— Называйте меня Бредом, — сказал я, пододвигая к ней кресло. — Пожалуйста, садитесь.

Она села; по-прежнему находясь в состоянии легкого шока, я вернулся за мой большой стол, чтобы прийти в себя.

Я снова взглянул на миссис Шайлер. Она сняла перчатки, и я увидел ее руки — белые, тонкие, с нежно-перламутровым лаком на ногтях. На левой руке у нее было кольцо с крупным бриллиантом.

— Пол предупредил меня о вашем визите, — смущенно произнес я. — Но я не ждал вас так скоро.

Она снова улыбнулась. Комната озарилась светом.

— Называйте меня Элейн.

— Э-лейн, — повторил я за ней.

На лице миссис Шайлер опять появилась улыбка.

— Мне никогда не нравилось имя Хортенс.

Ее голос звучал по-дружески доверительно.

— Не могу простить это маме.

Я усмехнулся.

— Понимаю. Родители нарекли меня Бернардом. Все звали меня Берни.

Она достала сигарету из плоского золотого портсигара, и я едва не расшиб себе лоб, поспешив обойти стол и поднести ей огонь. Она сделала глубокую затяжку и медленно выпустила дым.

Я вернулся к своему креслу и сел; в душе у меня происходила борьба. Я не мог понять причину.

Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.

— Эдит посоветовала обратиться к вам, потому что, — она тихо засмеялась, — вы — единственный человек в мире, способный помочь мне.

Я тоже позволил себе рассмеяться. Я начал успокаиваться. Почувствовал себя в своей тарелке. Старая, как мир, лесть. Снова посмотрел на миссис Шайлер. Понял, что выбило меня из колеи — я ожидал увидеть копию Эдит.

— Каким образом? — спросил я.

— Меня выбрали председателем нашего местного комитета по профилактике полиомиелита, и я подумала, что вы можете помочь мне спланировать эффективную кампанию, способную дать ощутимые результаты.

Она выжидательно посмотрела на меня.

Моя симпатия к ней мигом улетучилась. Как бы ни выглядела миссис Шайлер, прежде всего она была «девушкой» Эдит. Ее волновало только одно — как бы захватить побольше газетной площади. Я испытал разочарование.

Сам не знаю, почему это произошло. Все эти светские дамы одинаковы. Мечтают об известности, жаждут внимания прессы. Я поднялся.

— Буду рад помочь вам, миссис Шайлер, — сухо сказал я. — Если вы оставите моей секретарше ваш адрес и информацию о деятельности вашей организации или о вас лично, мы постараемся создать вам соответствующие имидж в прессе и широкое паблисити.

Она смотрела на меня с некоторым удивлением. Ее глаза выражали недоумение по поводу такого финала нашей беседы.

— Это все, что вы можете сделать, мистер Ровен? — недоверчиво спросила она.

Я раздраженно взглянул на нее. Меня тошнило от этих пустышек, которые приходили на заседания своих комитетов в норковых шубах.

— Разве вам нужно не это, миссис Шайлер? — с ядом в голосе произнес я. — Мы не можем заранее назвать суммарный объем публикаций, который нам удастся реализовать, но кое-что мы вам обеспечим. Вы ведь пришли сюда за этим?

Она плотно сомкнула губы. Глаза ее стали холодными, мрачными. Она встала, бросила сигарету в пепельницу. Взяла сумочку, лежавшую на кресле. Когда миссис Шайлер снова повернулась ко мне, ее лицо было таким же негодующим, холодным, как глаза.

— Вы не правильно меня поняли, мистер Ровен. Я не ищу личной известности. Я сыта ею. Я пришла сюда только за тем, чтобы разработать с вашей помощью план кампании по предупреждению полиомиелита. Я знаю, что такое терять близких, которых уносит эта болезнь, и поэтому взялась за эту работу. Я не хочу, чтобы другие матери и жены переживали то, что выпало на мою долю.

Она направилась к двери.

Я в полной растерянности смотрел вслед миссис Шайлер. Перед глазами мелькнул ее оскорбленный профиль.

— Миссис Дэвид Э. Шайлер! — вырвалось из моих уст.

Теперь я все вспомнил. Мысленно назвал себя идиотом. В прошлогодних газетах было много посвященных ей публикаций. Ее муж и дети умерли от полиомиелита.

Я остановил миссис Шайлер у двери, прежде чем она успела открыть ее. Прислонился к деревянной панели, преграждая путь миссис Шайлер. Она подняла глаза. Я заметил в них слезы.

— Миссис Шайлер, — с раскаянием в голосе вымолвил я. — Извините тупого болвана с Третьей авеню. Мне очень стыдно.

Она взглянула мне в глаза, вздохнула и молча вернулась к креслу. Достала золотой портсигар и раскрыла его. Поднесла сигарету к губам. Я увидел, что ее руки дрожат. Протянул зажженную спичку.

— Я очень виноват, — сказал я, когда отсвет золотистого огонька упал на лицо женщины. — Я принял вас за одну из тех дам, что ищут личной славы.

Она не отводила от меня взгляда. Голубоватый дымок стелился возле ее лица. Затем остались только глаза. Я утонул в переполнявшей их боли. С трудом сдержал желание обнять ее, утешить. Никто не должен испытывать таких страданий.

Ее голос прозвучал спокойно и мягко.

— Я прошу вас, Бред, если вы действительно поможете мне.

Зазвонил телефон. Это был Крис.

— Бухгалтер только что подвел баланс за прошлый месяц, — сказал он.

Я посмотрел на Элейн.

— Извините, — улыбнулся я. — Дела.

— Конечно, — кивнула она.

— Говори, — сказал я в трубку.

— Наш доход — двадцать одна тысяча; после уплаты налогов остается девять, — произнес он сухим, деловитым голосом.

— Хорошо. Продолжай.

— У тебя есть время? — с сарказмом в голосе спросил он.

— Да, есть, — холодным тоном ответил я.

Крис начал перечислять расходные статьи. Не слушая его, я смотрел на миссис Шайлер.

Она поднялась с кресла, прошла к стене и стала изучать плакаты. Мне нравилось, как она двигается, как держит себя, как наклоняет голову, рассматривая эскиз.

Должно быть, она спиной почувствовала мой взгляд. Внезапно повернувшись, миссис Шайлер улыбнулась мне.

Я ответил ей улыбкой; она подошла к столу и села Наконец Крис смолк, и я опустил трубку.

— Извините, — сказал я.

— Ничего, — отозвалась она. — Я понимаю.

Она посмотрела на плакаты.

— Какая необычная реклама. Вы не продаете ничего конкретного. Только разъясняете области применения стали.

— Что и требуется, — сказал я. — Это — часть кампании, которую мы готовим для сталелитейной ассоциации.

— А, кампания по обеспечению связей сталелитейщиков с общественностью, — произнесла она.

— Вы о ней знаете?

— Последние две недели я только о ней и слышу, — заявила она.

На моем лице появилось удивленное выражение.

— Мой дядя, Мэттью Брэйди, — председатель правления «Консолидейтид Стил». Последние две недели я провела в его доме.

Я присвистнул. Мэтт Брэйди был одним из немногих уцелевших стальных магнатов старой закалки. Пиратом с головы до пят. Умным, жестоким, безжалостным. Орехом, который нам предстояло расколоть. Даже Крис его боялся.

Она засмеялась.

— У вас такое забавное выражение лица. О чем вы задумались?

Я испытующе заглянул в ее глаза и решил, что с этой женщиной следует быть честным.

— Я подумал о том, что мой добрый ангел вновь спас меня. Я едва не выгнал из кабинета племянницу Мэтта Брэйди. Тогда я мог бы расстаться с надеждой получить заказ сталелитейщиков.

— Вы полагаете, что я бы поступила таким образом?

Она уже не смеялась.

Я покачал головой.

— Вы — нет. А вот я бы на месте вашего дяди — да.

Будь я Мэттом Брэйди, никто бы не смог безнаказанно обидеть вас.

Смех снова появился в ее глазах.

— Значит, вы не знаете моего дядю, — сказала она. — Когда речь идет о бизнесе, родственные отношения ничего для него не значат.

— Об этом я слышал, — сказал я.

О худших вещах, известных мне, я не стал говорить.

— Но он — добрый человек, и я очень люблю его, — быстро добавила она.

Я мысленно улыбнулся. У меня бы язык не повернулся назвать Мэтта Брэйди добрым. Того самого Мэтта Брэйди, который во время последнего экономического спада прижал к стене все мелкие сталелитейные компании, а затем поглотил их. Лишь Бог ведает, скольких людей он погубил одним этим альтруистическим поступком.