— Мне он нравится, — не кривя душой сказала Рейни.

— Да, замечательный был дед, — согласилась Кимберли и тут же мудро добавила: — Но иметь такого отца я бы не хотела.

Они замолчали, вернувшись к кофе.

— Вы с отцом встречаетесь? — поинтересовалась Кимберли, когда молчание стало затягиваться.

— Спроси что-нибудь полегче, — ответила Рейни, делая вид, что больше всего на свете ее привлекает вот эта чашка кофе.

Однако Кимберли унаследовала от отца не только упрямство.

— Ты еще довольно молодая, — сообщила она, глядя на гостью в упор.

— Знаю.

— Сколько?

— Тридцать два.

— Мэнди было двадцать четыре, когда она умерла.

— Тем больше причин не обращать внимания на такую чепуху, как возраст.

— Значит, вы встречаетесь? Рейни вздохнула.

— В прошлом да, у нас что-то было. Сейчас… Не знаю. Когда Куинси проснется, окажи мне любезность, спроси у него сама.

— Как вы познакомились?

— В прошлом году. Бейкерсвиллское дело.

— О, — с чувством произнесла Кимберли. — Понимаю. Жуткий случай.

— Можно и так сказать.

— Это ты лишилась работы?

— Я.

Кимберли кивнула с видом человека, только что познавшего тайны людских душ.

— Теперь я вижу, в чем проблема.

— Отлично. Может, и мне объяснишь?

— Дело не только в возрасте. Вы находитесь на разных фазах жизненного цикла, что разводит вас еще дальше друг от друга. Ты должна перестроиться, то есть вернуться в младенчество, а ему менять нечего, он остается мужчиной средниx лет. Через такую пропасть перебросить мостик нелегко. На мой взгляд, проблема установления успешных отношений на фоне столь сложных карьерных вопросов станет вызовом для нового поколения, в котором каждый из супругов будет иметь независимый доход.

— Работаешь по этой теме, да?

— Моя тема — «Вызовы современности: рост урбанизации и его влияние на личность с расстройством психики».

— О! У меня была по нарушениям эмоциональных связей. Ну, знаешь, почему в благополучных семьях появляются эти маленькие гребаные психопаты.

Кимберли мигнула:

— Нарушение эмоциональных связей. Одна из моих любимых тем. — Она уже с большим интересом посмотрела на Рейни. — Я не знала, что ты специализировалась в психологии.

— Бакалавр. До магистра я уже не дошла.

— Все равно, круто.

— Спасибо.

Они снова вернулись к кофе, но вскоре Кимберли тихонько попросила:

— Рейни, ты не могла бы рассказать что-нибудь о себе? Честно говоря, легче препарировать чужую жизнь, чем думать о своей собственной.

— Мне действительно очень жаль, что все так получилось, Кимберли.

— Кто теперь поможет мне спланировать свадьбу? К кому я обращусь, когда буду ждать первого ребенка? Кто будет держать меня за руку, когда я в первый раз увижу свою дочурку и стану искать в ее личике черты Мэнди и мамы?

— Мы найдем того, кто это сделал. Найдем и заставим заплатить за все.

— Разве от этого станет легче? Посмотри на себя, вспомни, что произошло в прошлом году. Вы нашли того, кто все это сделал. Вы с моим отцом убили его. Тебе стало лучше?

Рейни промолчала.

— Так я и думала, — сказала после недолгой паузы Кимберли.

Куинси спал и видел сон. Во сне он снова был в Филадельфии, шел по прекрасному, а теперь разоренному дому Бетти. В руке у него была наволочка, и он собирал устилавшие пол перья. Потом он оказался около кровати, держа в руках расползавшиеся внутренности бывшей жены, лихорадочно пытаясь убрать их в ее распоротый живот.

«Нет, — приказало ему подсознание. — Не позволяй ему взять верх. Он хочет, чтобы ты запомнил ее такой».

Сон понес Куинси в прошлое, мозг старался найти другие, счастливые, моменты. Бетти… спутанные волосы, влажное от пота лицо. Без помады и туши, без сережек, но ее улыбка могла бы осветить весь город. Она лежит на белой больничной кровати и держит их первого ребенка. Он сам… осторожно трогает малышку. Какие у нее чудесные пальчики. Десять пальчиков на руках, десять на ногах. Потом гладит жену по щеке. Говорит, какая она красивая. И обещает, что будет лучшим отцом, чем его собственный. Новая семья. Все заново. Сердце переполняет счастье.

Шестнадцать лет спустя. Бетти входит в комнату с испуганным лицом. Она только что резала морковку на кухне. Нож соскользнул. Она зажимает порезанный палец. Он только что вернулся из Калифорнии. Двадцать пять трупов на склоне холма, пятнадцать из них молодые женщины, двое детей. Говорит жене: «Дорогая, это всего лишь царапина».

Бетти кричит: «Я так больше не могу! Как я могла выйти замуж за человека, который так холоден, так чертовски равнодушен!»

Время мчится вперед. Он в Массачусетсе, сидит в засаде. Наживка — женщина. Тесс Уильямс, вернувшаяся домой в надежде выманить из неизвестного укрытия своего бывшего мужа-убийцу. Все идет наперекосяк. Он в доме, когда с улицы доносятся выстрелы. Приказывает Тесс не подходить к двери. Обещает, что здесь она в безопасности. Появляется Джим Беккет и расстреливает его в упор из двуствольного обреза.

Куинси думает: «Что-то мне слишком жарко для человека, который так чертовски холоден». Какое-то время спустя, только что выйдя из госпиталя, получив отпуск, вывозит своих девочек на уик-энд за город.

— Как ты? — спросил он у Бетти.

— Лучше.

— Я по тебе скучаю.

— Нет, не скучаешь.

— Бетти…

— Возвращайся на работу, Пирс. Ты же изображаешь из себя бога, зачем пытаться играть роль мужа?

Куинси проснулся. Он лежал в темной комнате, глядя на проникающие через опущенные жалюзи полоски света с танцующими в них пылинками, слушая звуки огромного города за стенами квартиры, в которой жила его дочь.

— Мне так жаль, Элизабет, — прошептал он.

Потом Куинси встал и вышел в соседнюю комнату, где последний из оставшихся в живых членов его семьи смотрел «Скорую помощь». Рейни сидела рядом. Ее короткие, торчащие во все стороны волосы резко контрастировали с длинными немытыми прядями Кимберли. Большие серые глаза и широкие скулы словно бросали вызов тонким чертам патрицианского лица его дочери. Инь и Ян, подумал он. Обе были столь прекрасны, что у него защемило сердце. Какое-то время Куинси просто стоял, жалея о том, что не можете остановить время, о том, что не в его силах остановить этот миг, миг покоя и мира.

— Леди, — сказал он, — у меня есть план.

Рано утром в четверг, когда специальный агент Гленда Родман только собиралась отправиться спать после ночного дежурства, экран монитора показал стоящего у ворот Куинси. Накануне Гленда спала всего два часа, когда ее подняли с постели и отправили в Филадельфию, но теперь события той ночи казались делом далекого прошлого. Два часа сна были отклонением. Все остальное — поездка в Филадельфию, осмотр места преступления, возвращение в дом Куинси, прослушивание непрерывно поступающих на автоответчик посланий с угрозами, проклятиями и пожеланиями скорой и мучительной смерти в адрес Куинси — было нормой.

Их, этих сообщений, набралось уже триста пятьдесят девять. Некоторых из звонивших Куинси лично отправил за решетку. Другие просто ненавидели федералов. Третьи звонили от скуки. Ясно было одно: информация, содержавшая домашний номер телефона сотрудника ФБР и почти открыто передававшаяся через всевозможные печатные издания, разошлась по многим тюрьмам. Каждый считал своим долгом выразить свое мнение. Некоторые, надо признать, обладали завидным воображением. А кто-то зашел так далеко, что даже устроил для него смертельную ловушку. И это было еще не самое плохое.

Гленда нажала кнопку и впустила Куинси в его же владения. Агент был в том же, что и накануне, костюме. Бледное, усталое лицо. Монитор не давал возможности определить выражение. Возможно, сам того не ведая, Куинси уже давно стал легендой в Бюро. Сейчас Гленда не испытывала к нему ничего, кроме жалости. И еще ей было любопытно, что он предпримет.