— Иван Андреевич, это всё Тимур, — взвизгивает Полина так, что я вздрагиваю. Она тычет пальцем сначала в Тима, а следом в меня. Замечаю, что яркий ноготь на этом пальце значительно короче, чем все остальные. Во мне вспыхивает секундное ликование: значит, я ей ещё и маникюр попортила. — И она. Это всё они… Они… — продолжает визжать Петрова.

Тимур дёргается к орущей Полине, но Иван Андреевич взрывается:

— Заткнулись все! — Он сжимает кулаки. — Да мне плевать, кто: вы или они… Сейчас сюда идёт сам губернатор проверять новые аудитории, на которые шло его спонсирование. А вы… — ректор «протыкает» убийственным взглядом каждого из нас по очереди. — Фамилии мне свои! Живо.

— Мишин.

— Ляпин, — почти одновременно произносят двое дружков Полины. Один из них вещает всё ещё с пола.

— Красно, — пищит Женя, хлопая перепуганными глазами.

— Петрова, — цокает Полина.

Взгляд ректора останавливается на мне, а я кошусь на Тимура. И пускай это бессмысленно. Ну что он сейчас сможет сделать? Тихо перевожу дыхание и бормочу:

— Просветова.

— Горин, — сразу же за мной басит Тим.

— А вы, Горин, вообще бы совесть имели. Репутацию отца так пятнать, — сквозь зубы говорит Иван Андреевич, стреляя взглядом теперь в Тимура. Тот лишь закатывает глаза на это замечание и засовывает руки в карманы худи. А лицо ректора вот-вот сравняется с цветом свёклы. — Слушайте внимательно. Я вернусь сюда через минуту. Уже не один, — Иван Андреевич угрожающе понижает голос. — И чтобы здесь никого не было. А в понедельник я вам устрою. Я вам такое устрою! Вон. Пошли, — резко указывает рукой на выход к лестнице.

Глаза Ивана Андреевича сверкают не хуже молний. А ещё он замечает несколько капель крови на паркете и быстро растирает их носком ботинка.

Первой ретируется Красно. Её как ветром сдувает. Она даже не ждёт свою подружку, что всё ещё застыла на месте и теребит в руках надорванный край платья. Парни, что набросились на Тима, тоже предпочитают смыться с глаз Ивана Андреевича сразу.

В коридоре остаёмся ректор, я, Тим и Полина, которая смотрит на нас, широко распахнув глаза. А в них плещется злоба.

— Что стоим?! — цыкает на нас Иван Андреевич. — Я плохо изъясняюсь? Пошли отсюда быстро. Разберусь с вами в понедельник.

И Тимур уверенно делает шаг ко мне. Молча приобнимает меня за талию, прильнув губами к моему лбу. Его совсем не смущает злющий ректор рядом. Я же заливаюсь краской по уши, но именно в эти секунды ощущаю себя в полной безопасности. Дрожащий выдох вырывается из моих лёгких.

А удаляющийся стук каблуков Полины всё расставляет на свои места. Кажется, я только что без драк и кулаков одержала над ней победу.

***

В машине Тимура тепло. Из печки шумно дует горячий воздух, но мои ладони всё равно ледяные. Я пытаюсь согреть их и согреться сама, укутавшись в худи Тимура. Он отдал его мне, как только мы вышли на улицу. Моё пальто осталось висеть в гардеробе.

Я не думала о нём, когда уходила из академии. Точнее, меня оттуда вывел Тим. Я просто следовала за ним, вжавшись в его руки.

Я всё ещё плохо понимаю, что произошло. Естественно, никуда ужинать мы не поехали. Какое мне кафе, когда я с расцарапанным лицом, щеками в туши и грязным платьем? Стоя там, в коридоре, Тим лишь спросил, куда поедем. Взглянув в обеспокоенные зелёно-карие глаза, я просто ответила:

— Домой. Хочу домой.

Только я не о маме своей говорила и нашей квартире. Тимур правильно понял мою просьбу. Я не готова сейчас видеть её, говорить с ней, что-то объяснять. Не могу. Поэтому свет фар в эту минуту скользит по дороге, ведущей в Богудонию.

Мы едем молча. И, несмотря на тишину в салоне, мне уютно. Хотя нам есть о чём поговорить. Этот вечер вышел сумасшедшим. Но я не чувствую напряжения от молчания. Я просто рядом с Тимом. Мы поговорим, обязательно всё обсудим. Я это точно знаю, но сейчас мы оба выбираем тишину.

И лишь иногда ловим взгляды друг друга. Для меня это важнее, чем слова. Ведь в глазах Тима я никогда ещё не замечала такого завораживающего спокойствия. И всё пытаюсь успокоиться сама. Я почти без остановки дёргаю манжеты и безпрерывно вдыхаю запах Тимура, пропитавший ворот его худи. Меня всё ещё трясёт. Тим замечает это, бросив взгляд на мои руки, которые теребят рукава кофты. Он протягивает мне раскрытую ладонь и снова уводит взгляд на дорогу. Без слов.

Я робко кладу свою ладонь на его. Едва касаюсь её, как Тимур сразу же уверенно переплетает наши пальцы. Так крепко, что сердце на мгновение замирает.

И только когда оказываемся на веранде, в полной темноте — сегодня почему-то не горит соседний уличный фонарь — и тишине, с меня как морок спадает. Успевшая согреться в машине Тима, я быстро теряю всё то тепло, что шло от его рук. Ко мне так стремительно возвращается холодная дрожь, что стук моих зубов слышит даже Тимур.

— Так холодно? — Он сразу же стягивает с себя ветровку, взятую из машины, и накидывает мне её на плечи, укутывая. А ещё забирает из моих рук клатч. — Я сейчас попробую включить духовку в плите. Тебе надо согреться.

Уже в одной футболке Тим направляется к старой газовой плитке. Включает фонарик в телефоне, кладёт его на пол и лезет к духовке, гремя какими-то сковородками в ней, пока я стою посреди веранды и дрожу, словно по мне двести двадцать пускают.

— Что я наделала, Тим? — сдавленно шепчу я, смотря на то, как он возится с духовкой.

— Ничего, — хмыкает он, не оборачиваясь. Чиркнув спичкой о коробок, зажигает пламя в духовке. — Всего лишь подралась.

— Нет, — я глупо трясу головой и заламываю дрожащие руки. — Это не я. Я не могла.

А Тимур уже поднимается на ноги. Проходит к кухонному шкафу и достаёт оттуда стеклянный стакан и бутылку. И свет включённого фонарика на телефоне Тима попадает на её содержимое: там плещется что-то, что очень похоже на крепко заваренный чай. Тимур наливает это мне в стакан. Совсем немного, и, отставив бутылку на стол, протягивает его мне.

— Держи, — уверенно произносит он и строго смотрит на меня.

Я недоверчиво кошусь на стакан, но всё равно забираю его из татуированных ладоней. Содержимое в нём сразу же начинает плескаться о его края: настолько сильна дрожь у меня в руках.

— Ч-что это?

— Лёгкая доза успокоительного, — отвечает Тимур.

Он наблюдает, как я разглядываю стакан, а потом подношу его к носу и делаю вдох.

— Это не чай с ромашкой, да? — спрашиваю, когда улавливаю чёткий аромат спиртного. Коньяк? Виски? Чёрт его знает. Я же в этом не соображаю.

— Не чай. Но тебе надо. Хотя бы глоток, — уверенно заявляет Тим.

Неожиданно мы снова оказываемся в кромешной темноте.

— Твою ж, — чертыхается Тимур. — Кажется, телефон сел. Сейчас.

И, пока мои глаза опять привыкают к мраку, я слушаю его движения. Кажется, Тим полез по шкафам. Чем-то стучит. А я всё стою на месте, но теперь уже со стаканом чего-то спиртного в руках. И до сих пор нервная дрожь в теле униматься не хочет.

— Сегодня ты перестала скрывать в себе некоторые черты своего характера, — где-то рядом из темноты раздаётся голос Тима. Снова слышу звук чиркающей спички, а потом над столом вспыхивает огонёк, озаряя тусклым оранжевым светом лицо Тимура. Его взгляд направлен на меня, а глаза прямо-таки сверкают. — Я видел нос Петровой. Сильно.

У меня неприятно ёкает в груди. Это же просто бред. Я разбила нос Полине? Ужасаться этому или радоваться — я не понимаю. Но подступающую к груди панику уже чувствую.

Я нерешительно подношу к губам стакан. Делаю крошечный глоток. А рот и язык сразу же обжигает. Горячий спазм схватывает лёгкие. Я закашливаюсь. Чувствую, что жгучие капли проглоченной мною жидкости медленно стекают по горлу.

И да, ощущения не слишком приятные, но это действительно отвлекает меня от неконтролируемой дрожи. Ведь теперь я морщусь и пытаюсь восстановить дыхание, с укором поглядывая на Тимура.

А он уводит горящую спичку от своего лица. Свет от быстро разгорающегося огонька теперь падает на стол, на котором уже хаотично расставлены свечи. Так вот что искал в темноте Тим. Теперь он по очереди поджигает каждый фитиль. Один за одним они озаряют мягким, тёплым светом силуэт Тима и стол.