Теперь, видя в ее глазах глубокую боль, любуясь тем, как закатное солнце золотит ее дивные волосы до плеч, Грэгу захотелось сказать ей, что он все еще любит ее и готов пойти за ней даже в ад.

— Позвоню тебе на следующей неделе, узнать, как мама.

— Это будет мило с твоей стороны.

Пока она садилась в машину, он придержал дверь и неохотно ее захлопнул. Когда машина медленно тронулась по овальному проезду, он внимательно за ней наблюдал, не зная, что за ним тоже следят.

Ричард Каллахан стоял среди шумных гостей, поджидавших свои машины. Он замечал, как светилось лицо Грэга, когда на ужинах у Джонатана появлялась Мария, но он также почуял, что интереса к нему она не проявляла никакого.

«Конечно, теперь, когда отца не стало, все может измениться. Возможно, она станет более снисходительной к тому, кто готов на все ради нее. Особенно если все услышанные за столом сплетни — правда», — подумал Ричард, когда камердинер подогнал его восьмилетний «Фольксваген» к обочине. Из собранных сведений он понял, что сиделка может многое рассказать соседям о том, как злится Кэтлин, вспоминая об отношениях Джона и Лили. Но это не касается ни их, ни Рори.

«В ночь, когда застрелили Джонатана, Кэтлин была с ним, и Мария должна знать, что ее мать под подозрением, — подумал он. — Следователи собираются вызвать для допроса Лили и Грэга, а также Альберта и Чарльза, и меня тоже. Что мы должны им рассказать? Они точно уже знают, что Лили и Джонатан были любовниками и что Кэтлин страшно расстроилась из-за этого».

Ричард дал камердинеру чаевые и сел в машину. На мгновение ему захотелось заехать к вдове и дочери и посмотреть, как чувствуют себя женщины, но, подумав, решил их не беспокоить. Направляясь домой, он вспомнил напряженное выражение лица Марии, когда отец Эйден разговаривал с ней сразу после поминок.

«Что такого сказал ей святой отец? И теперь, после похорон, не будут ли следователи настаивать на том, что именно Кэтлин нажала на курок в ту ночь?»

Чарльз Михаэльсон и Альберт Уэст вместе ехали с Манхэттена почтить память старого друга и коллеги Джонатана Лайонса. Они были специалистами по древним рукописям. На этом их сходство заканчивалось. У нетерпеливого от природы Михаэльсона на лбу пролегли глубокие хмурые морщины, а его внушительные размеры вселяли страх в сердца неподготовленных студентов. Саркастичный до степени жестокости, он доводил многих соискателей до слез во время защиты диссертаций.

Альберт Уэст был невелик ростом и худощав. Студенты шутили, что его галстук протирается о шнурки на ботинках. Голос его, на удивление мощный и вечно страстный, завораживал аудиторию, когда он вещал о чудесах древней истории.

Михаэльсон был давно разведен. За двадцать лет его несносный характер так измучил жену, что она от него сбежала. Но никто так и не понял, огорчило ли его это событие.

Уэст был вечным холостяком и страстным спортсменом. Он любил походы весной и летом, а поздней осенью и зимой увлекался лыжами. Все свои выходные он проводил, занимаясь этими видами спорта.

Основой общения этих двоих, как и общения с Джонатаном Лайонсом, была их страсть к древним рукописям.

Альберт ломал голову над тем, стоит ли ему сказать Чарльзу про звонок от Джонатана полторы недели назад. Он знал, что Михаэльсон считает его соперником и обидится, если узнает, что Джонатан консультировался с Альбертом первым по поводу рукописи двухтысячелетней давности.

Возвращаясь с поминок, Уэст решил задать ему этот вопрос напрямую. Он ждал, пока Михаэльсон свернет на Западную пятьдесят шестую с Уэст-сайд-хайвей. Через несколько минут Михаэльсон высадит его у его дома возле Восьмой авеню, а затем поедет через город к себе домой в Саттон-плейс.

— Чарльз, Джонатан говорил тебе о вероятности того, что он обнаружил Аримафейское письмо?

Михаэльсон быстро взглянул на него и остановил машину, когда загорелся красный сигнал светофора.

— Аримафейское письмо!.. Мой бог, Джонатан оставил мне сообщение на мобильнике, что нашел нечто грандиозной важности и хочет узнать мое мнение. Но что это, он так и не сообщил. Я перезвонил ему позднее в тот же день и оставил сообщение, мол, конечно, мне интересно взглянуть на это. Но он не ответил. А ты видел это письмо? Он его тебе показал? Есть вероятность, что оно подлинное?

— Хотелось бы увидеть, но, увы, нет. Джон звонил мне по этому поводу две недели назад. Он был уверен, что это действительно Аримафейское письмо. Ты же знаешь, какой Джон всегда был спокойный; но в тот раз он был сам не свой, уверенный в своей правоте. Я предупредил, что подобные так называемые находки часто оказываются подделками, и он успокоился, признав, что слишком поспешил с выводами. Сказал, что хотел кому-то показать письмо, а потом вернуться ко мне, но так и не успел.

Следующие несколько минут они молчали, пока не доехали до дома Альберта Уэста.

— Ну что же, будем уповать на Бога. И если письмо настоящее и оно действительно хранилось в его доме, будем молиться, чтобы сумасшедшая вдова его не нашла, — с горечью произнес Михаэльсон. — Если она его найдет, то может просто порвать, вообразив, что оно для него очень важно.

— Не могу с тобой не согласиться, — открыв дверцу машины, произнес Альберт Уэст. — Интересно, знает ли о письме Мария? Если нет, то нам лучше предупредить, чтобы она его поискала. Оно же бесценно. Спасибо, что подвез, Чарльз.

Михаэльсон кивнул в ответ. Отъезжая от тротуара, он громко сказал:

— Ничто, даже письмо, написанное Христом Иосифу Аримафейскому, не бесценно, если найдется подходящий покупатель.

В церкви следователи Бенет и Родригес наблюдали, как Лилиан Стюарт пришла на службу позже всех, а ушла раньше всех. Они проследили за ней до кладбища и, воспользовавшись биноклями, наблюдали, как она подошла к могиле, а потом как Ричард Каллахан присоединился к ней в машине и обнял ее.

— И что же из всего этого получается? — спросила детектив Родригес, когда они возвращались в следственный отдел на Хакенсэк, по пути остановившись, чтобы купить кофе. Теперь они сидели у себя в кабинете, изучая следственное дело.

Лоб Саймона Бенета покрылся испариной.

— Хорошо бы, этот кондиционер работал, — ворчал он. — И скажи мне, почему я не взял кофе со льдом?

— Потому что ты не любишь кофе со льдом, — спокойно ответила Родригес. — Я — тоже.

Они усмехнулись друг другу. Саймон Бенет снова восхитился способностью Риты так виртуозно развести неловкую ситуацию, словно бы она только и думала, как помочь очевидцу, а не поймать его на лжи. У них вдвоем сложилась отличная команда.

Бенет начал разговор:

— Сиделка Рори, она любит поболтать, просто фонтан информации обо всем, что происходило в доме в ночь понедельника. Давай разберемся с тем, что у нас есть. — Он начал зачитывать свои записи: — Рори по выходным не работает, но выходная сиделка попросила ее подменить из-за свадьбы родственника. Рори согласилась, а профессор Лайонс все равно отпустил Рори домой, сказав, что одну ночь сам позаботится о жене. Она сказала, что профессор Лайонс в тот день был в Нью-Йорке и, вернувшись домой в пять, казался усталым и даже подавленным. Он поинтересовался, как чувствует себя его жена, и Рори вынуждена была сказать ему, что та сильно возбуждена. Домработница Бетти Пирс подала обед в шесть вечера. Рори собиралась поздно поужинать с подругой на Манхэттене, но вынуждена была сидеть с ними за столом. Миссис Лайонс не переставая говорила о том, как ей хотелось съездить в Венецию еще раз. В итоге, чтобы успокоить ее, профессор пообещал, что они скоро проведут там их второй медовый месяц.

— Чего, вероятно, говорить не стоило, — прокомментировала Родригес. — Потому что, со слов Рори, миссис Лайонс сильно разозлилась и сказала что-то вроде: «Хочешь сказать, что возьмешь меня туда вместо Лили? Я тебе не верю». После этого она от него отвернулась, закрыла глаза и отказалась от еды. Рори отвела ее наверх, уложила в кровать, и Кэтлин моментально заснула.