— Как ты здесь оказался? — спрашиваю, а сердце так и просится выбиться из груди. Хоть руки к ней прикладывай и крепко сжимай, чтоб не выпрыгнуло.

— Как-то с парнями, — Тим что-то достаёт из кармана, — ещё на втором курсе украли у сторожа ключи от всех тайных дверей. — Он раскрывает ладонь, демонстрируя мне маленький ключик. — И один так и не вернулся на место. — И снова прячет его обратно.

Я молчу на его ответ. И Тим тоже молчит. Мы как две застывшие статуи посреди тёмного коридора. Не знаю, как Тимур, но я просто пытаюсь найти хоть какие-то слова. Я обескуражена так, что в моей голове и мыслей-то нет. Приходится озвучивать то, что первым идёт на ум:

— Ты был в зале?

— Кто ж меня в таком виде пустит туда? — хмыкает Тим. — Успел заметить тебя поднимающейся по лестнице.

— И проследил?

— Проследил, — кивает и севшим голосом добавляет: — Хорошо выглядишь. И маска зачётная.

И я остро чувствую на себе его взгляд. Сразу же краснею. Везёт, что в коридоре на этаже отключён свет.

— Спасибо, — бормочу тихо, переминаясь с ноги на ногу. Ощущаю, что голые стопы уже заледенели. То ли от холодного паркета, то ли от волнения. — А ты как?

— Я так хорошо не выгляжу.

— Я имею в виду после боя. Ты просто… ну… — стушевавшись, запинаюсь. Но моя обида всё равно рвётся наружу: — Несколько дней не писал и не звонил.

— Всё нормально. Ребро одно только побаливает.

— Надо хотя бы чем-то намазать.

— Ань. Всё хорошо, — твёрдо повторяет Тимур.

Я сразу поджимаю губы и увожу взгляд в сторону. Ну вот опять я лезу со своей заботой. А нужна ли она вообще Тимуру? Мне бы научиться контролировать чувства.

— Я могу поговорить с тобой откровенно? — неожиданно тихо и как-то неуверенно спрашивает Тим.

Этот вопрос как бритвой по сердцу. Мне уже больно в груди и без разговора. Такие вопросы ведь не задают, чтобы поговорить о чем-то приятном. Но отказать сил в себе не нахожу. Продолжая пялиться в окно коридора, я просто сухо киваю.

— Давай отойдём? — Боковым зрением замечаю, что Тимур указывает подбородком на тот самый укромный уголок у кафедры криминалистики, где я и собиралась уединиться.

Даю согласие очередным кивком. Снова надеваю валяющиеся на паркете туфли, подбираю клатч, в который запихиваю ажурную маску, находившуюся всё это время у меня на голове, и плетусь за Тимуром в конец коридора. Смотрю на его бритый затылок, широкие плечи в чёрном худи и чувствую себя какой-то безвольной тряпкой. Я ведь догадываюсь, о чём может быть разговор. И, возможно, после него мне будет больно. Очень больно. Я буду плакать. Но всё равно иду за Тимуром.

В закутке у кафедры я нахожу себе место в самом углу большого окна. Осторожно присаживаюсь на его подоконник, туда же кладу клатч и только после этого решаюсь искоса взглянуть на Тимура.

Он всего в метре от меня. Становится лицом к окну, попадая прямо в отблеск тусклого света фонаря с улицы. Ощущаю, понимаю и вижу, что Тим напряжён. Всё ещё держит руки в карманах, не сводя взгляда с окна.

— Аня… — сипит он.

— Тимур, — спешно выдыхаю я, даже не успев подумать. Кажется, если я сейчас не оправдаюсь, то чокнусь. — То, что случилось в гостинице, — это…

— Это я собрался с тобой разговаривать, — чеканит он, перебивая. — Можешь пока просто помолчать и послушать?

— Прости, — я виновато прячу взгляд в свои колени.

Между нами на какие-то секунды образуется вязкая тишина, которую разбавляют едва слышные басы из актового зала. А Тимур делает глубокий вдох…

— Я… — начинает он сипло. — Возможно, я буду говорить сбивчиво и криво, но мне главное — сказать. Во-первых, я даже не понимаю, как так вышло, что за последние недели ты сделала для меня больше, чем все окружающие меня люди. Я не общаюсь с такими, как ты. — Я закусываю нижнюю губу, а Тим спешит объясниться: — Нет. Не в смысле, что ты плохая… Ты просто другая. Когда я хлопнул дверью перед носом отца, то думал: отсижусь у пацанов, будем с ними бухать, трахать тёлок. — Зажмуриваюсь до кругов перед глазами, а во рту уже горчит. — И всё будет весело. Даже когда ты поселила меня у себя на даче, я всё ждал, что день-два — и кто-то из моих друзей позвонит мне и скажет, чтобы я двигал к нему. Но я получил всего два сообщения за эти дни. Просьба занять бабла и приглашение оттянуться в клубе. — Тим переводит дыхание: резкий выдох и ещё один шумный вдох.

А я слушаю, замерев.

— И я ведь ответил, что не могу, у меня проблемы. Но никто не спросил: какие? В социальных сетях я вижу, как они тусуются. Моё отсутствие, оказывается, никого не беспокоит. А мой отец… — Очередной глоток воздуха, и Тим продолжает: — Он не спрашивает, где я, что со мной. Пишет мне только угрозы. Что порвёт меня, что я сдохну без него и что я тварь, — это Тимур произносит с такой болью в голосе, что я не могу не взглянуть на него.

Тим трёт лицо ладонями. Потом проводит ими по голове и резко опускает руки, а плечи будто бы оседают.

— Знаешь, как я устал от всего этого?! — голос Тимура срывается. — Даже твоя веранда с мышами не так отвратительна, как мысль находиться с отцом в одном доме. Я правда хочу уехать отсюда. Собрать как можно больше денег на боях и просто свалить. Да, я ещё не знаю, куда и чем мне потом заниматься, но это всё решаемо. Я хочу верить в это. Так что, может, и к лучшему, что моих друзей особо не парит моё отсутствие. Свалю в закат, и всё. Меня ничто не должно держать. Никаких привязанностей. А потом появилась ты, — выдыхает Тимур и бросает на меня взгляд.

Всего секундный. Но он пронзает меня, как спицами. Я даже вздрагиваю, а Горин, опять отвернувшись к окну, говорит дальше:

— Честно, сначала я принял тебя за очередную девицу, что положила на меня глаз. Ну а что я должен был думать? Ты откровенно пялилась в мою сторону. Лайк на фотке поставила, потом оказалась на той вечеринке. И да, я действительно мог бы тебя просто трахнуть. — От этих слов я с трудом сглатываю горькую слюну, скопившуюся во рту. — Но, когда ты заикнулась о том, что знаешь о боях, я зассал. Правда, — Тим криво ухмыляется. — Боялся, что ты начнёшь говорить об этом всем подряд. Или ещё хуже — у тебя могли быть фото или видео. Дело было не в этом клубе, а именно в том, что я скрывал своё занятие ото всех. Даже если получал ссадины или синяки, то пацаны не удивлялись. Они-то знают, что я вспыльчив. Подраться с кем-нибудь в клубе было за норму. Но если бы мои бои разлетелись по социальным сетям, то дошли бы и до ректората. Тогда быстро настучали бы обо всём моему отцу. И мой гениальный план с побегом пошёл бы по одному месту. — Вижу, как грудь Тимура приподнимается. Он снова набирает воздух в лёгкие. — Потом ты стала раздражать ещё больше.

И очередной удар словами. Я смотрю на застывший профиль Тимура в блеклом отблеске света из окна и порывисто шепчу:

— Почему?

На каменном лице Тима слегка меняется эмоция. Уголок губ приподнимается.

— Ты бесила меня своей правильностью. Мне иногда мерещился нимб над твоей головой. Я ничего хорошего тебе не сделал, чтобы ты впрягалась за меня.

— Ты выложил видео с Полиной в сеть.

— Тогда я сделал это из жалости, не потому, что хотел как-то защитить тебя или помочь. Полина ещё та сука. Ей на пользу.

Из жалости. Слова задевают меня глубоко изнутри. Жгут душу, уже скулящую под рёбрами. Из. Жалости…

— Ань, я… — Тимур отворачивается от окна и садится на подоконник. Опять то мнёт лицо ладонями, то водит ими по голове. А я всё смотрю на него, не моргая. — Того, что ты сделала, я не заслужил. Но, если бы ты так не поступила, я, наверное, и остался бы там, на лавке, той ночью в парке. Реально бы сдох. А знаешь, что ещё бесило? — глухо усмехается Тим, роняя руки на колени и запрокидывая голову.

— Что? — едва шевелю губами.

— То, что мои проблемы вдруг стала решать какая-то девчонка. Я ведь не так себе в голове всё это представлял. Думал, что я достаточно самостоятелен, чтобы со всем справляться в одиночку. А потом понял, что, кажется, я от тебя завишу.