Александр слушал эту речь, произносимую со скоростью пулемета, с изумленным выражением лица.

– Подожди, – прервал ее наконец. – Тебе не кажется, что нам надо поговорить?

– Да, да! – Эва говорила как заведенная. – Конечно, конечно, надо поговорить, но о чем конкретно ты хочешь со мной поговорить? А то я сегодня так занята, из-за этой болезни у меня теперь уйма работы… – продолжала тарахтеть она.

– Гм… – Алекс почесал голову, явно сбитый с толку поведением Эвы. – Наверное, про Марадки?

– Конечно, про Марадки! Спасибо тебе огромное за эту поездку, все было супер, Бартусь теперь вообще ни о чем другом не говорит, только лошадки да лошадки. Уже планирует следующие поездки, мне надо будет этим заняться, это отлично на него повлияло и вообще… – У Эвы рот не закрывался.

Александр выглядел изумленным.

– Эва! – в конце концов крикнул он, пытаясь хоть на мгновение пробиться сквозь поток слов. – Пожалуйста! Можешь на минутку прекратить эту бессмысленную болтовню?

Эва замерла.

Алекс подошел к ней.

– Я хотел поговорить о том, что случилось между нами. Я все время об этом думаю.

Эва почувствовала, что у нее подгибаются ноги. Значит, он тоже? Она чувствовала себя бесконечно жалкой, так как не могла со времени их совместной поездки сконцентрироваться ни на чем, кроме прокручивания в голове фильмов с Александром в главной роли.

– Я знаю, что это безумие, – прошептал он, – но не хочу с этим бороться, понимаешь? Ты разбудила во мне нечто… что я уже не надеялся испытать.

Алекс был совсем рядом. И он перешел демаркационную линию, за которой еще можно было делать вид, что между ними обычная симпатия – не редкость между двумя людьми, которые часто видятся и которых объединяют общие дела. Теперь возврата не было. Эва почувствовала, что ей не хватает воздуха, настолько участилось дыхание.

Александр, не отрывая от нее взгляда, подошел ближе. Эва чувствовала, что у нее дрожат ноги. Казалось, она сейчас потеряет сознание.

Он был так близко, что она чувствовала, как в ритме дыхания поднимается его грудь. От него шел жар, как от раскаленной печи. Ее пульс тоже участился. Неожиданно, без единого слова, он протянул руку и кончиками пальцев дотронулся до ее губ. Прикосновение было легким и электризующим одновременно. Эва приоткрыла губы, и Алекс прижался к ним губами. Они сплелись в объятии, выпуская на волю подавляемое прежде вожделение. Его руки оказались под ее блузкой, и она выгнулась, желая как можно быстрее избавиться от одежды, которая была последним и таким несущественным препятствием на пути к тому, что в данный момент было единственной важной вещью в мире.

Алекс прижал ее к деревянному стеллажу, закрывавшему стену библиотеки от пола до потолка. Оба поспешно расстегивали и стягивали с себя одежду.

Если бы у Эвы в этот момент оставалась хоть капля способности к самоанализу, она бы себя не узнала. Она никогда еще так не забывалась. Не отдавалась во власть этой неизвестной до сих пор, обезоруживающей силы. И она подчинилась страсти, которая валила с ног, лишала дыхания и требовала утоления – сейчас, немедленно!

Эва вытянула руку в сторону, пытаясь на что-то опереться, в порыве страсти сдвинула ряд книжек, и одна из них упала с полки на пол. Алекс осмотрелся, потянул ее к столу и решительно сбросил на пол лежавшие там бесценные книги. Обхватил Эву за талию и, подняв, усадил на деревянную поверхность. Она с готовностью шла ему навстречу. Развела ноги и обвила ими бедра Алекса, притянув его к себе. Им пришлось еще на мгновение оторваться друг от друга, чтобы стащить с нее трусики. Его рука не знала сомнений, пробираясь к цели. Эва сдавленно застонала, когда он дотронулся в первый раз. Тело среагировало немедленно. Он чуть ли не замурлыкал, почувствовав, что происходит. Она выдвинулась вперед – не могла ждать больше ни минуты!

Алекс обхватил ее ягодицы и вошел, глубоко и сильно. Ритм их все увеличивался, толчки становились все сильнее. Уже не существовало ничего, кроме этой нарастающей волны, заставлявшей ее впиваться в него ногтями. Алекс закинул ее ноги себе на плечи, и тогда… это случилось. По их телам прошла дрожь, как будто обоих ударило током. Он оставался в ней, а Эву сотрясали все новые волны экстаза. Сладострастие затопило ее, как наводнение. Когда дыхание немного восстановилось и сознание начало возвращаться, в ее голове промелькнула мысль: «Оказывается, я ничего не знала о сексе…»

Александр взял ее за руку, и они опустились на дубовые доски среди беспорядочно разбросанных книг. Алекс нежно поцеловал грудь Эвы и заключил ее в объятия. Девушка каждой клеточкой чувствовала его сильное тело. Они еще не хотели возвращаться в реальность. После безумства, разыгравшегося недавно, библиотека излучала спокойствие и тишину. До Эвы начало доходить, что произошло. Они поступили безответственно, и предусмотреть последствия этого шага было невозможно. Но девушка ни о чем не жалела. То, что она только что пережила, превосходило весь ее прежний эротический опыт и наполнило ее не известной ранее силой.

Алекс поцеловал ее в шею.

– О чем ты думаешь?

– Наверное, о том же, что и ты, – уклончиво ответила Эва. Сейчас она не могла выдать ни одной умной мысли.

– Это хорошо. – И девушка снова почувствовала его губы на своей шее. – Это значит, что ты тоже любишь, когда у сказок счастливый конец.

Чувственная волна залила Эву, и она поцеловала Алекса в губы. Через мгновение они снова занимались любовью, но теперь в их движениях не было спешки. Теперь секс был как изысканный ужин, каждым блюдом которого можно наслаждаться бесконечно.

Потом они снова лежали, прижавшись друг к другу. Эва молчала, упиваясь неимоверной минутой, дарящей столько обещаний. И сейчас, в момент абсолютного блаженства, ее, как молния, пронзила простая и ясная мысль: «Я не могу выйти за Марека. Не могу, потому что… безумно влюблена в своего шефа!»

Милая моя!

Все мои письма остаются без ответа, и так мне тяжело на сердце, потому что не знаю, что с тобой и с нашими. Удалось ли тебе выйти невредимой из этого военного пожара?

Моя судьба, похоже, переменилась. Кажется, становится лучше. Принял меня к себе один хороший человек, поляк из-под Мронгово. Это уже пожилой мужчина, его жена умерла еще в начале войны. Пожалел меня, бедную, и, хотя я и с животом, разрешил остаться. Характер у него спокойный, две дойные коровы всю войну берег, так что, думаю, жить здесь можно. Он уже в годах, ему нужна женская рука, а у меня особого выбора нет.

Избавиться от беременности не удалось, придется родить этого ребенка. Уже немного осталось. Когда хозяин не видит, плачу где-нибудь в уголке. Когда ребенок родится, должна буду отдать его в какой-нибудь приют, сестрам, так как хозяин байстрюка кормить не хочет. Достаточно, что меня принял. Так и будет, но хотя и байстрюк, а все равно моя кровь. Анелька, не знаю откуда, но почему-то я знаю, что это девочка, и пою ей колыбельные. И хотелось бы ее обнять, но не могу и не смогу.

Верю, моя дорогая, что когда-нибудь мы найдем друг друга в этом страшном мире и обнимемся, чтобы выплакаться. Потому что только мы друг у друга и остались. Но это если ты жива… Целую тебя и дальше письма отправлять буду. Надежда умирает последней.

Твоя Ю.

Эва провела рукой по мягко облегающему фигуру материалу цвета – как она только что узнала от молодой продавщицы с внешностью мисс мира – верблюжьей шерсти. У нее еще никогда не было такого платья. Замерев, она смотрела на себя в зеркало в примерочной бутика, куда заглянула по случаю приезда в Ольштын.

Платье великолепно подчеркивало грудь, приподнятую благодаря хитроумному декольте, придававшему ей красивую форму, и бедра, плотно обтянутые тканью. Эва была гармонично сложена, без лишних килограммов, но с милыми глазу округлостями там, где нужно. Красиво обозначенная покроем платья талия наводила на мысль об идеальных песочных часах – объекте желания большинства женщин, недовольных своей фигурой. Признаться, она очень нравилась себе в этом платье. Вообще себе нравилась! Наконец-то! Впервые в жизни она ощущала собственное тело – что оно есть и чувствует свойственные ему потребности. В тот день в библиотеке, среди книг, Александр сорвал с Эвы одежду, а потом увлек за собой на самые сумасшедшие в ее жизни американские горки и разбудил в ней ощущение силы женской привлекательности. Придал смелости. И она осознала, что получила от природы много козырей.