Последний вопрос был уже адресован мне.

— А я почём знаю? — раздражённо ответил я, — он влез через окно и хотел меня убить с помощью магии огня.

— С чего это вы взяли, что магией огня? — продолжал задавать вопросы всё тот же полицейский, он был старше первого по званию, вот и взял на себя роль первого допрашивающего. Судя по выражению его лица, не изуродованного интеллектом, скорее всего будет много глупых вопросов.

— С того, что у него на руках появились язычки пламени, — опять повторять всем одно и то же. А это ведь далеко не последняя инстанция. — Я уже видел такое, когда совершили покушение на нашу семью.

— Тогда почему не убил? — всё с той же охреневшей физиономией продолжал полицейский.

— А почему он вообще смог сюда попасть, когда вы отвечаете за нашу безопасность? — перешёл я в контрнаступление.

— Здесь вопросы задаю я! — чуть ли не взвизгнул он, как загнанный в угол поросёнок.

— Он меня не убил потому, что убили его, — чуть ли не по слогам начал рассказывать я. — Через вон то окно залез ещё один в такой же одежде, из его руки начали вылетать молнии и убили первого. Вот, посмотрите, на его теле небольшие ожоги, какие остаются обычно при поражении током высокого напряжения. Вы это видите?

— Вижу, не слепой! — огрызнулся полицейский. — Так как он сюда попал и куда делся?

— Ну я же говорю, — теперь я представил себе, что разговариваю с трёхлетним ребёнком, до которого мне нужно донести суть второго закона термодинамики. — Он разбил стекло, убил молнией этого, потом залез в окно, убедился, что этот мёртв, а со мной всё в порядке и вышел также через окно. Его лица я не видел, но голос показался знакомым.

— И кто это был? — не унимался одарённый полицейский. Я теперь начал понимать, насколько легко при таких работниках пробраться в наш дом. Загадкой остаётся только то, как они оба миновали защитные контуры, словно их не было и в помине.

— Я не знаю, кто это был, — терпеливо повторил я. Всё равно не отстанет. — Просто голос показался знакомым, вот и всё.

От потока идиотских вопросов меня спас отец. Только теперь всё надо было повторить и ему, хорошо хоть не в таком ключе. Потом прибежала взъерошенная мама, пытаясь на ходу поправить причёску. От её вопросов меня защитил отец, он отвёл её в сторонку и пересказал мою версию. А она пока была для всех одинаковая. Всю правду знал только Виктор Сергеевич. Ещё через пять минут приехал вызванный наряд, и я уже хотел волком выть, повторяя одно и то же. И это снова ещё далеко не всё! Потом пойдут следователи, прокуратура, суд и ещё хрен знает сколько народа будет спрашивать меня одно и то же. Лучше бы я прикопал его в палисаднике и сверху посадил розы. И пофиг, что в конце октября розы уже не сажают, мои были бы уникальными.

Из всей этой ситуации был один только плюс — я теперь знаю, что Андрей жив и здоров. И он на моей стороне. Точнее он на хреновой стороне, но не против меня. Дружба никуда не делась и сегодня он спас мне жизнь, рискуя своей. Теперь я ему обязан и сделаю всё возможное, чтобы вытащить из затянувшей его трясины.

Ещё с полчаса продолжалась тягомотина с выяснениями обстоятельств, путей проникновения, и причин, по которым один убийца убил другого, не дав ему убить меня. Каша в голове уже конкретно подгорала, несмотря на то, что её там регулярно перемешивали. А ещё сотрудники полиции бегали на улицу, просматривали все газоны, топтали цветники, потом тащили грязь ко мне в комнату. К моменту их ухода её на полу накопилось столько, что уже можно было сеять укроп и рукколу. Спать здесь теперь то же самое, что поставить кровать в парнике. Хорошо хоть труп в итоге убрали. Его вынесла на носилках специальная бригада.

Отец прислал Маргариту, чтобы ликвидировать последствия первичных следственных действий. Переступив порог моей комнаты, она чуть не упала в обморок. Дар речи точно потеряла, потому что сохраняла молчание, как Герасим, а должна была выдать бесконечную тираду. Я всегда знал, что она пользуется бытовой магией для наведения и поддержания порядка в доме, а сегодня получилось наблюдать это воочию. Идеальную чистоту в моей комнате и по всем путям следования от самого крыльца ей удалось навести минут за десять. Если бы я за это взялся, ушло бы часа два не меньше. Очень полезная женщина, ради такого можно потерпеть ворчливость и бесконечные нравоучения, небольшая плата.

Утром за завтраком только и делали, что обсуждали ночное происшествие. Хорошо, что все были на месте и мне хватило одного раза, чтобы ещё раз всё рассказать. Только Катя сидела молча, смотрела на всех и хлопала глазами.

Поехать на работу оказалось не судьба, отцу позвонили из городского управления полиции и сказали нам полным составом прибыть туда. Для охраны нашего микроавтобуса прислали аж целых три патрульных машины. Таких кортежей в Питере я ещё не встречал, прям высокую честь оказали. Только у меня всё равно не было уверенности, что это всё поможет защитить от очередного огневика, надежда только на медальон. Его я теперь не снимал ни при каких обстоятельствах.

В управлении полиции нас немедленно проводили к главному полицмейстеру. Рабочий день только начинался, а Белорецкий уже давно был на месте и ждал нас. Вот это я понимаю ответственность и профессионализм. Кабинет Павла Афанасьевича оформлен со вкусом, но без излишеств. Никакой золочёной лепнины или антикварных картин, но зато были тёмно-зелёные шёлковые обои и резные панели из морёного дуба. Он встал со своего места, когда мы вошли, приветствовал и усадил за стол, примыкающий к его рабочему месту.

— Мои сотрудники вкратце посвятили меня в ваши ночные приключения, — сказал он, усаживаясь на своё кресло. — Но хотелось бы всё же услышать это из первых уст.

О, Боже! Снова-здорово! А кому сейчас легко? Я тяжко вздохнул и выложил всё по пунктам. Павел Афанасьевич слушал меня внимательно, не перебивая, а это тоже искусство, которым не все обладают. Зато так информация в голове оседает структурно, а не взбитая миксером уточняющих вопросов. А вот когда я закончил, пошли вопросы, чтобы имеющуюся картину полноценно дополнить.

— Александр Петрович, вы упомянули, что голос спасшего вас незнакомца показался знакомым, — вкрадчиво начал он, словно боялся спугнуть что-то очень важное. — Может вы сможете предположить, кому он принадлежал?

Я сделал вид, что задумался и усердно тёр висок, уставившись в стол прямо перед собой. Я уже решил не говорить напрямую, что это был Андрей, а лишь упомянуть, что показалось, что голос принадлежит ему. Можно было бы по идее и не юлить, но я столько раз повторил версию с голосом, что сейчас переобуваться ни к чему. Пусть уж будет так, я так решил.

— Павел Афанасьевич, я конечно не на сто процентов уверен сейчас, но тогда мне показалось, что это голос Боткина Андрея Серафимовича, моего приятеля. Возможно это звучит глупо, он лекарь, а не боевой маг, но мне кажется, что это был он. У вас ведь есть какие-то способы проверить эту информацию?

— У нас есть способы, чтобы проверить любую информацию. Только вот некоторые из этих способов требуют особого допуска и разрешения. Конкретно в этом случае у нас нет прав применять их. Если и другие показания, и улики будут выводить нас на эту версию, мы обязательно проверим. А так, просто будем иметь ввиду, возможно вызовем его на собеседование, если следствие зайдёт в тупик.

— Ясно, — кивнул я. — Но мне добавить больше нечего.

— Я вас понял, Александр Петрович.

— Ну, если уже всё выяснили, — взял слово отец, прервав минуту молчания, — то может мы можем идти? Нас ждёт непростой рабочий день, Александр готовится к повторному заседанию коллегии и ему надо много практиковаться.

— А вот тут как раз-таки появляются нюансы, — задумчиво произнёс главный полицмейстер. — Вы уже достаточно рисковали своими жизнями. Оставив вас в привычной для вас среде, мы, как оказалось, не можем гарантировать вашу безопасность, а вследствие этого мы просто обязаны вас спрятать где-то, где ваши враги не смогут вас найти.