— О, голубки! — Пахом возникает в каморке как из-под земли, а я резко перевожу взгляд с татуировки, украшающей всю грудь Тимура, вверх. И сталкиваюсь с его кривой ухмылкой. Щёки сразу же опаливает жар, а Горин, продолжая держать руки в карманах этих несуразных штанов, демонстративно расправляет плечи и наконец делает от меня шаг назад. — Всё? Оклемался? — Пахом с грохотом кидает какой-то коробок в угол комнаты и оценивающе рассматривает Тимура. — На ногах уже стоишь, от боли не стонешь.

— Я в норме, — прочищая горло, говорит тот.

Квадратная морда Пахома расплывается в улыбке:

— Вот и отлично. Значит, можешь уже сваливать отсюда.

— Ты же сказал, что могу здесь остаться на пару дней? — Тимур явно напрягается от этих слов.

— Это я преувеличил. Лучше завтра тебе до вечера койко-место освободить. Не хочешь ехать домой — перекантуйся у друзей. Батону вряд ли понравится всё это, — Пахом многозначительно кидает взгляд на меня, а потом, цокнув языком, опять топает к двери, оставляя нас наедине.

И снова между мной и Тимуром тянется молчание. Горин вальяжно следует к дивану и усаживается на него. Я понятия не имею, кто такой Батон, но, похоже, кое-кому нужно убраться отсюда до его прихода. Да и мне, видимо, тоже…

Тяжёлый выдох сам собой вырывается из лёгких, а Тимур неожиданно реагирует на это.

— Что? — спрашивает он.

А я сжимаю ладони и прикусываю губу. Если хочу быстрее перестать принимать участие в происходящем, то и вопросов никаких задавать не должна, но нет… Моё любопытство оказывается чуть проворнее ума.

— Почему ты не едешь домой?

Тимур забирается на диван с ногами и усаживается в позу лотоса. Облокотившись на свои разведённые колени, он подаётся чуть вперёд и твёрдо произносит:

— Я не хочу туда ехать. Такой ответ устроит?

Но я и рта раскрыть не успеваю, как Тимур предугадывает мои намерения:

— По глазам вижу, ты уже собираешься спросить почему, — хмыкает он.

— А ты и на этот вопрос ответишь?

— Нет.

Опять тишина. Вот и поговорили. Да и имеет ли смысл вести беседы о чём-либо? Тимур острее кактуса. Даже воздух рядом с ним колется. Пора завязывать.

— Таблетки на столе. Лечись, — бросаю я Тимуру и направляюсь на выход.

Дёргаю дверь за ручку, а мне в спину уже летит:

— Сколько я тебе должен?

— Нисколько, — равнодушно произношу я. Меньше всего мне хочется разбираться с Тимуром ещё из-за денег.

— Аня… — он вдруг зовёт меня по имени.

Хрипло и так как-то непривычно, что ноги мгновенно становятся ватными. Я застываю в дверях.

— Ты кому-нибудь… — настороженно начинает Тимур.

Но ему и продолжать не надо. Через какую-то призму разочарования я прекрасно понимаю, о чём он. Дура! Неужели я только что ждала от него нормального «спасибо»?

— Нет, — бросаю Тимуру и, даже не обернувшись, захлопываю за собой дверь каморки.

И надеюсь больше сюда никогда не возвращаться. Всё становится каким-то фарсом. На выходе из гаража односложно прощаюсь с Пахомом, который всё ещё возится с железными воротами, и уверенно иду к той тропинке, по которой сюда и пришла. А проходя мимо машины Горина, так и хочу с размаха треснуть по ней ногой. Только толку?

— Эй, погоди, — меня тормозит запыхавшийся Пахом. Он суёт мне в руки объёмный чёрный пакет. — На.

— Что это? — округляю глаза и ощупываю ладонями шуршащий полиэтилен: нетяжёлый и достаточно мягкий.

— Вещи Тима. Постирать надо, а у меня здесь не прачечная, — как ни в чём не бывало заявляет амбал.

И даже не даёт мне сказать ему хоть одно возражение. Пока я ошалело мну в руках чёрный пакет, Пахом исчезает за железными воротами гаража.

***

Недаром о женских сумках ходят легенды. Туда можно впихнуть невпихуемое и спрятать то, что должно быть спрятано навеки.

Уж не знаю про спрятанное навеки, а вот впихнуть в свой маленький рюкзак с тетрадками объёмный пакет у меня всё же выходит. Правда, за моей спиной уже не аккуратная котомочка, а огромный баул, который мне нужно как-то уберечь от глаз мамы.

Да, я тащу вещи Тимура домой. Но я честно пыталась выкинуть этот пакет по дороге. Даже несколько минут ходила вокруг урны за остановкой. В итоге не решилась. И это не потому, что боюсь реакции Тимура на пропажу его вещей. У меня не поднялась рука распорядиться тем, что мне не принадлежит.

Это чужое. Не моё. Нужно будет просто отдать их Тимуру. Как? Пока не знаю. Сейчас главное — не спалиться перед мамой.

Поэтому захожу я домой с неприятным ощущением в животе. Готовлюсь то ли врать, то ли оправдываться, если мама заметит, что мой рюкзак неестественно раздуло.

И по закону подлости, как только я вставляю ключ в замочную скважину, наша входная дверь распахивается сама, едва не двинув мне по носу. Мама уже стоит на пороге в пальто, накинутом на домашний халат, а в её руках какое-то блюдо, укутанное полотенцем.

— Ой, Анютка, ты уже с пар? — мама удивлённо моргает.

— Да, отпустили чуть раньше, — киваю уверенно, а сама боком пытаюсь протиснуться в квартиру. Поворачиваться спиной нельзя. — А ты куда? — интересуюсь осторожно.

— К Наташе в соседний подъезд. Из Турции прилетела. В гости зовёт. Посидим пару часиков, чаёк с пирожками попьём. Я побежала, пока горячие ещё, — довольная мама трясёт перед собой блюдом, от которого исходит умопомрачительный запах выпечки, быстро чмокает меня в щёку и радостно исчезает в подъезде, стуча по ступенькам каблуками.

И я глазам и ушам своим не верю. Закон равновесия вселенной, видимо, существует. Если где-то убыло, значит где-то прибыло. А в моём случае: если я где-то вляпалась, то где-то мне точно должно повезти.

Быстро закрываю за собой дверь, скидываю кроссовки и сразу мчусь в ванную. Мама вроде бы заикнулась про «пару часиков».

Мои руки дрожат, когда я делаю это. Стаскиваю со спины рюкзак, достаю пакет и развязываю на нём узел. Мне кажется, что этот чёртов полиэтилен шелестит на весь мир. В пакете всего две вещи: чёрное худи и чёрные джинсы, которые летят в барабан стиральной машины первыми.

Следом собираюсь закинуть и худи, но зачем-то просто сижу перед раскрытой «пастью» стиралки и держу в руках плотную чёрную ткань. Она вся в пыли, но от неё всё равно идёт стойкий запах парфюма Тимура. Его терпкость слишком быстро заполняет собой мои лёгкие, а рот — слюной.

Пальцами сжимаю ворот худи и противлюсь одному неприятному, но непривычно навязчивому желанию…

Я зажмуриваюсь и резко выдыхаю. Бросаю худи в машинку к джинсам и с хлопком закрываю дверцу барабана.

Я же не чокнулась, чтобы нюхать вещи Тимура?

Порошок. Ополаскиватель. И режим быстрой стирки. Как только машинка шумно начинает заливать в себя воду, я буквально обессиленно растекаюсь на полу ванной. Прямо так. В верхней одежде с улицы.

Я растеряна и вымотана. И, что будет завтра, даже не могу представить…

Глава 24. Тим

Глава 24. Тим

Закрутив скрипучий кран, опираюсь руками на ржавую раковину, смотрю в треснутое зеркало, висящее на обшарпанной стене. А из зеркала на меня смотрит помятая, исполосованная ссадинами рожа. У этой рожи всё ещё красные глаза.

Я грубо провожу ладонью по влажным щекам, подбородку, смахивая капли воды и ощущая колючесть на коже.

Надо побриться, но в этом закутке с дыркой в полу вместо туалета вряд ли можно найти нужный инструмент. Ржавая бритва Пахома на раковине меня не очень-то и прельщает.

А ведь он здесь реально живёт. Двадцать четыре на семь. Я никогда не спрашивал, но, похоже, ему и идти некуда. В отличие от меня. Ляпни я Пахому, что живу в особняке с охраной, где еду готовят повара и на завтрак можно легко заказать омара, он бы никогда не понял моего желания туда не возвращаться. Решил бы, что я тронутый на всю башку.

Наверное, так и есть. Потому что смотрю на своё отражение в старом зеркале и кривлюсь от одной мысли, что нужно ехать сейчас домой. Здесь, где вместо дорогих картин на стенах уличное граффити, повсюду вместо изящных статуэток торчат железные прутья, а вместо утончённого бомонда несколько раз в неделю собирается толпа бешеных мужиков и парней, готовых порвать друг друга на куски, мне как-то уютнее, чем в месте моей прописки по паспорту.