— Значит, ты не одобряешь моего поведения?

— Ты просто авантюристка, и в тебе нет ни капли искренности, Констанс! — тявкнул он, направляясь к столу с закусками. — Вот ты кто!

Она вызывающе вздернула подбородок:

— Алекс, по-моему, не разделяет твоего мнения.

— Зато я все знаю! Почему ты не помнишь дня рождения Джеймса? И на каком корабле он плыл?

— Я же была ребенком, когда он умер, — холодно ответила Констанс. — Возможно, мне говорили, но дети не запоминают такие вещи.

— Не думай, что я не понимаю, куда ты метишь! — мрачно предупредил он ее. В глазах Роджера появился какой-то хищный блеск, поразивший Констанс: наверное, она зря отнеслась к Роджеру как к придворному шуту Алекса. Он может быть опасен.

— Ну и куда же? — спросила она.

— Ты хочешь втереться в доверие Алексу и использовать свое влияние против меня.

Эта идея так поразила ее, что она неожиданно остановилась. Перед ними был большой чан с пуншем.

— Роджер, это неправда!

— Последние пять лет я был фактическим главой «Латэм и К0». Пыхтел, потел и лизал задницу старику с утра до вечера. — Лицо Роджера стало как каменная маска. — Компания по праву моя. Я не потерплю какого-нибудь вмешательства с твоей стороны, понятно это тебе?

— Ты что мне угрожаешь, кузенчик? — Она сделала шаг в его сторону; сама мягкость ее вопроса должна была стать предупреждением ему, но он никак не прореагировал.

— Чем раньше ты отправишься в Париж, тем лучше, я думаю, после сегодняшнего дядя не будет возражать.

Констанс слегка опустила ресницы, приняв сонный вид львицы, приготовившейся к прыжку. Мягко улыбаясь, она сделала еще шаг, и Роджеру пришлось отступить назад.

— Вообще-то дедушка настаивает, чтобы я продлила свое пребывание здесь. После того, как меня так тепло здесь сегодня приняли, я просто не знаю, как я смогу вынести разлуку…

Кровь бросилась Роджеру в лицо.

— Ты, маленькая…

Она с силой наступила каблучком ему на ногу. От неожиданности Роджер вскрикнул, дернулся, потерял равновесие и… плюхнулся прямо в чан с пуншем. Стоявших неподалеку матрон окатило с ног до головы как приливной волной, и Роджер забарахтался посредине как гигантская макрель. Раздались возмущенные вопли, громкие соболезнования Роджеру — и, увы! — раскаты смеха. Констанс испуганно поднесла руку ко рту и отвернулась от сцены катастрофы, а также от осуждающих взглядов — вот и еще одно преступление на ее совести! Роджер что-то квохтал и обирался как курица у забора, стараясь сохранить какое-то достоинство. А Констанс поймала взгляд Лока Мак-Кина, стоявшего по другую сторону стола. Он широко улыбался.

Лихорадочно сглотнув, она сделала то единственное, что сделала бы при данных обстоятельствах любая разумная девушка. Она опрометью бросилась вон из зала.

Холодный ветер, продувавший насквозь Тремонт-стрит, не мог охладить горящих щек Констанс. Слава Богу, было темно, и никто не видел ее позора. Она выбежала из зала, даже не накинув пальто, и теперь от влажного февральского холода на ее голых руках и плечах выступили пупырышки гусиной кожи. Не очень-то умно было с ее стороны рассчитывать, что она не замерзнет, пока доберется до дома Алекса на Бикон-стрит. Хотя она вряд ли была способна тогда что-то толком соображать. Вот за это она и расплачивается. Впрочем, физические муки были ничто в сравнении с душевными.

— Вот дуреха! И зачем только тебе это понадобилось? — ругала она себя.

Констанс перебежала улицу, увертываясь от проезжавших экипажей. Стук лошадиных копыт молотом отдавался в голове. Вот она пронеслась мимо надгробий Центрального кладбища, вот углубилась в темень заснеженного парка.

— Дуреха! Дуреха!

Ее атласная юбка стала вся грязная, туфли насквозь промокли, она уже вся дрожала от холода. Морозный воздух обжигал легкие, кровь стучала в висках. Вдруг она скорее почувствовала, чем услышала явственный шум шагов.

Погоня! Повинуясь голосу инстинкта, а не рассудка, она нырнула под полог сухих, обледеневших ветвей и замерла как преследуемая охотником лань.

Отряхнув юбку от снега, она огляделась. Кое-где снега не было, виднелась лишь голая земля с безжизненной, сухой травой.

Шаги приближались, и рос ее страх, превращаясь уже в панический ужас. Она рванулась с места, перепрыгнула низенький барьерчик и ринулась по снежному склону по направлению к какому-то плоскому, открытому участку парка. Кто-то схватил ее сзади, и она громко вскрикнула.

— Стой, дуреха! — сильная рука рванула ее назад. — Туда нельзя!

— Пусти! — отчаянно царапаясь, она пыталась вырваться.

— Констанс! Да это же я! — Лок прижал ее к себе, тяжело дыша. — Ты что не понимаешь?.. Ну, посмотри же!

Он схватил какую-то палку и кинул ее вниз. Раздался треск, затем всплеск, и палка исчезла под тонким слоем льда.

— Это пруд, — сказал он ей прямо в ухо. — Ты же могла утонуть!

Констанс теперь увидела воду и живо представила себе, как она оказалась бы там, под этой темной поверхностью, под этой твердью, не в силах выбраться наружу, и серебряные пузырьки как пустые молитвы — это было бы последнее в ее жизни. Образ был такой яркий, такой жуткий, что она пошатнулась, колени ее подогнулись и, прежде чем Лок успел ее подхватить, она мягко спустилась на сугроб.

— Констанс! — Лок опустился на колени рядом с ней, потрогал ее — нет ли где крови? Нет, ничего, только вся холодная как лед. Выругавшись про себя, он снял с себя пальто и закутал ее в него, прижав к себе, чтобы побыстрее согреть. Непривычный запах разогретого мужского тела заставил ее вздрогнуть.

— Черт подери! Что случилось? Ты не ушиблась?

— Я… я не люблю воду, — шепнула она, не в силах унять дрожь в теле.

Он еще сильнее прижал ее к себе, слегка покачивая как ребенка.

— Ну, все, все… Теперь ты в безопасности, принцесса!

В безопасности… Да, она чувствовала это. Это чувство порождали в ней эти сильные руки, эти простые слова. И это чувство властно притягивало ее к нему — как мошку на огонь. Это было неизбежно как судьба, необъятно как космос. Она подняла голову, обратив к нему взгляд, полный облегчения, удивления и признательности.

Лок глядел на Констанс, в ее затуманившиеся глаза. Какая она беззащитная, уязвимая, как тянется к нему, мужчине-защитнику. Между ними как будто проскочила искра — яркая и сильная. Жадными губами он внезапно прикоснулся к ее губам — и искра превратилась в пламя. Она нерешительно ответила на его ласку — и пламя превратилось в огненный вихрь.

Он властно овладел ее ртом, нежно покусывая ее нижнюю губу. Констанс вновь вся задрожала — на этот раз не от холода, а от охватившего ее жара. Все внутри у нее пылало. Она раскрыла губы и сама дотронулась кончиком языка до него. Молния пронизала всю ее с головы до пяток и зажгла в ней такое, чего она никогда не знала и о существовании чего не подозревала.

Нет, конечно, она и раньше целовалась. Она всегда любила нарушать правила и табу. Но эти парни-островитяне были такие неуклюжие и неопытные, а моряков она старалась избегать — не только свое потеряешь, но и подхватишь еще что-нибудь. Впрочем, она бы решилась и на это, если б не было другого выхода, но вот, благодаря дядюшке Сайрусу, она сохранила свою невинность, впрочем, приобретя, по крайней мере, в его глазах, устойчивую репутацию потаскухи. Но никогда до этого момента она не подозревала, что все это значит. Все эти проповеди насчет слабости плоти были для нее пустым звуком. И только теперь она обнаружила, что ее плоть действительно-таки слаба, причем очень и очень.

Она сама не помнила, как обвила Лока за шею, как сильно-сильно прижалась к нему. А он продолжал ласкать ее все более и более смело. Ее мягкое, гибкое тело так чувствовало его — жесткое, твердое, особенно то место, которое стало особенно твердым — как камень — и которое своим прикосновением так ее возбуждало.

Она уже не могла больше дышать, не могла ни о чем думать, забыла обо всем, кроме этого сверкающего великолепия его объятий и ласк. Уж не архангел ли это, в самом деле, унес ее с грешной земли в райские кущи? Но нет, это было земное, реальное, вот она может погладить его по щеке, потрогать уголки рта… Он целовал теперь кончики ее пальцев, уголки ее глаз…