— Немедленно прекрати! — визжала Корри, извиваясь. — Идиот несчастный, ты не имеешь права! Я девушка, и притом даже не твоя чертова сестра!

— И я ежедневно благодарю за это Господа! Помнишь, как ты подсыпала какую-то гадость в мой чай и из меня лило целых полтора дня?

— Я не думала, что это так долго продлится! Перестань, Джеймс, это неприлично!

— Да неужели? И это я слышу от тебя? Говоришь, неприлично?! Да я терпел тебя почти всю свою жизнь!

И лично видел твою тощую задницу, когда ты плавала в пруду! И не только задницу, но и все остальное тоже!

— Мне было тогда восемь лет!..

— И с тех пор ты нисколько не поумнела. Жаль, что я не додумался до этого раньше. Считай, что на сегодня я заменил твоего дядюшку Саймона.

Наконец Джеймс остановился. У него рука не поднималась и дальше колотить ее, несмотря на те гадости, которые она устраивала ему все эти годы.

Он уже хотел столкнуть ее на землю, но увидел у ног острые камни.

— О, проклятие, паршивка ты этакая, — пробормотал он, ставя ее на ноги. Она не двинулась с места, потирая пострадавшую попку и не сводя с него глаз. Если бы взгляд имел силу убивать, Джеймс свалился бы бездыханным. Но, к счастью, все обошлось. Он поднялся и погрозил ей пальцем, совсем как когда-то старый гувернер, мистер Бонифейс.

— Не будь ничтожной жалкой неженкой! Ничего с твоей задницей не сделается, поболит и пройдет, — поучительно заметил он, разглядывая собственные сапоги. — Кстати, я забыл, сколько тебе лет?

Корри всхлипнула и вытерла рукой нос, прежде чем вскинуть подбородок и пробормотать:

— Мне восемнадцать.

Джеймс резко поднял голову.

— Ну нет! — возмутился он. — Это просто невозможно! Только взгляни на себя! Безволосый юнец с округлой задницей под дурацкими бриджами, которые не надел бы ни один уважающий себя молодой человек…

Нет, погоди. Я не то хотел сказать.

— Ты слышал, Джеймс? Мне восемнадцать лет. И что тут такого невозможного?

Джеймс продолжал смотреть на нее, медленно качая головой.

— У меня вот уже три года как округлая задница! И знаешь, что еще?

— Каким образом я мог это заметить, если твои бриджи висят сзади мешком? Ну а еще-то что?

— Это очень важно, Джеймс. Осенью у меня будет что-то вроде пробного сезона. Тетя Мейбелла говорит, что это называется малым сезоном. Я буду носить модные платья, и шелковые чулки с подвязками, и туфли, которые поднимут меня от земли на добрых два дюйма.

Это означает, что я уже взрослая. Я сделаю высокую прическу, вымажусь кремом с головы до ног, чтобы кожа была мягче, и выставлю напоказ бюст.

— Бедняга! На это должны уйти ведра крема.

— Может быть! Но рано или поздно крем подействует, и тогда расход будет поменьше. Ну как?

— Интересно, о каком таком бюсте идет речь?

На какое-то мгновение Джеймсу показалось, что она собирается рвануть блузку и показать груди, но, к счастью, ее здравый смысл взял-таки верх.

— У меня есть бюст, и довольно внушительный.

Просто сейчас он спрятан. Вот и все.

— Спрятан? Где же именно? — деланно удивился Джеймс, оглядываясь по сторонам.

Девушка залилась краской. Джеймс уже хотел извиниться, но вовремя вспомнил, что знал ее едва ли не с пеленок. Наблюдал, как пятилетняя девчонка пыталась грызть яблоко, уверял тринадцатилетнего сорванца, что месячные — это еще не смерть, и был объектом ее издевательств бесчисленное количество раз.

— Я просто перетянулась длинным бинтом, — вознегодовала Корри, тыча пальцем в перед блузки. — Но когда я размотаю его и обрамлю вырез атласом и кружевами, десятки джентльменов наверняка падут к моим ногам!

Он примерил на себя ее презрительную улыбку.

— Боюсь, эту сцену ты увидишь только в дурацких мечтах, тем более что нечего там перетягивать. Господи, представляю себе: доска с двумя бугорками!

— Доска с двумя бугорками? Это жестоко и подло с твоей стороны, Джеймс.

— Ладно, ты права. Извини. Наверное, мне следует сказать, что мысли о твоем разбинтованном бюсте сводят меня с ума и кружат голову.

— У тебя в голове ничего нет, кроме болотной водицы! — Корри гордо выпрямилась, расправила плечи, выпятила грудь и добавила:

— А вот тетя Мейбелла уверяет, что это обязательно случится.

И поскольку Джеймс практически с самого рождения знал Мейбеллу Амброуз, леди Монтегю, то ни на грош не поверил ее племяннице.

— Признайся, что она сказала на самом деле?

— Ну… тетя Мейбелла сказала, если меня хорошенько отмыть, я их не опозорю, особенно когда, как и она, надену голубое.

— А вот это уже похоже на правду.

— Не смей унижать меня оскорблениями, Джеймс Шербрук! Ты ведь знаешь, моя тетка вечно преуменьшает! И недоговаривает тоже! А сама уверена, что все упадут от восхищения, когда я буду проезжать по улице в собственном экипаже с пуделем на коленях!

— А по-моему, единственный способ сбить кого-то с ног — править экипажем собственноручно. Тогда ему точно не выжить.

Такого удара она не ожидала. Нанесенное оскорбление требовало немедленной мести.

— Слушай меня ты, подлая скотина! — завопила она, потрясая кулаками у него под носом. — Я правлю экипажем не хуже тебя, а может, и лучше! Все говорят, что у меня глаз вернее!

На взгляд Джеймса, она несла столь очевидную чушь, что он не счел нужным отвечать и лишь выразительно закатил глаза. Но девушка не собиралась отступать.

— Да-да, и нечего корчить рожи!

— Ладно, — снизошел наконец Джеймс, — назови хотя бы одного человека, который так считает.

— Твой отец, например.

— Вранье. Отец сам учил меня править. И мой глаз так же верен, как у него, или даже вернее, потому что он стареет.

Лицо девушки озарилось ангельской улыбкой.

— А кто, по-твоему, учил править меня? И он вовсе не стар. Мало того, очень красив и порочен, я сама слышала, как тетя Мейбелла сказала это миссис Хаббард.

Его слегка затошнило. Теперь Джеймс действительно припомнил, как девушка гордо восседала рядом с его отцом, ловя каждое слово. Тогда он явственно ощутил укол ревности. Это, конечно, было довольно подло с его стороны, тем более что родители Корри были убиты во время беспорядков, последовавших вслед за поражением Наполеона при Bатepлоо. Трагедия произошла во время официального визита в Париж отца Корри, английского посланника Бенджамина Тайборна-Барретта, виконта Плессанта, отправленного во Францию для обсуждения с Талейраном и Фуше процедуры реставрации Бурбонов.

Впоследствии Талейран позаботился о том, чтобы Корри, которой в то время еще и трех не было, вернули в Англию, к сестре матери, под присмотром безутешной горничной и с эскортом из шести французских солдат, встретивших не слишком теплый прием в чужой стране.

Джеймс опомнился как раз вовремя, чтобы услышать очередное заявление негодницы:

— А дядя с ума сойдет, пытаясь решить, кто из джентльменов достаточно для меня хорош. Сам понимаешь, мне будет из кого выбирать. И этот счастливчик уж точно окажется сильным, красивым, очень богатым и совсем на тебя непохожим!

Еще одно утонченное оскорбление, рассчитанное на то, чтобы привести его в ярость!

— Только взгляни на свои ресницы, густые, черные и длиной в добрый дюйм, растопыренные, как веер испанской дамы! Мало того, даже немного загибаются на кончиках! Как у девчонки!

Ему было всего десять лет, когда мать подсказала остроумный ответ на подобные издевки, и сейчас Джеймс, улыбнувшись, беспечно ответил:

— Ошибаешься. Я еще не встречал девушки, у которой были бы такие же длинные и густые ресницы.

Корри молча разинула рот, так и не найдя достойного ответа. Джеймс довольно рассмеялся.

— Оставь мое лицо в покое, наглое ты отродье. И оно не имеет никакого отношения к твоему бюсту. Господи, бюст! Мужчины так не говорят!

— А как они говорят?

— Не твое дело. Ты еще слишком молода. И кроме того, леди. Нет, поверить не могу, что тебе восемнадцать! Оттуда недалеко и до двадцати, а это значит, что ты уже взрослая! Этого я не переживу. Тебе не может быть восемнадцать!