Риама кивнул.
— Был большой праздник… Потом земля взбесилась…
Он долго молчал, тупо глядя в пространство.
— Ну, вот… У нас много болот. Мы кузнецы. Мы знаем ценность болот. Мы оттуда берем железо, мы там выдерживаем железные пруты, чтобы вода выела плохой металл и остался бы самый лучший, а потом куем мечи. У нас лучшие мечи были, господин.
— Я видел тот, что при тебе, — кивнул Ринтэ. — Это и правда добрый меч.
Риама кивнул.
— Я про болота. Мы скоро заметили, что болота начали расти. Сначала медленно, а потом земля просто начала проваливаться под ногами, и на ее месте возникало болото, а в нем твари… Вот и все. Сначала люди стали бежать в города, подальше от болот, от Стены. Потом стали бежать из мелких городов в большие, потому как земля начала проваливаться даже там, где были скалы. Потом… потом госпожа отправилась на болота одна. Когда она вернулась, она сказала, что теперь болота больше не будут наступать, потому, что она заключила новый уговор с богами.
— Боги спят!
Риама закивал.
— Да! Да, она сказала, что только одному из богов есть до нас дело, и что с ним она и заключила уговор!
— Цена?
— Цена, господин… Мерзкая была цена. Мы отдавали тварям людей в великие праздники. Но зато болота не наступали… Господин, понимаешь, когда тебя не трогают, твоих родных, знакомых, как-то еще терпишь. Но когда твоих… Да, сволочь я, надо было сразу, сразу уходить, а мы все сидели — а вдруг пронесет, вдруг все не так плохо? А тогда уж и уходить стало трудно — отлавливали таких, и в болото… Мы, господин, как в ловушке оказались. Ну, когда наших коснулось, пришел совсем край. Либо смириться, глаза-уши заткнуть, либо что-то сделать. Наш Карран болота почти совсем окружили, еще немного — и уж не уйдешь. И мы собрались, перерезали людей королевы и пошли. А болота словно побежали за нами…, - мужчина зажмурился, замотал головой и стиснул зубы, пытаясь не разрыдаться. Ринтэ молчал.
— И вот мы сюда пришли. Тут земля стоит крепко.
Ринтэ кивнул.
— Благодарю тебя, Риама кузнец, вождь своих людей. Скажи всем — вы в Холмах, значит, будете жить по закону Холмов.
Заметив, как напрягся кузнец и как в глазах его мелькнул страх, Ринтэ добавил:
— Мы не приносим жертв тварям. Мы их убиваем. И тебе с твоими людьми придется защищать Холмы и жить там, где я скажу, если ты хочешь моего покровительства и защиты.
Риама выдохнул.
— Это мы всегда, господин, разве не понимаем? Тут все люди работящие, и драться с тварями мы готовы. — Он снова зажмурился и поджал губы, вспоминая свой страшный поход. Из-под опущенных ресниц покатились слезы, он зло выругался и вытер глаза рукавом. — Мы их будем бить везде, как сможем. А я кузнец, я оружие могу делать, и не только оружие…
— Я видел. Ты хороший кузнец, — улыбнулся Ринтэ. — Иди. И передай своим людям мои слова. Я подтверждаю обещания госпожи Адиэ.
Риама неуклюже поклонился и вышел, Один из стражей пошел проводить его.
— Сдается, в Холмах будет дневная стража, — задумчиво проговорил принц.
— С языка снял, — усмехнулся Ринтэ.
***
Так случилось, что к перелому зимы в Королевском холме замкнулся круг Объезда. Асиль поймала себя на том, что жалеет о тех днях, когда Холм был наполовину пуст. Это было какое-то иное время, вырванное из круга бытия. Время, когда было возможно все.
Давным-давно, когда луна была еще белой, в одну такую ночь она вела белую кобылицу по ручью. Тогда она встретила Младшего, и вместе они пережили ужас той ночи, ночи черного всадника на скале. Сейчас ей нужно было вернуться к тому ручью. Почему-то отчаянно нужно было вернуться туда.
Она не взяла с собой никого и не сказала, куда уезжает. Она не боялась тварей — их сейчас почти не бывает вблизи жилья, потому, что король Ринтэ Злоязычный крепко держит землю, а земля держит его.
Асиль ехала сначала медленно, погрузившись в думы, потом все быстрее, потому, что хотелось плакать, а вокруг не было никого и некого было стесняться. Она гнала кобылицу и рыдала, а ветер сразу слизывал слезы с лица. Облака разошлись, и вниз глянула кровавая луна. Ручей был красным, и зловеще-розовым был снег. И ее кобылица, и белые ее волосы казались окровавленными.
— Отпусти меня, — прошептала она. — Милый мой, отпусти меня. Прости и отпусти, пожалуйста. Я уже не хочу умирать. Отпусти меня.
Она плакала и плакала, а кобылица медленно шла по ручью, глухо цокая копытами по камням. Там, где она когда-то подняла глаза и увидела всадника на скале, она остановилась.
Всадник стоял там. В первый момент она вздрогнула, затем с облегчением поняла — не тот. А потом поняла, кто это, и закрыла лицо руками, потому, что не знала, что думать, что делать и как быть.
Они вернулись в Холм вместе. По дороге между ними не было сказано ни единого слова.
Под утро, когда они вернулись, примчался гонец и сообщил, что король будет через два дня. Асиль и так это знала, вестовые соколы прилетали из каждого холма. Она знала, что приедут все — все главы Холмов, и ее сын, и свекровь, и Лебединая Госпожа, а, стало быть, опять придется пытаться успокоить ее гордую душу и поддерживать мир.
А еще придется открыться перед государем и братом. И это пугало больше всего. Он не простит, не поймет. Как она смела забыть Эринта, всеми любимого короля?
А она и не забыла. И никогда не забудет. Но это совсем другое, совсем другое. Это поздняя, осенняя, почти безнадежная любовь. Последнее красное яблоко на голой ветви в пору глубокой осени.
"Это мое яблоко, — с мрачной решимостью подумала она. — Я не отдам его ни за что. Я, Асиль, Ледяной Цветок".
Королевский Холм готовился к празднику. На нижнем уровне украшали фонариками сады, тянулись в Холм подводы со снедью, купцы вытаскивали из кладовых ткани, одежду, обувь — попроще и побогаче, златокузнецы выставляли на прилавках кольца, серьги, пряжки, всевозможные украшения для жен и мужей, на любой вкус. Портные продыху не знали от заказов. В Школах не смолкала музыка и голоса — певцы и музыканты готовились к празднику, а для танцоров у златокузнецов заказали сотни серебряных и медных колокольчиков. В Нижних садах готовили помост для представлений.
Никогда еще на памяти нынешнего поколения Холм не готовился к празднику так истово. И у всех где-то в закоулках сознания таилась черная мысль — это в последний раз. Никто не говорил об этом. Никто не знал, почему, отчего завелась эта мысль. Но думали так все. И потому веселье было таким безудержным. И отчаянным.
Госпожа Асиль сама выехала из Холма с пышной свитой для встречи государя. А как оделась для встречи королева Холмов?
Черным было ее платье, отороченное соболем. Расшито оно все было хрустальными бусинками и сверкало, как звездное небо прежних времен, когда луна была еще белой, словно очищенный орех. По подолу и рукавам вышит был мелким речным жемчугом затейливый узор. Плащ, белый, словно снег, покрывал ее плечи, и подбит он был мехом белого зимнего волка. Застежка светлого серебра скрепляла его у ворота, и на черной эмали сверкала Ущербная Луна.
Ожерелье из сапфиров, хрусталя и лунных камней, соединенных серебряными звеньями, лежало на ее высокой груди, и хрустальные граненые шарики на длинных серебряных цепочках дрожали в ее ушах.
А что за венец надела на свои белые волосы госпожа Асиль?
Из тонкой серебряной проволоки сплетен был он, и серебряные листочки блестели в нем, а цветы сделаны были из сапфиров и хрусталя.
На белой кобылице ехала она, и звенели колокольчики в молочно-белой гриве благородного животного.
Такова была госпожа Асиль.
По правую руку ее ехали Науринья Прекрасный, старший маг Королевского холма, и Дева Зеленых рукавов — Майвэ, румяная, красивая, с длинной черной косой и глазами цвета весенней травы. А следом за ними — Адахья Верный, начальник Стражей.
А по левую руку ее ехал господин Тианальт, Блюститель Юга, королевский гость и заложник. Конь его был вороной, огромный, таких разводят на Юге, в землях Дневных. В красном, праздничном был он, в дорогой сбруе был его конь, золотыми гвоздиками было обито седло. Тяжелый багряный плащ закрывал его до пят, черные перчатки были искусно расшиты цветной и золотой нитью, свободно падали по плечам светлые волосы. И все, кто видел его, говорили — воистину, сам День едет почтить государя Ночи.
