— Стоять, «красотка».

Бишоп каким-то чудом вырос прямо перед носом. От неожиданности я вздрогнула и обернулась на пустой стул, на котором рейнджер только что сидел. Он за ночь успел приобрести супер-скорость?

— Что?.. Как это у тебя получилось?..

— Как спала? — проигнорировал мой вопрос Бишоп, а его ледяной тон полоснул презрением. Рейнджер стоял, сжимая кулаки, и прожигал меня взглядом.

— Как-как?.. Неплохо наверно. Не помню.

— Рыжий доволен? Уверен, ты обслужила его выше всяких похвал.

Я разозлилась. С чего бы мне оправдываться перед рейнджером: они с Кречетом едва не отправили меня на тот свет, кинули в подземелье, а теперь еще и пристыдить хотят. Тоже мне образцы морали и нравственности. Я вскинула подбородок и расправила плечи:

— А знаешь, да, спасибо. Все прошло как по маслу, хотя мне и пришлось постараться: Бриньольф оказался очень выносливым, — я поднялась на цыпочки, чтобы быть с рейнджером одного роста, и ткнуть его пальцем в грудь для пущего эффекта. — Впрочем, я-то в накладе тоже не осталась: он знает толк, в том как доставить женщине удово-ольствие, если ты понимаешь о чем я. Не бьет, не материт почем зря…

— Вот значит как! Что ж… Я до смерти «рад» слышать, что хоть у кого-то ночь прошла хорошо, — прошипел рейнджер и наклонился ближе. Желтые глаза впились таким злобным взглядом, что, казалось, вот-вот прольется расплавленное золото, сжигая все вокруг.

— А мне пришлось всю ночь выслушивать твою болтливую курицу…

— Я бы попросил, — попытался вклиниться Кречет.

— … и как же твое «самоуважение», красотка? — проигнорировал его рейнджер.

— Пропила. Такой ответ устроит?

Бишоп скривился, словно ему наступили на любимую мозоль. Он изучал меня с каким-то остервенением. Словно сумасшедший шарил взглядом по лицу. Казалось, еще миг и рванет: рейнджер вскинул руки, заключил мое лицо в ладони, и я невольно вздрогнула. Тут же схватилась за пояс, где должны были висеть ножны с кинжалом, но оружие осталось лежать у кровати. Проклятье! Если этот псих свернет мне шею, то я ничего не успею сделать! Лишь бы потом воскреснуть.

Бишоп широко распахнул глаза и отпрянул:

— Ты меня боишься?.. — полуутвердительно спросил он.

Я мотнула головой, не понимая к чему он клонит. Бишоп и раньше отвешивал мне затрещины, не считая это чем-то зазорным. Скорее в воспитательных целях. С чего вдруг такое беспокойство?

— Э-эм, не поняла… — мне сделалось неуютно, словно оказалась голой на площади.

— Я не причиню тебе вреда… — выдавил он с трудом и отошел еще на шаг, — даже если бы захотел.

— Что ж, рада это слышать. Но с чего вдруг такая озабоченность? — я убрала руки от пояса. Дурацкий мир, где без оружия даже позавтракать нельзя!

— Не знаю. Я уже ни в чем не уверен… — рейнджер поспешил отвернуться; схватил лежащий у стола походный мешок и, не говоря ни слова, бросился к выходу.

Я растерянно смотрела в удаляющуюся спину. Слишком много событий для одного утра, а я еще не завтракши… Оглядевшись по сторонам, заметила, что Кречет все это время внимательно наблюдал за нами.

— Может, хоть ты объяснишь, что означают его перепады настроения? — поинтересовалась я у Бишопова пернатого подельника, но тот только сложил крылья за спиной, глядя на меня с непонятным выражением.

Обойдя стол по периметру, опустилась на табурет около прилавка трактирщика, самого мужика где-то носило.

Какого рожна рейнджер на меня взъелся? Сам ведь говорил, чтобы выбросила всякую дурь из головы на его счет, а теперь чем-то недоволен. Я и выбрасываю. В процессе выбрасывания, если быть точной. Говоришь Бишопу, что он нравится — недоволен. Идешь спать с другим — опять недоволен. Тут есть какой-то подвох. Ревность, собственнические инстинкты или какой-то шкурный интерес? Нет, не могу думать на голодный желудок. Я повертела головой по сторонам в поисках хозяина таверны, легла на стойку и заглянула за нее: Векел спал у прогоревшего очага в обнимку со скупщицей Тоннилой. Ну, этот хоть с женщиной уснул, в отличие от того бедолаги, на которого наорал Мерсер с утра. Кстати, о Мерсере…

Мерсер Фрей. Кусок злокрысьего помета. Он существенно мешал использовать гильдию в качестве поисковой сети пропавших подключенных. Да и гильдия сейчас была не в том положении, чтобы дергать за ниточки независимых воров, попрошаек и соглядатаев. Воровской профсоюз находился в глубокой ж… крысиной норе. Я огляделась по сторонам, игнорируя Кречета, устроившегося по правую руку. После вчерашней попойки во Фляге творился настоящий бедлам: столы были перевернуты, стулья сломаны, везде грязь и убожество, а какой-то мужик в дальнем угла, покачиваясь, мочился прямо в бассейн. Я содрогнулась.

— Анна Абрамовна, у меня к вам серьезный разговор.

— Дождался своей очереди… Даже поесть в тишине не дашь, да? — я вытащила из-под прилавка кусок вчерашнего пирога и какую-то бутылку — на поверку в ней оказался яблочный сок, слава нейронам.

— Вдруг вы еще выкинете какую-нибудь глупость? Ваше поведение, дорогая Аня…

— О, уже «Аня», — я зубами вытащила пробку, подобрала чью-то пустую кружку и щедро плеснула себе из бутылки. — Давай без церемоний и нотаций, договорились? Вы, господин Кречет Максим Борисович — не мой воспитатель, муж или отец.

Кречет, цокая коготками по полированному дереву, обошел тарелку и уставился на меня одним глазом:

— Анна Абрамовна, вы не в праве на меня злиться. Я — куратор операции, я отвечаю за вас и за успех всего эксперимента. То, что нам пришлось поступить с вами таким жестким образом…

— Не надо распинаться, Кречет, — остановила его взмахом руки, — я все понимаю. И на твоем месте поступила бы точно так же, только вот какая штука: всегда неприятно оказаться на месте того, кем манипулируют. И моя злость вполне оправдана, поэтому поступим так… — я в задумчивости постучала пальцами по столу, — вы с Бишопом — кстати, интересно, что ты пообещал ему в обмен на помощь? Хотя мне плевать — сам разбирайся. Так вот. Вы оставите меня в покое ровно на сутки. За это время я остыну, и мы сможем и дальше совместно работать над экспериментом. Идет?

Кречет открыл клюв, видимо, что-то хотел сказать, но замолчал и отошел в сторону. Не выдержал и снова вернулся:

— Анна Абрамовна…

— Что? — я закатила глаза, молясь о покое.

— Да я в общем-то быстро, — вдруг извиняющимся тоном заговорила курица, — простите, а что так можно было?

— В каком смысле?

— Ну, вы прямо сказали, что злитесь; дали точные инструкции вас не трогать; и даже ограничили четкий срок запрета на приближение. Не хочу показаться шовинистом, но… на моем веку вы такая первая… Конкретная женщина.

— Рада, что смогла удивить, — тяжело вздохнула и помахала Кречету рукой, — а теперь подите и оставьте меня наедине с моим похмельем.

— Слушаюсь. — Кречет на автопилоте попытался отдать честь, удивился сам себе и смущенно укатился в сторону.

Минус одна проблема. Если еще кто-нибудь захочет поболтать со мной в это утро, боюсь придется включить режим склочной бабы. Но, к счастью, самоубийц среди окружающих не оказалось: Бишоп куда-то исчез, Карнвир обнюхивал спящего Векела на полу, Кречет молча бродил среди сломанных столов и стульев, и что-то бормотал себе под нос, а воры после вчерашней пьянки (те, кто не смог уползти в Цистерну) еще дрыхли крепким алко-сном.

Я откусила пирог, сморщилась от мерзкого вкуса, но продолжила жевать и размышлять о вечном. О порядке. Не в мировом масштабе, конечно, а в отдельно взятой гильдии. Как я уже говорила — гильдия была на мели, как тот дохлый злокрыс в бассейне. Заказы не шли, воры не хотели вступать в профсоюз и вкладываться в общак, авторитета не было, и даже удача отвернулась от них. То луна выйдет в неподходящий момент из-за облаков; то стражник проснется не вовремя; то даже слепой поймает руку карманника в своей сумке — все это наводило Делвина (того старого бритого вора) на мысли, что гильдию сглазили. И он был недалек от истины…