Я закатила глаза.

– Я больше не могу представить своей жизни без тебя. Это было бы скучно. Чище, может быть. Но если бы мы расстались, мои родители были бы очень расстроены. Они уже махнули рукой на то, что я когда-нибудь найду кого-то, кто сможет меня выдержать.

Я поморщилась.

– Ничего себе, так после этого ты поселился со мной как с единственной женщиной, которая будет делать по-твоему?

Он куснул меня за нижнюю губу, шутливо предупреждая, и засмеялся.

– Не то чтобы ты была единственной женщиной, которая меня выдерживала. Ты – единственная женщина, которая поддерживает меня во всем.

Думаю, что у меня стало кислое выражение лица, потому что он вдруг снова бросился целовать меня.

– Нет-нет-нет, я не только об этом. Пойми меня правильно, я люблю наш особенный секс, но я думаю, что его делает таким насыщенным и забавным наш душевный, а также телесный контакт. И думаю, этот контакт происходит потому, что мы способны говорить друг с другом на самые разные темы, – он дотронулся до моей щеки. – В том числе и на такие, от которых ты краснеешь.

Я скривила губы.

– Я люблю тебя, Софи. И это правда. Прожить вместе жизнь, вместе пережить взлеты и падения, заботясь друг о друге, любя друг друга со всеми недостатками.

Я не могла скрыть разочарования в голосе.

– Так почему мы тогда ссоримся?

Он опять поцеловал меня.

– Потому что я возмутился, когда ты не была со мной, как обычно, честной и откровенной.

Я тяжело сглотнула.

– Я знаю, и мне жаль. Я собиралась тебе рассказать.

Адам улыбнулся.

– Знаю, что собиралась. Я верю тебе.

Он прижал губы к моим губам, и я открыла рот, жаждая пристойного (ну ладно – непристойного) поцелуя. Хотя, прежде чем я его получила, он снова прервался.

– И для протокола: «Я люблю тебя, тупая задница». Очень гладкая, между прочим.

Я стукнула его босой ступней по ноге, и он поцеловал меня.

В ссорах я не виртуоз, но то, что произошло между мной и Адамом после посещения паба, разрядило атмосферу, как летняя гроза. Рада ли я, что все произошло так драматично? Нет, но несколько недель после этого я чувствовала жгучую потребность заверять его в своей любви – и, по правде, сама настолько же нуждалась в заверениях, что он недолго расстраивался из-за меня. Но все, что происходило – плохое ли, хорошее, – делало нас крепче не только как обычную пару, но отражалось и на D/S отношениях.

Одним из того, что мне казалось наиболее интересным в подчинении Адаму, был его способ доминирования, не похожий ни на какой другой из тех, с которыми я сталкивалась раньше. Было что-то общее в том, как люди, с которыми я играла прежде, контролировали меня, но самым примечательным было, что при этом всегда присутствовало много боли. Это не заботило меня, фактически, даже наоборот – мои мазохистские наклонности и удовольствие от всплеска эндорфинов приводили к тому, что ощущения были ошеломительными. С Адамом же было по-другому. Он был далеко не садистом. Я знала, что у него были партнерши сабы, которые действительно увлекались болезненными ощущениями – не такое уж это редкое явление среди сабов, в конце концов, – но, казалось, его больше заводили женщины, которые наслаждались болью, чем, собственно, причинением боли. Ничего удивительного, он был сложным человеком.

Тем не менее иногда даже меня поражало, как и где нам удавалось обнаружить подходящие принадлежности. Однажды на выходных мы были в большом спортивном магазине, чтобы Адам, который начал ездить на велосипеде, желая прийти в форму и заодно сэкономить на бензине, мог купить несколько новых фонарей для своего велосипеда.

Я с широко открытыми глазами ходила по магазину, напоминавшему склад. Мне нравилось плавание, я ходила в спортзал, однако, можно сказать, не занималась спортом с тех времен, как после средней школы сняла нетбольную юбку. И конечно, многое с тех пор изменилось в торговле. Мы как раз прошли ряд, где висели гидрокостюмы, и попали в отдел товаров для конного спорта.

Я могла наслаждаться нашим недавним вторжением в область пет-плея, но перспектива стать «кобылицей» меня не привлекала – и Адама тоже, насколько я знаю. Тем не менее что-то явно придало живость его походке; он ускорил темп, и я поспешила за ним. На его лице сияла улыбка, а это могло значить только одно: он увидел что-то, что показалось ему стоящим – временами он действительно был похож на большого ребенка; но я просто находила это – и его тоже – привлекательным.

Я проследила за его взглядом и отметила большой выбор стеков для верховой езды. Адам недавно сломал свой стек прямо посреди сеанса – к счастью, это не так болезненно, как звучит, – и мне пришлось закусить губу, чтобы не рассмеяться от его несчастного вида, когда он выбрасывал обе половинки в мусор. Казалось, он хочет подобрать замену.

Так же, как это было в магазине зоотоваров, мы стояли в этом переполненном отделе, окруженные охотниками за воскресными скидками, и вполголоса обсуждали приобретение того, что казалось заурядными приспособлениями для извращенных целей. Очень хотелось бы сказать, что в этот раз я краснела меньше, но на самом деле это было не так. Только мое отношение к скидкам удерживало меня от того, чтобы не слинять обратно и любоваться снаряжением для подводного плавания. Что удивило нас обоих, так это то, что там были стеки точь-в-точь как те, которые мы видели в интернет-магазинах и секс-шопах – явно у некоторых поставщиков есть два совершенно разных вида клиентов – но они стоили почти в четыре раза дешевле. Обычно вы миритесь с тем, что если приходится платить сверх положенного за секс-игрушки и приборы, как за качественно сделанные вещи, то это просто налог на прихоти, который надо терпеть. И вдруг вы обнаруживаете что-то вроде дискаунтного секс-шопа последней цены и выбираете давно приглянувшийся миленький стек со смешной ценой в каких-нибудь четыре фунта.

Мои уши пылали, пока Адам выбирал стек, но в действительности я была счастлива почти так же, как и он, правда, только от скидки. Ну, это да еще сама покупка были очень хорошим знаком, что мы собирались отправиться домой, чтобы посвятить остаток дня милым, обогащенным эндорфинами забавам.

Мы уже почти вышли, когда Адам остановился с широко открытыми глазами. Я не была уверена, что это тоже хороший знак, в особенности когда увидела, на что он смотрит. У меня перехватило дыхание. Ценник гласил: «Кнут для выездки»; он был длиной почти восемьдесят сантиметров, и хотя не отличался от стека по большинству параметров, был гораздо длиннее и тоньше. Три четверти длины занимала рукоять, прочная, но гибкая сердцевина которой, казалось, доходила до ее конца, кожа вяло свисала с нее, как толстый шнурок.

Могу сказать с уверенностью, что это было бы больно. Очень. Я уставилась на него, размышляя, на что будут похожи отметины от него и как надолго они останутся. В мгновение ока кнут оказался у Адама в руках, и, когда он согнул его, примеряясь к весу, его глаза сузились, как будто он представлял, как будет размахиваться. Не стану отрицать, что эта штука очаровала и меня. Нельзя сказать, что я хотела, чтобы Адам непременно купил ее. Но он, конечно, купил – это была его новая игрушка. Я могла бы назвать его лицо, возбужденное второй за день выгодной покупкой, «милым», если бы не знала, как он собирается забавляться с этими игрушками, когда мы доберемся до дома.

Почти сразу же после нашего прихода домой он принялся что-то искать в одной из своих многочисленных коробок с игрушками. Ему не пришлось возиться долго, прежде чем он нашел плеть. У нее была увесистая черной кожи ручка, на конце которой было прикреплено много толстых хвостов, на первый взгляд выглядевших замшевыми. Этой штуковиной он мог гладить мое тело, вызывая у меня мурашки, или наносить тяжелые удары, оставляющие рубцы. Независимо от этого – ладно, именно поэтому — я ее любила.