Дуглас взял бутылку бренди и налил себе и жене.

— Я много думал об этом, Алекс, и, клянусь, не могу вспомнить никого, кто ненавидел бы меня с такой силой. Все это кажется мне таким театральным: месть, выстрелы… Если нити тянутся к Жоржу, могу сказать, что действительно встречался с, ним несколько раз после восемьсот третьего года, когда мы оставили его в Этапле. Поскольку ему не удалось убить Наполеона, он обратил свой взор на его генералов и сподвижников и расправился с шестерыми еще до сражения при Ватерлоо. Но все это было пятнадцать лет назад, Алекс. Пятнадцать лет! Он умер как раз после Ватерлоо, в начале восемьсот шестнадцатого года.

— Когда мы узнаем, есть ли у него дети?

— Надеюсь, скоро.

— Я вот тут подумала, Дуглас. Помнишь ту миссию, с которой тебя отправили во Францию в начале восемьсот четырнадцатого года? Ты все твердил, что это не опасно и что тебе поручили переправить кого-то в Англию.

Дуглас вдруг словно стал моложе и принял чрезвычайно самодовольный вид.

— Ничего не скажешь, это мне удалось скрыть от тебя.

— Кто это был, Дуглас?

— Джентльмен, обеспеченный и предложивший военному министерству достаточно ценную информацию, чтобы заслужить безопасное убежище в Англии. Я поклялся никогда не выдавать его имени.

— Значит, у него не было причин ненавидеть тебя?

В конце концов ты его спас.

— Совершенно верно.

— Скажи, Жорж имел какое-то отношение к человеку, которого ты привез из Франции?

— Милорд, сейчас очередь Реми дежурить.

Дуглас едва не уронил свое бренди, но тут же круто развернулся, сунув руку в карман, где лежал пистолет.

Однако никого не увидел, кроме стоявшего на пороге Уилликома.

— Какого черта вы появляетесь как из-под земли?

Господи, Уилликом. Я же мог пристрелить вас!

— Но сначала нужно услышать мои шаги, а это, смею сказать, почти невозможно, потому что я скольжу, как тень, в истинной манере Холлиса. Осмелюсь также заверить, что, почувствуй вы мое присутствие, все ваше существо было бы наполнено теплом и сознанием собственного благополучия. Поэтому вы никогда не пристрелили бы меня, милорд.

— Вы правы, Уилликом, — улыбнулась Александра. — Даже Холлис не смог бы передвигаться более бесшумно, чем вы. Где расположился Реми на ночь?

— Он бродит, миледи, повсюду, от чердака до подвала, и добирается до конюшни. Маячит в тени, прочесывая дорожки, и даже заглядывает в парк.

Видит и слышит все. Поверьте, милорд, он стоит каждого пенни, которое вы ему платите.

— Что же, звучит ободряюще. Уже поздно, Уилликом.

— Да, милорд. Простите, вы узнали что-нибудь о злодее, замышляющем укоротить вашу жизнь?

— Пока еще нет. Ложитесь спать, Уилликом.

Когда Уилликом осторожно выбрался из библиотеки, прикрыв за собой дверь, Дуглас повернулся к жене:

— Я уже говорил тебе, что сегодня ты выглядела на редкость привлекательно, если не считать, что твои груди были выставлены на обозрение каждого лондонского распутника.

Александра кокетливо посмотрела на него из-под ресниц:

— До чего же хорошо иметь мужа, который все еще замечает твои… как бы это выразиться, самые выдающиеся достоинства.

— Тут нет ничего смешного, Александра. Я был вынужден удалиться в игорную комнату, боясь, что выхвачу пистолет и пристрелю каждого развратника, который посмел раздевать тебя взглядом.

Жена улыбнулась, обняла его, приподнялась на цыпочки и пробормотала, едва касаясь губами его щеки:

— Ты видел, какой неотразимой была Корри сегодня вечером? То платье, которое ты ей выбрал, очень ей шло.

— Ну разве не поразительно? А я считал, что она совсем плоскогруда. Боюсь только, что она тоже выставила себя напоказ. — Губы Дугласа недовольно сжались. — Я сказал ей и мадам Журден… Немедленно прекрати смеяться, Алекс, или я заставлю тебя об этом пожалеть!

— Я понятия не имела, Дуглас, что она такая хорошенькая. И настолько приветливая, что даже злейший враг не устоит перед тем, чтобы не улыбнуться ей.

— Да кому это интересно? Пойдем в спальню. Я старый человек, а часы только что пробили полночь. На мою долю осталось так мало чудес…

— И не говори, — посочувствовала жена, беря его под руку.

— Ты, Джеймс Шербрук, — болван стоеросовый.

Проваливай, пока я не огрела тебя кочергой по голове!

— И не подумаю.

Он едва успел поймать ее руку, прежде чем она схватилась за кочергу, и даже тряхнул негодницу как следует.

— Вы немедленно скажете мне правду, мадам. Я желаю точно знать, что произошло между вами и Девлином Монро прошлой ночью.

Корри выпрямилась, откинула голову и с привычной издевкой объявила:

— Не случилось ничего такого, что пришлось бы мне не по вкусу.

— Ты выпила слишком много крюшона, верно? Попробовав его, я убедился, что десяткам девушек предстояло прошлой ночью потерять невинность.

— Вздор У большинства девушек гораздо более крепкие головы, чем тебе кажется. Да, я выпила два стакана этого восхитительного, отупляющего мозг крюшона. Но Девлин показал себя идеальным джентльменом. Слышишь? Идеальным. Кстати, может ли вампир быть джентльменом? Впрочем, не важно. Главное, что я согласилась сегодня днем покататься с ним в парке.

Ровно в пять, если не будет дождя, хотя, судя по всему, дождь будет.

Джеймс отступил, боясь, что сейчас схватит ее, перекинет через колено и снова отшлепает, хотя при таком количестве нижних юбок она вряд ли что-то почувствует.

— Сколько на тебе нижних юбок?

— Что?

— Сколько нижних юбок под этим платьем?

— Погоди… дай подумать… — Корри постучала кончиком пальца по подбородку. — Панталоны, сорочка, знаешь, она доходит почти до колен. Из мягкого белого муслина, с кружевом по вырезу… что с тобой? Почему у тебя глаза разгорелись? Ты спросил…

— Только о юбках. Ни о чем больше. Ради Бога, Корри, прекрати рассуждать о панталонах, а также о белых муслиновых рубашках! Болтать о таких вещах, да еще в присутствии мужчины!

— Согласна, поскольку не слишком хочу знать, что ты носишь под брюками. Так о чем это мы… ах да. Всего одна фланелевая юбка, чтоб сохранять меня в подогретом состоянии, хотя на улице и без того жарко. Поверх нее четыре полотняных плюс очень миленькая батистовая. И если ветер поднимет подол моего платья, даже самые строгие ревнительницы этикета увидят, что под ним я достаточно строго одета. А вот насчет того, что подумают джентльмены, скажешь мне ты. Ну вот, доволен? Какого черта тебе понадобилось знать о моих юбках?

— Ты мне больше нравилась в бриджах. Тогда я точно знал, что с тобой делать. И какая ты на самом деле…

— Это еще что значит?

— Я мог ясно видеть твою попку. Ну… не совсем: чертовы бриджи вечно отвисали сзади.

Они сидели в гостиной. Дядя Саймон корпел над бумагами в кабинете, не более чем в двадцати футах от них, а вот тетя Мейбелла… Господи, да она наверняка подслушивает под дверью!

— Не смей рассуждать о моей попке, Джеймс! Это неприлично!

— Ты права, и я извиняюсь.

— И пожалуйста, забудь о моих бриджах. Ты и без того вечно над ними подтруниваешь. Лучше скажи, тебе нравится мое платье? Его выбрал твой отец. Белоснежное, можно сказать, девственное.

— Еще немного побудешь в обществе Девлина Монро, и в твоей голове не останется ни одной невинной мысли. Не говоря уже обо всем остальном.

— Теперь ты обвиняешь меня в том, что я раздевалась перед мужчиной, которого едва знаю, и стаскивала одну задругой чертовы нижние юбки?!

— Я видел, как ты пила крюшон. Опасная штука и совсем не подходит для молодых леди. И ты дважды вальсировала с ним, Корри. Твоя тетушка не должна была позволять такое.

— Она в это время флиртовала с сэром Артуром. Я увидела, что ты прекрасно проводишь время с мисс Лоример, которая, по словам тетушки, считается лучшей партией в Лондоне. Ну не жалость ли, что она появилась в тот самый момент, когда приехала я? Тебе она понравилась, Джеймс?