышать ничего другого, но ему хотелось знать наверняка, чтобы ответить на все возражения и детские отговорки, в особенности со стороны Анники. Как это ни печально, статуя ее не интересовала. Анника и думать о ней не хотела, зато все глубже погружалась в эту занудную историю любви Эмилии и Андреаса. Теперь-то она хотя бы перестанет твердить, что статуя, мол, уже наверняка стоит в каком-нибудь музее.

К сожалению, Давид тоже не очень интересовался статуей. Но от него, по крайней мере, был какой-то толк. Например, он раскопал удивительные сведения о чувствах растений. Оказывается, цветы точно так же, как все живое, беспокоятся и страдают, если какому-то существу рядом с ними наносят вред. Не исключено даже, что они реагируют на мысли людей. Еще у цветов, вероятно, есть память. И это все не голословные рассуждения: измерив мельчайшие электрические колебания, которые происходят в клеточной ткани растений под воздействием внешних раздражителей, можно узнать, что чувствует цветок.