— Многие из этих бюллетеней, возможно, и не требуют серьезной платы, — закончил мысль Гленды Куинси. — А большинство, вероятно, уничтожают поступившие письма, исполняя собственные инструкции.

— «Тюремные новости» — бюллетень почти респектабельный, — сказала Гленда. — Можно взяться за них.

— Хорошо, — одобрительно кивнул Эверетт.

— Я могу позвонить в телефонную компанию, — добровольно вызвался Джексон. — Проверю, не было ли у них попыток несанкционированного проникновения в информационную базу данных. Думаю, возражать они не будут.

Эверетг снова кивнул. Настроение у него явно улучшилось.

— Сомневаюсь, что вам удастся обнаружить оригинальный конверт и письмо, — негромко проговорил Куинси, устало потирая виски. — И даже если нам повезет, мы не найдем никаких улик. Не будет ни содержащего ДНК материала, ни отпечатков пальцев. Человек, который придумал столь изощренную стратегию, вряд ли упустит мелочи вроде отпечатков пальцев на конверте или слюны на клапане. Тот, кого мы ищем, изобретателен и умен.

— Вы считаете, здесь что-то личное, — сказала Родман. Куинси пожал плечами:

— Другое трудно себе представить.

— Мы предлагаем кое-что иное, — подал голос Монтгомери. — Установить наблюдение за могилой.

— Нет! — Куинси вскочил со стула.

— Такова стандартная процедура… — начал Монтгомери.

— К черту процедуру! — холодно бросил Куинси, уже во второй раз за последние дни пуская в ход крепкое выражение. — Это моя дочь. И я не позволю вам использовать ее.

Монтгомери неуклюже поднялся со стула. Маленькие черные глаза почти спрятались в складках кожи, напоминая птичьи. Куинси вдруг пришло в голову, что именно таким видят его родственники жертв; он предстает перед ними не человеком, а хищной птицей, упавшей с неба вслед за убитой жертвой.

— Санчес сам намекнул, что знает, где похоронена твоя дочь, верно? — равнодушно сказал он.

— Я ошибся.

— Черта с два ты ошибся. Он знал. А значит, наш парень побывал там. У него, конечно, хватит ума понять, что твой дом будет взят под наблюдение. Так что если он захочет подобраться к тебе поближе… посмеяться над тобой…

— Я против того, чтобы на могиле моей дочери устанавливали камеры. Я не дам разрешения.

Но Родман уже кивала, и Джексон тоже. Куинси медленно повернулся к Эверетту. Старший специальный агент смотрел на него с сочувствием. Но тоже кивал.

Что-то странное произошло вдруг с его памятью. Куинси вспомнил то, о чем не думал много лет. Летний день. Какой-то местный праздник. С ним дети, Мэнди и Кимберли. Он исполняет обещание. Карусели, аттракционы, угощения. Все, что только способны вместить их молодые желудки. А потом, только что купив им сладкую вату, он повернулся и увидел неподалеку какого-то мужчину, фотографировавшего детей на карусели.

Куинси вспомнил, как с его лица сползла улыбка, как по спине пробежал холодок. Он наблюдал за щелкавшим затвором педофилом и думал лишь о том, что его девочки находятся в нескольких шагах от опасности. Его милые, чудесные, здоровые девочки с восхитительными русыми волосами, такими же, как у их матери. Он заговорил с ними. Жестко, сердито, требовательно. «Посмотрите на этого человека, — повторял он, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. — Запомните его. И не бойтесь бояться. Не стесняйтесь страха. От таких надо убегать».

Кимберли, воспринимавшая его слова с недетской серьезностью, кивала. А вот Мэнди расплакалась. Проходили недели, а ей все снился мужчина в дурно пахнущем пальто, мужчина с фотоаппаратом, который приходил за ней.

— Нет, — хрипло сказал Куинси. — Никаких камер. Только попробуйте, и я перенесу ее могилу.

Коллеги смотрели на него с любопытством.

— Может, вам лучше взять небольшой отпуск… по болезни, — предложил Эверетт.

— Я здоров! — возразил он и едва узнал собственный голос.

Голос звучал непривычно. Как голос отчаявшегося человека. Он, Куинси, говорил голосом потерявшего надежду отца. И тогда в голову ему пришла неожиданная мысль. Мысль, подсказанная инстинктом, тем, что он понимал лучше, чем правду. Вот чего хотел неизвестный. Его цель — сам Куинси. Он понимал это, чувствовал нутром. Все, что сделано этим не установленным лицом, сделано не только с целью максимально затруднить поиски, но и для того, чтобы поразвлечься. Найти слабое место, найти самую глубокую душевную рану и бить по ней.

Куинси облизнул пересохшие губы и попытался успокоиться.

— Послушайте меня. Дело не в моей дочери. Ему наплевать на нее. Он распространил эту информацию просто ради собственного дешевого удовольствия.

— Так вы, получается, знаете, кто он? Гленда Родман спросила это так, словно уличила Куинси во лжи.

— Нет, не знаю. Просто размышляю исходя из того, с какими типами приходилось иметь дело.

— Другими словами, ты не знаешь ни хрена, — объявил Монтгомери.

— Вот что, агент, я не позволю превращать могилу моей дочери в наблюдательный пункт.

— А почему? — не унимался Монтгомери. — Разве ты не проделывал это с другими семьями?

— Сукин сын…

— Куинси! — резко оборвал его Эверетт.

Куинси замер, все вскочили. Он с некоторым удивлением обнаружил, что поднял руку и тычет указательным пальцем в грудь Монтгомери, как будто желая проткнуть его.

— Знаю, это тяжело, — тихо сказал Эверетт, — но вы федеральный агент, Куинси, и то, что случилось, является угрозой для всех нас. Отдохните несколько дней. Ваш дом возьмут под наблюдение. Вас будут держать в курсе. Устройтесь пока в каком-нибудь отеле, навестите родных.

— Сэр, послушайте меня…

— Когда вы в последний раз спали?

Куинси замолчал. Он знал, что выглядит плохо, что под глазами у него мешки, что он потерял в весе. Когда умерла Мэнди, он сказал себе, что не поддастся горю. Не получилось.

Другие агенты продолжали смотреть на него. По их лицам было ясно, о чем они думают.

«Бедняга Куинси сдает. Не выдержал. Говорю тебе, нельзя было выходить на работу сразу после похорон…»

Фэбээровцы, подумал он, как и дикие звери, отгоняют слабого от стада.

— Я… я перееду в отель, — коротко сказал Куинси. — Мне только нужно взять кое-какие вещи.

— Отлично. Гленда, вы и Альберт отвечаете за наблюдение за домом.

Гленда кивнула.

— Я буду присылать вам ежедневные отчеты, — обратилась она к Куинси.

Голос ее звучал бесстрастно, но глаза смотрели по-доброму.

— Спасибо, — сдержанно ответил он.

— У нас все под контролем, — твердо закончил Эверетг. — Вот увидишь, Куинси, все будет в порядке.

Куинси лишь покачал головой. Он молча спустился в офис. Понаблюдал за игрой неживого флуоресцентного света на тусклой поверхности шлакобетонного блока, не в первый уже раз стараясь представить себе человека, который отказал работающим здесь людям в праве видеть дневной свет.

Войдя в кабинет, Куинси закрыл дверь. И позвонил той единственной, которая могла помочь ему сейчас, той, которая могла защитить могилу Мэнди.

Он позвонил Бетти, но там, в Филадельфии, телефон только звонил, звонил и звонил.

Кимберли спешила. Она встала рано — в среду у нее был урок по стрельбе. Натянула джинсы и первую попавшую под руку майку, завязала волосы в хвостик и торопливо выбежала из квартиры, чтобы успеть на пригородный поезд до Джерси. «Все как по часам, — сказала себе Кимберли. — Утро этой среды ничем не отличается от утра любой другой среды. Дыши глубже. Вдыхай смог».

Однако нынешнее утро все же отличалось от других. Например, ей не нужно идти на работу. Накануне профессор Эндрюс, обратив внимание на ее бледность и нервозность, ворчливо приказал отдохнуть до конца недели. Первые выходные после похорон Мэнди. Сегодня можно отдохнуть. Остановиться и понюхать розы. Немного расслабиться, как и порекомендовал профессор.

Но расслабиться не получалось. Ноги сами двигались в привычном ритме, больше похожем на бег, а не ходьбу. Она часто оглядывалась через плечо, во всяком случае, чаще, чем любой обычный пешеход. И, наконец, прекрасно понимая, что это неправильно, Кимберли взяла с собой заряженный и снятый с предохранителя «глок». «Успокойся, не дергайся», — твердила и твердила Кимберли.