— Мне больно быть со стояком в джинсах, детка, а если на мне останутся твои следы, я просто кайфану.

Зачем-то киваю и осторожно царапаю его грудь. Веду ладонями до самого живота, дрожу так сильно, что старенький диван начинает немилосердно поскрипывает.

— Когда буду тебя трахать, соседи обзавидуются, — смеется Даня, намекая на «музыку», которую мы устроим.

— Мы можем пойти на пол, — предлагаю альтернативу, но в глубине души хочу этих скрипов.

Ленский фыркает. Видит мою неловкость, потому что путь к его голому телу преградил ремень на джинсах. Одну руку заводит мне на затылок, прижимает губы к моим губам, посасывая нежно и осторожно, а другой подталкивает мою ладонь ниже.

— Потрогай меня, пожалуйста, — хрипит мне в рот.

Кладу ладонь поверх заметной выпуклости на его джинсах.

Ленский вздрагивает, я в растерянности убираю руку.

— Нет, детка, все хорошо. Еще сильнее.

Смелее обхватываю его член через джинсы, сглатываю, потому что там точно не мальчик-с-пальчик.

— Что? — слышу смешинки в его поцелуях. Отстраняется, смотрит на мои пальцы у себя на ширинке и с чертями в глазах, прикусив губу, пошлит: — Как насчет проверить размер в деле?

Эта пошлая шутка разбавляет градус напряжения и действует на меня как выпитый залпом бокал шампанского: кружит голову, расслабляет, делает смелее. Я сдавливаю его сильнее — Даня чертыхается, облизывает мои губы и шепчет:

— Я сидел на твоих уроках вот с этой херней в штанах и мечтал о том, как ты оставишь меня после уроков и сделаешь все то же самое.

Туман в моей голове окончательно глушит стыд. Берусь за его ремень, неловко рву пальцами пряжку, но ничего не получается. Даня со смешком легонько опрокидывает меня на спину, тянется к заднему карману, достает презерватив.

У меня поднимается температура, когда он зажимает серебристый квадратик губами, легко расстегивает ремень, справляется с молнией и стаскивает джинсы вместе с трусами примерно до середины бедер. Разрывает фольгу зубами — и я до крови кусаю губы просто наблюдая за тем, как он раскатывает латекс по внушительному размеру. Хочется попросить его быть осторожнее. Размер, конечно, не главное, но — господи боже! — я хочу его внутри до самого основания, до треугольника темны коротких волосков в самом низу мускулистого живота.

Даня берет меня под колени, тянет на себя, приподнимая бедра так, чтобы мои колени лежали поверх его колен. Проталкивает внутрь сразу два пальцы. Выгибаюсь напряженным мостиком, смыкаю пятки у него на пояснице.

Сколько раз я дрочил, представляю все это: ее голую, меня у нее между ног. Много раз. До тупой шутки о мозолях на ладонях, но это чистая правда.

Реальность вышибла мои фантазии на раз.

Я приставляю кончик члена к ее влажным пухлым складкам, немного толкаюсь вперед. Нужно что-то делать с контролем, потому что готов кончить уже сейчас. Мужики любят глазами — стопроцентная правда для меня. А сейчас, с ее вкусом во рту, горящими зелеными глазами за тенями ресниц, моя «влюбленность глазами» превращается в концентрированную потребность вдолбиться в нее одним крепким толчком.

Может быть в следующий раз?

Когда поставлю ее на колени?

Качаю бедрами — проникаю совсем немного, но это так туго и горячо, что приходится сжать зубы.

— Даня, — снова хнычет колючка.

— Больно? — Нет, пожалуйста, скажи мне, что все хорошо…

— Хочу… тебя… очень…

Я вижу как тяжело ей дается каждое слово. Как будто она вообще впервые признается мужчине в своей потребности. И это именно тот знак, который я от нее жду.

Берусь за ее бедра и натягиваю на себя.

Просто нереально тугая.

Горячая. Маленькая. Сливочная кожа туго натягивается вокруг моего члена.

— Ты меня прикончишь, — сквозь зубы признаюсь я.

Она заводит руки за голову, цепляется в спинку дивана.

И я снова натягиваю на себя ее худенькое тело. На этот раз жестче, глубже.

— Блядь… Пиздец… — Нужно как-то продержаться, потому что такой тугой девочки у меня еще не было.

Электрически ток течет по моим нервам.

Приподнимаюсь на коленях, немного меняю угол, выхожу — и обратно в нее.

— Даня! — Она заходится странной дрожью. Животик с маленьким пупком втягивается и на миг мне кажется, что я вижу движения своего члена у нее под кожей. — Даня, дя…

Это ее «Даня, да…» — лучше, чем любая порнуха, которую я смотрел. Башню сносит крепко и основательно.

Меня глушат срип дивана и сорванные крики Колючки, пока я увеличиваю скорость. Есть что-то невообразимо охуительно приятное во влажных звуках, с которыми соединяются наши тела, и в том, что я вижу, как в нее входит и выходит мой полностью влажный член.

Она кончает почти сразу: не пошло орет, как баба в порухе, но мягко и искренне стонет, мешая всхлипы с моим именем. И сжимает меня внутри, как будто хочет выдоить все, что есть в моих яйцах.

Даю себе обещание, что в следующий раз это будет дольше, но сейчас я исчерпал лимит терпения.

Падаю на нее верху, немного отвожу назад ее колени — и буквально долблю ее несколькими тяжелыми ударами. Кончаю так сильно, что в глазах на несколько секунд темнеет, а сердце нашпиговано электрическими искрами, взрывается и отрастает заново со скоростью раз в секунду.

Варя обнимает меня за плечи, прижимается, и мы целуемся, потные и уставшие.

— Ты очень сексуальный, когда делаешь это в джинсах, — смущенно признается она.

Усмехаюсь, трусь носом об ее нос, и Колючка тихонько чихает.

— А ты очень секси, когда подо мной и моя, — говорю в ответ. Этого нельзя говорит, иначе Колючкин стыд сожжет нас напалмом, но я не могу сдержаться: — Хочу трахнуть тебя без резинки, и тогда внутри твоя киска тоже будет вся во мне.

Она, ожидаемо, вспыхивает и прячет голову у меня на груди.

Нам нужно примерно полчаса, чтобы отдышаться. Полчаса, которые мы лежит на чертовски узком диване с пружиной, фактически, у меня в заднице. Но это не имеет никакого значения, потому что Варя лежит на мне совершенно голая и я изо всех сил сжимаю ее в своих руках. Удивительно, какая она хрупкая. Настолько крохотная, что будит во мне пещерного человека, готового порвать любого саблезубого тигра или мамонта, который только посмеет глянуть в ее сторону.

Колючка вздрагивает и так я вспоминаю, что это у меня кровь в венах подогрета до температуры кипения.

— Где одеяло? — спрашиваю шепотом ей в ухо, и она очень вяло, практически беспомощно вскидывает руку в сторону шкафа у противоположной стены.

Аккуратно перекладываю ее с себя, встаю, на ходу подтягиваю штаны. У нее мало вещей — самое необходимое, я бы сказал. Но все аккуратно разложено по полкам. Осматриваю квартиру, чтобы найти подтверждение своим мыслям. Ни книг, ни вещей, которые могли бы принадлежать лично ей.

Ок, подумаю об этом через минуту.

Нахожу подушку и одеяло, устраиваю все это на диване, а когда укрываю Колючку, она на секунду цепляется в мою пальцы сразу двумя ладонями. Жест доверия, от которого меня распирает жуткая гордость. Это лучше, чем быть «мальчиком». Значит, коварный план по превращению училки в малолетку неплохо работает.

Мне хочется продолжить то, что мы начали. Хочу перевернуть ее на живот, приподнять за задницу и взять сзади. А потом посадить на себя сверху. Сглатываю, внезапно атакованный образами ее маленького тела, насаживающегося на мой член, словно кольца на шест пирамидки. Поэтому, пусть Колючка поспит. А я выпью кофе, покурю, позвоню матери и разбужу ее таким способом, что она забудет все приличные слова из своего нашпигованного русской литературой лексикона.

Снова осматриваю комнату, пытаясь вспомнить, что Колючка говорила о ноутбуке. Ноута больше нет. Как так? Иду на кухню и еще раз пересматриваю все ящики: ни намека на посуду, которую бы она привезла с собой. Чашки, посуда и даже ложки — практически все с рекламными лейбами производителей. Ни один нормальный человек не пользуется такими вещами дома: обычно, их либо оставляют для незваных гостей, либо используют в качестве рабочей посуды. Варя не похожа на женщину, которая пьет чай из простой белой чашки с потертой надписью дешевого чая. Я скорее поверю в какую-то милую пузатую кружку, точно в единичном экземпляре.