Не могу ее отпустить. Ни на шаг. Ни на полшага. Стоит за моей спиной захлопнуться двери, как я прижимаю Асию к себе и тупо замираю, вдыхая тонкий аромат ее волос и бестолково шаря руками по животу, груди, бедрам… Я больше всего жалею, что не видел ее беременной. Но я знаю, что не имею права просить ее родить Арчи братика. Или сестричку. Только если Асия сама этого захочет.

– Так и будем стоять? – усмехается она спустя вечность.

– Не знаю, – улыбаюсь в ответ.

– Звучит не очень-то обнадеживающе.

– Не торопись, женщина. Дай мне тобой надышаться. Боюсь… сделать что-то не так.

– Помнится, мне все нравилось… – шепчет Асия, наклоняя голову, чтобы дать больший простор для моих поцелуев.

– Серьезно?

– У тебя были сомнения?

– Наш последний раз…

Я не могу сделать вид, что не помню, чем все закончилось. Просто не могу, и все.

– Тщ-щ-щ, если бы не он, у нас не было бы сына.

– И все равно...

– Влад, ну хорош, а?!

Асия разворачивается и, толкнув меня к стенке, встает на носочки, чтобы дотянуться до моих губ. Улыбаюсь, потому что ни черта у нее, конечно, не получается. Когда Аська на плоском ходу, она едва до груди мне дотягивается. Меняю нас местами и с рыком ее целую. И это сходу горячо, влажно, страстно – ровно так, как я и запомнил. Но в то же время – совсем иначе. Будто у нее изменился вкус… А ведь и правда – никакой горечи. Чистое концентрированное наслаждение.

– Асия…

– М-м-м, – проходится ноготками по моей шее.

– Я тебя люблю. Выходи за меня, а?

– Ты же говорил – рано! – подбоченивается она.

– Рано. Да. Ты сейчас просто обещай, а там подождем сколько нужно.

– Что-то слабо верится.

– Честно-честно, – сползаю рукой по ее бедру, тяну вверх край платья.

– Да ты уже грязно играешь! – возмущается моя девочка, закатывая глаза: – А-а-ах.

– Кто, я?

– Угу. Вот что ты делаешь?

– Аргументирую.

Два пальца под ластовицу трусиков…

– М-м-м…

– Так что?

– Я подумаю. 

Асия

– Влад! Эй… Худяков, блин!

– М-м? – наконец, отрывается тот от телефона.

– Лицо попроще сделай, – цежу, широко улыбаясь, – На нас направлено три камеры сразу!

Влад послушно растягивает губы в ответной улыбке, но телефон далеко не откладывает. Он у меня немного параноик. Даже я так не ношусь с нашими детьми, как этот невозможный мужчина. Кому расскажи – сидим на церемонии вручения Оскара, уже объявлена моя номинация, осталось только оглашение результатов, то есть самый волнительный момент, а мой муж – нет чтобы как-то меня поддержать, все это время переписывается с… няней!

– Оливка уснула, – шепчет он.

– Прекрасно. Значит, не так уж сильно у нее болело ухо.

– Ну, не знаю, Асия. Она так горько плакала.

Закатываю глаза. Худяков все никак не въедет, что наша трехлетняя дочь – просто королева драмы. Лично я готова поспорить, что гораздо больше Оливку расстроил тот факт, что мы не взяли ее на церемонию, чем боль в ухе, в которое накануне попало немного воды из бассейна. Сколько надо мной трудились стилисты, готовя к церемонии, столько она крутилась поблизости, выпрашивая то немного блесток на веки, то требуя и ей завить локоны. А нытье по поводу ушка началось аккурат в тот момент, когда мы засобирались из дома. И пусть я не верю, что трехлетний ребенок способен к осознанным манипуляциям, бессознательно Оливка вертит отцом просто с виртуозной легкостью. Даже я так не умею.

– И Оскар уходит к… Асии Юсуповой.

Да неужели! Семь лет активных съемок в Голливуде и по всему миру. Четыре номинации. И ноль результата. До этого момента мне просто фатально не везло. Я выкашивала премии на всех фестивалях, где только была представлена, но Оскар для меня оставался недостижимым. Собственно, я и Влада просила сделать лицо попроще, ибо на этот раз ни на что уже особенно не надеялась, а памятуя о том, как режиссеры трансляции любят выдавать на экран реакции оставшихся ни с чем номинантов, не хотела, чтобы эту самую реакцию можно было как-то двояко интерпретировать.

А теперь вот он – мой Оскар. И вскакивает зал, и начинается форменное безобразие. Всегда думала, что в реакции, по крайней мере, актеров нет ничего настоящего. Что они заранее ее репетируют, отдавая отчет тому, что их увидит весь мир, но… К моему удивлению, эмоции берут верх. И все мои репетиции, все заготовленные речи идут лесом. Оскалившийся Худяков раскрывает объятия, и я висну на нем, визжа. Может, устав от сдержанности и притворства, зал на наш экспромт взрывается смехом. Я выхожу на сцену под звуки настоящей овации… И это… Господи, я совру, если скажу, что это не лучший момент в моей жизни. Момент, который, может быть, станет в один ряд с рождением детей или нашей свадьбой.

– Вау! Спасибо… Знаете, у меня было столько возможностей отрепетировать эту речь… – залом опять прокатывается смех. – И вот я здесь, но не могу ни слова из нее вспомнить, – делаю жест рука-лицо. – Начну, наверное, с благодарностей. Мам, люблю тебя. Пап… Знаю, что там, на небесах, ты сейчас очень мной гордишься. Эшли, Квентин, Кристофер… – перечисляю имена всех режиссеров, с которыми имела счастье работать, – спасибо, что поверили в меня. Я бы могла добавить, что без вас ничего бы этого не было, но на самом деле я стою здесь благодаря лишь одному человеку. Влад… – сосредотачиваю взгляд на муже. – Никто в этой жизни не верил в меня больше, чем ты. Никто так меня не мотивировал. Иной раз это были весьма сомнительные методы, скрывать не буду, – закатываю глаза и, дождавшись, когда зал в очередной раз отсмеется, продолжаю: – Никто не жертвовал стольким во имя моей карьеры, никто так безоглядно не отдавал… Думаю, это доказывает, что все было не зря? – трясу над головой статуэткой.

– Вполне, – кричит с места Худяков, рупором приложив ладони к губам.

– Тогда, полагаю, мы заслужили отпуск? Пару годиков. Только ты, я и дети…

Свободная рука соскальзывает на живот. Не знаю, объявлял ли кто-то о своем интересном положении со сцены Оскара, или я буду первой – плевать. Эффект достигнут. Полностью удовлетворенная им, отхожу от микрофона. Делаю несмелый шаг к лестнице, ведущей в зал. Худяков встает, скользя чуть сощуренным, изучающим взглядом по моей совсем пока не изменившейся фигуре. Что смотришь? Я ведь знаю, как ты хотел… А я все не могла вписать беременность в свой плотный график и делала вид, что ни о чем не догадываюсь.

А теперь вот, взорванная эмоциями, срываюсь с места и лечу к нему в руки.

– Убью.

– Не надо было публично, да? – интересуюсь, уткнувшись мокрым носом в атласный лацкан его смокинга.

– Боюсь, этим ты уничтожила мою репутацию альфача.

– Да ладно. Я бы ее уничтожила, если бы ты расплакался как девчонка.

– Я, блядь, к этому близок.

От счастья перехватывает дыхание. Не знаю, шутит ли Худяков, а у меня совершенно точно глаза на мокром месте.

– Я не планировала, оно как-то само, – лепечу, не в силах оторваться от мужа.

– Ясно. Давай-ка мы вернемся на наши места… А лучше – вообще свалим домой.

– Нельзя, – шепчу с тоской. – Нам еще как минимум нужно сделать пару снимков для истории.

– Жестокая женщина.

Покаянно закусываю губу. Было несложно догадаться, что узнав о моей беременности, Влад захочет уединиться, но что уж... Церемония идет своим чередом, мы держимся за руки. Телефон, не смолкая, звонит. Со всех концов мира на нас сыплются поздравления. Это приятно и очень почетно. Я так сильно к этому стремилась… А когда получила желаемое, вдруг поняла, что гораздо больше эмоций во мне вызывает то, как Влад тайком касается моего живота. Вот и пойми нас, амбициозных женщин.

‍К окончанию запланированных мероприятий я мечтаю лишь поскорее вернуться домой. Мы не переехали в Лос-Анджелес с концами, но для удобства обзавелись здесь домом. Со временем бизнес Влада разделился. Он все еще занимается отечественными проектами и тихой сапой штурмует запад, ведь это позволяет нам проводить как можно больше времени вместе. Я это очень ценю, ведь знаю, как нелегко ему приходится. И очень, очень им горжусь. В конце концов, он бы запросто мог остановиться, достигнув потолка на родине. Но нет, Влад так боится, что в какой-то момент я его перерасту, что рвет вперед как сумасшедший. И еще неизвестно, кто из нас кого больше подстегивает.