– Своя шкура дороже?

– Своя шкура всегда дороже. Тебе ли не знать, Зверь, - кличку выплёвывает, как приговор. – Мне всегда интересно было, вы кличку по нутру выбираете или потом повадки перебираете?

– Оба варианта.

Спокойно наблюдаю за девкой. Хотела бы грохнуть, уже бы трупом лежал. Жду условий и готов отпустить. Интересная. Крупицы восточной внешности, ярость даже в тёмных кудряшках чувствуется. Ствол держит уверенно, знает как. Не дёргается, ловко нанося удар по валяющемуся охраннику.

Миха возле меня лежит, с носом раздробленным. Кривиться, к ране притрагиваясь, но не геройствует. Выжидает момент, когда её перехватить можно будет. Отыграться хочет.

– Хорошо, уходи, - шаг влево делаю, проход освобождая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Не так просто. Ты у меня на мушке. Мой должник, - ухмыляется, голову поднимая. Наглая сука. – Я пришла сюда за одной информацией, уйду с другой. Как с Цербером связаться?

Охренеть запросы. Цербер – это высшая лига. Это, блять, самый отмороженный и конченый среди всех. Когда мы с Царём охраной занялись, к его части даже не лезли. Не самоубийцы. Поговаривали, он глотку кому-то перегрыз. Своими зубами. Мало кто знал, как он выглядел. Ещё меньше оставались живы с этой информацией. Такой без разбору пулю в ребёнка пустить мог, и в лучшего друга. Для него не было преград и границ.

А эта решила к нему подобраться.

– У меня для него дело есть. Важное. Вопрос жизни и смерти, так сказать. Девка одна его убрать хочет. А я награду за информацию хочу.

– К Арабине обратись, она ему девок посылает. Дальше сама крутись.

Она кивает, пролетая мимо. Кофтой отпечатки стирает и на пол ствол бросает. Слышу топот по ступенькам, чертыханья. Бежит, не оглядываясь. Интересная такая.*

– Миха, блять, что с твоим лицом? – Илья проходит на кухню, пропустив всё представление. Поправляет закатанные белоснежные рукава, смывая кровь. Протягивает руку Михе, а второго охранника пихает, подобно девке. – И куда девка делась?

– К Арабине на разборки пошла. Лучше скажи, что там с мужиком тем?

– Пошли, тебе понравиться эта информация.

И Князев не врёт. Мужик заливается соловьём, всё рассказывая. В подробностях сливая хозяина. Слезами заходиться, когда сильнее на рану давлю. Слабак и трус.

Каждый из нас скорее бы подох, чем своих сдал. С кем шёл год за годом, город подминая. А этот хер на такое клал. Два года под Игорем работал, собачонкой верной. А стоило Илюхе его прижать, как тут же всё рассказал. О крыше, поставках, точках, где наркоту толкают.

Только записывать остаётся и ребят посылать. Пацаны своих людей подключают, за один вечер лишая этого Игоря половины дохода. Многие другие из нашей среды осуждают такой вариант. Пиздят, что лучше бы себе товар забрали. Но чужое гнильё мне не нужно. Тем более это удел Цербера дурь толкать. Ему же и конкурента устранил. Нехило помог, учитывая, что его убрать хотят. Хотя, Цербера всегда убрать хотели. Машины подрывали, из винтовки расстреливали, а он всё живой возвращался. Из любой передряги.

Склады горят, вонью своей пропитывая. Дым высоко в небо поднимается, все поглощая. Это личное послание, как наш знак. Если Цербер в крови топил, то мы с пацанами до тла сжигали.

– Беда, - Илюха канистры пустые в багажник отгрузил и ко мне кинулся. – Охрана Аси отзвонилась.

– И?

– Зверь, её нигде найти не могут. Она пропала.

– У тебя всё нормально?

Тиса меня взглядом проводит, когда я очередное платье пробиваю. Дорогущее, мне от цены плохо становиться. Короткое, откровенное, такое никогда не одену. Но покупаю. Уже пятое. Карточку Зверя опустошаю, что он мне утром выдал.

Внутри всё злостью колотит, выворачивает. И сильнее жжёт от того, что я злиться не должна. Не мне за такое судить, мне всё равно быть должно. Но только успокоиться сложно слишком.

Мелочно мщу, себе хуже делая. А остановиться не могу. У него денег безмерно, не заметит даже. Даже баланса не знаю. Всё жду, что на кассе оплата не пройдёт. Но стабильно покупаю и покупаю. Даже Тисе от потраченных сумм плохо, а мне подавно. Как думаю, что на одно платье это мне годами работать нужно было, голова кружится.

– Ась, - Тиса ловит мою руку, загребающую сумку. – Остановись уже. Тебе же даже не нравится.

– Плевать, - обречённо, сломано. Вещи на пол летят из рук ослабевших. За стеллаж хватаюсь, себя удерживая. В сердце от чего-то грустно так, что плакать хочется. Только права на это не имею. – Дамир даже не заметит.

– И что он натворил уже?

– С другой пошел трахаться.

Грубо отрезаю, зло. Всё надорвалось будто с минутного разговора. Я права не имею его ревновать. Сама себе позволить не могу, признать, что задевает. Зверь любую может выбрать. Только тогда пусть меня не трогает. Не касается руками, которыми шлюх держал.

Зверь ответил, что занят, а на фоне голос женский. Как кувалдой шибануло. И звонок поспешно сбросил, не прощаясь. Я радоваться должна, надеяться, что внимание на другую переключит. Вот только не получается. Обида душит, вдохнуть не даёт.

Я вчера его далеко впустила. Позволила многое, что никому не позволяла. Никогда не касалась члена, Ромчика ни разу не ласкала за столько времени. А Зверь все запреты смёл. И напором взял, но не властью. Заставил саму желать. На встречу тянуться, его запах дурманящий вдыхать. Меня вело, кто-то другой телом управлял, желание по венам распалял.

Доверилась, поддалась на эти ласки. Сама себя утром проклинала, но варианты продумывала. Как жить с этим, как со Зверем быть. Засыпая мысль глупую допустила, что смириться смогу, быть с ним захочу. Раз так тело отзывается.

А он к другой уехал. Про дела соврал и к ней пошел. Зачем тогда я? К себе всеми силами забирать, а затем других искать. Я такого не стерплю, не приму. С кем хочет может быть, но ко мне тогда Зверь больше не подойдёт.

– Ебать, - выдавливает подруга, руку мою сжимая. – Ты уверена?

– Он сказал, что занят. А потом женский голос в трубке. Тис, я не истеричка. Мне вообще должно быть плевать. Но я злюсь на него, и на себя злюсь. За злость на него.

– И что, от траты денег тебе лучше?

– Ни капли.

– Тогда пошли по-другому стресс снимать.

– Как?

– Доверься мне.

Уже Зверь вчера доверилась, боком вылезло. Но сжимаю руку Тисы и утащить себя позволяю. Мы заваливаемся в кондитерскую, где космически суммы на безглютеновые сладости. Карточку Зверя опустошить хотела, но больше радости мелочи приносят. Красная резинка на волосы из перехода. Полевые цветы, которые у бабушки скупили. Мыльные пузыри, что ветром в небо уносятся.

На улице темнеет, фонари зажигаются. Плотнее куртку захлопываю, где замок сломался. И купить можно было, но больше не хочу тратиться. Ничего больше не хочу. Хватит.

Обессилена, уставшая от этого. Себя поедом съедаю, картинки перед глазами мелькают. Как Зверь с другой женщиной время проводит. Поцелуями покрывает, сжимает своими пальцами, трахает. Меня мутит, ком в горле разрывает.

В ресторан Хуракана, где работала раньше, заезжаем. Мне вещи забрать нужно, об увольнении сказать. Даже если Зверь отпустит завтра, то тут работать не смогу. Воспоминаний больше, чем нужно для работы нормальной.

Игорь не особо рад моему решению. Губы кривит, поджимает. Улыбается обаятельно, уговорить пытаясь. Только я на своё стою, заявление протягивая. Не поддаюсь, хотя дико хочется.

– По закону две недели отработать должна.

– На больничный уйду, - сообщаю с твёрдой уверенностью. – Я работать больше не буду, Игорь Михайлович. Не могу.

– Что ж вы обе такие упрямые сегодня. Где-то платят за то, чтобы меня кидануть?

– Обе?

– Арина тоже ушла. Бросаете меня на произвол судьбы, бесстыжие.

Со скрипом трудовую отдаёт. Бурчит про наглую молодёжь, хотя самому лет сорок, не больше. Улыбку напоследок кидает, смазанную, быструю. Своеобразное прощание без обид.