Хихикнув напоследок, Фрэнсис повесила трубку и направилась к двери в павильон, возле которой стоял Уэсли.
— А-а, — сказала она, снова хихикнув, — чудо-мальчик в полной готовности.
— Просто мне надо позвонить, но сначала… — Внезапно он схватил ее и поцеловал в губы.
— Наконец-то научился кое-чему у актеров. Например, как проявлять страсть в присутствии мужей. — Ее голос был несколько хриплым от выпитого.
— Когда мы увидимся? — Уэсли не выпускал ее рук, как будто надеялся удержать силой.
— Кто знает? — насмешливо сказала Фрэнсис. — Может, никогда, а может, когда подрастешь.
— Ты же не всерьез так думаешь.
— Никто не знает, что я думаю на самом деле. А я — тем более. Я хочу дать тебе один хороший совет. Мы неплохо повеселились, а теперь ты об этом забудь.
Дверь из павильона распахнулась, и они увидели мужа Фрэнсис.
— Пусти ее.
Уэсли разжал руки и немного отступил.
— Мне известно, чем вы до сих пор занимались. Шлюха.
— Джек, успокойся, пожалуйста, — тщательно выговаривая слова, сказала Фрэнсис.
Муж дал ей пощечину.
— А что касается тебя, ублюдок, — сказал он Уэсли, — если я еще раз увижу, что ты сшиваешься около моей жены, то сверну тебе шею.
— Супермен, — с издевкой сказала Фрэнсис. Она даже не поднесла руку к щеке, словно муж до нее и не дотрагивался. — Всюду и везде, кроме постели.
Он глубоко вздохнул и снова ударил ее по щеке еще сильнее.
Однако Фрэнсис и на этот раз не приложила руку к щеке.
— Ты такая же свинья, как и твои шпионы.
Муж схватил ее за руку.
— Сейчас ты пойдешь со мной и будешь улыбаться, потому что твой муж, которого задержали дела на Западном побережье, сумел вырваться в Нью-Йорк, чтобы провести с тобой уик-энд.
— Как тебе будет угодно, свинья, — ответила Фрэнсис. Она взяла его под руку и, не взглянув на Уэсли, пошла с мужем обратно в павильон, где теперь играла музыка и танцевали пары.
Уэсли стоял неподвижно, лицо у него подергивалось. Затем он с силой сжал пустой пластиковый стаканчик и швырнул его в стену. Так он стоял минуты две, пока не Почувствовал, что теперь уже не бросится за ними вслед и не вцепится этому человеку в горло.
Убедившись, что голос у него не дрожит, он позвонил в гостиницу, и телефонистка на коммутаторе сказала ему, что мистер Джордах ничего не просил передать. Уэсли еще немного постоял у телефона, потом вернулся в павильон, нашел тетку и передал ей слова телефонистки. После этого он подошел к бару, заказал виски, залпом выпил, заказал еще порцию и тут почувствовал на плече чью-то руку. Он повернулся и увидел рядом с собой Элис. На ее лице было то самое высокомерное выражение профессиональной медсестры, которого он уже начал побаиваться.
— Мне кажется, — спокойно сказала Элис, — было бы неплохо привести себя в порядок. У тебя все лицо в губной помаде.
— Спасибо, — ответил он деревянным голосом, вынимая носовой платок, и вытер им губы и щеки. — Так лучше?
— Намного. Ну, мне пора. Я убедилась, что у киноактеров вечеринки самые обыкновенные, хоть о них и рассказывают бог знает что.
— Спокойной ночи, — сказал Уэсли. Ему хотелось попросить у нее прощения, хотелось, чтобы ее глаза перестали быть холодными и чужими, но он не знал ни как это выразить словами, ни за что она должна его простить. — Ну пока, попозже увидимся.
— Может быть.
Боже мой, подумал он. Что я наделал! Пора убираться из Нью-Йорка. Он снова повернулся, к стойке и заказал еще виски. Когда он брал у бармена стакан, к нему подошел Рудольф.
— Хорошо проводите время, мистер Джордан?
— Чудесно. Гретхен вас ищет. Она беспокоится. Даже просила меня позвонить в отель.
— Меня задержали. Пойду поищу ее. А потом мне надо с тобой поговорить. Ты где будешь?
— Здесь.
Рудольф нахмурился.
— Не спеши, мальчик, — сказал он. — В Нью-Йорке бутылку виски найдешь и завтра утром, если постараешься. — Он дружески похлопал Уэсли по плечу и пошел разыскивать Гретхен.
Рудольф увидел ее на другой стороне площадки, где танцевали пары. Гретхен разговаривала со сценаристом Ричардом Сэнфордом. Рудольф мысленно отметил, что Сэнфорд не пожелал отказаться от неизменной куртки и, шерстяной рубашки с открытым воротом даже по случаю окончания съемок своего первого фильма.
— Больше всего меня беспокоит, — серьезно говорил Сэнфорд, — то, что в материале, который я пока видел, у героини мало крупных планов, а средним планам не хватает выразительности, а…
— Дорогой Ричард, — сказала Гретхен, — боюсь, что, подобно большинству сценаристов, вы увлеклись прелестями актрисы и не обращаете внимания на ее способности.
Сэнфорд покраснел.
— Это вы бросьте, — пробормотал он, — я с ней почти не разговаривал.
— Зато она с вами разговаривала, — сказала Гретхен. — А когда имеешь дело с такой молодой особой, этого более чем достаточно. Я очень сочувствую, что из-за других дел ей было не до вас.
— Вы меня недооцениваете, — обиделся Сэнфорд.
— Эта проблема занимает людей искусства более пяти тысяч лет. Вы еще к ней привыкнете.
— У нас с вами дружеские отношения не сложились. Вас просто раздражает то, что я мужчина. Я с самого начала это чувствовал.
— Во-первых, это не относится к делу, а во-вторых, абсолютная чушь. И если вы сами этого не знаете, то разрешите сказать вам, молодой человек, что в основе искусства лежат не дружеские отношения.
— Вы просто злобная, стареющая женщина. — Копившееся месяцами возмущение прорвалось в его голосе. — Чего вам не хватает, так это хорошего мужика. Но не находится достаточно вежливого человека, чтобы прийти вам на помощь.
Гретхен потерла глаза, прежде чем ответить.
— Вы талантливый, но неприятный молодой человек. С возрастом вы станете менее неприятным и, вероятно, менее талантливым.
— Зачем вы меня оскорбляете?
— В нашей профессии, — сказала Гретхен, — оскорбления не имеют значения. Вы меня раздражаете. И я, наверно, вас тоже. Впрочем, и это не имеет значения. — Но, дорогой Ричард, — она чуть коснулась его щеки, одновременно и ласково и угрожающе, — я обещаю служить вам исправно. Большего не просите. Я обещаю столько крупных планов и чувств, сколько может выдержать зритель. С нашей героиней проблема не в том, что ее на экране будет слишком мало, а в том, чтобы не было слишком много.
— У вас на все готов ответ. Мне ни разу не удалось вас переспорить, Кинселла предупреждал меня…
— А как поживает наш дорогой Эванс? — спросила Гретхен.
— Неплохо. — Сэнфорд смущенно переступил с ноги на ногу. — Он предложил мне написать сценарий для его новой картины.
— Значит, вы на пути в Голливуд?
— В общем… да.
— Очень рада за вас обоих. Вы, безусловно, будете довольны друг другом. А сейчас извините, мне надо поговорить с братом.
Сэнфорд безнадежно покачал головой. Когда она добралась до Рудольфа, тот посмеивался.
— Над чем это ты?
— Я видел, какое выражение лица было у этого молодого человека, когда ты от него отошла.
Гретхен скорчила гримасу.
— Мы занимались делом, требующим наибольшего напряжения творческих сил: старались как можно больше оскорбить друг друга. Одна картина, и он считает себя уже главным редактором «Кайе дю синема»[31]. Погибшая душа. Но невелика трагедия. Америка полна талантов, способных создать всего одну-единственную вещь. А где ты был все это время? Я беспокоилась.
— У нас неприятности в Коннектикуте. Доннелли готов кусать себе локти. Похоже, наш проект рухнет.
— Почему? Что произошло?
— Какое-то паршивое общество по охране окружающей среды возбудило против нас дело — требуют прекращения строительства. Мы целый день просидели с адвокатами.
— А я думала, что все в порядке.
— Я тоже так думал до вчерашнего дня. Мы-то покупали заброшенный фермерский участок. А теперь нам говорят, что это, видите ли, драгоценная заповедная земля, где полно редких птиц, чудесных оленей, прелестных змей. А за последние годы замечены даже три рыси. И вместо благодетелей стареющего человечества мы оказались городскими хапугами, намеренно загрязняющими чистый воздух суверенного штата Коннектикут, и к тому же врагами рысей. — Он полунасмешливо покачал головой.
31
Французский журнал, посвященный проблемам киноискусства.