Джон, несомненно, давал основания для тревожных снов. У него было больше смертельных врагов, чем у любого другого человека, с которым я когда-либо была знакома. Иногда и я превращалась для него в такого врага.

Впервые я встретилась с ним, когда охотилась за неким фальсификатором исторических ценностей. Никто не уполномочивал меня заниматься подобными вещами, я ввязалась в это дело из чистого любопытства и желания бесплатно провести отпуск в Риме и, можно сказать, получила по заслугам, влипнув в историю. Джон вызволил меня. Вообще-то он сам охотно участвовал в этом мошенничестве до тех пор, пока другие не задумали меня убрать. Впрочем, по его собственному признанию, галантность была здесь ни при чем, просто он не одобрял убийств по практическим соображениям. Как он выразился, «наказание становится намного суровей».

Я вовсе не собиралась в него влюбляться. В сущности, он не мой тип: всего на дюйм выше меня, отнюдь не богатырского телосложения, черты лица (за исключением одной-двух) приятные, но заурядные. Не знаю, почему я в конце концов очутилась в том маленьком отеле в Трасте-вире. Из благодарности? Женского сочувствия к раненому герою? Любопытства? Или из-за кое-каких исключительных обстоятельств? Опыт оказался памятным, и, возможно, то была худшая в моей жизни ошибка.

Следующее краткое свидание в Париже вышло и неловким, и дорогостоящим. Утром я проснулась оттого, что полиция колотила в дверь. Джон исчез. Естественно, не оплатив счета.

Почему же спустя несколько месяцев я снова откликнулась на его загадочную весточку из Стокгольма[5]? Я сказала себе, что хочу вернуть ему парижский должок, ответить на вызов и сыграть с ним по его же правилам. (Так я себя уговаривала.) Поначалу план представлялся относительно безобидным — я была нужна Джону, чтобы получить доступ к некоему ничего не подозревавшему старику, у которого в саду за домом случайно оказался зарыт клад. Но когда еще одна группа мошенников нацелилась на те же сокровища, все обернулось кошмаром. То была моя первая встреча с безжалостными профессионалами подпольного мира искусств, и я искренне надеялась, что она станет последней. Джон тоже профессионал, но по сравнению с Максом, Хансом, Руди и их боссом Лифом он казался маленьким лордом Фаунтлероем. Джон раздражал их еще больше, чем меня, а с моей точки зрения, он, безусловно, был меньшим из двух зол. Таким образом, нам снова пришлось действовать заодно, чтобы спастись. Мое отрицательное мнение о нем не изменилось, хотя...

Это было одно из самых ярких приключений в моей жизни, которую и без того не назовешь такой уж бесцветной. Я пыталась пересечь в протекающей лодке очень глубокое и очень холодное озеро во время страшной грозы, работая веслами изо всех сил, в то время как убийца — любитель водного спорта, уцепившись за нос лодки, полосовал меня ножом. Я уже смирилась было с тем, что придется умереть молодой, когда над бортом появилась голова Джона. Он был безоружен и тяжелее весом, но ему удалось отвлекать внимание Лифа до тех пор, пока я не причалила к берегу. Тело Лифа нашли позднее. Джон так и не объявился — ни живой, ни мертвый. Все, кроме меня, решили, что он тоже утонул. А спустя восемь месяцев, не получив от него ни словечка, и я начала сомневаться.

Дело, связанное с троянским золотом[6], дало предлог связаться с Джоном по анонимным каналам — единственным, известным мне. Честно говоря, меня удивило, что он откликнулся, так как однажды сказал, что я приношу ему одни несчастья.

Счастья у него и без меня не прибавилось. Пару раз он вытаскивал меня из беды и в последнем случае сам изрядно пострадал, а это противоречило его принципам, которые он как-то мне изложил: «Иных людей возможно убедить в том, что они избрали неверный путь, лишь как можно чаще и сильнее нанося им болезненные удары. Но я против того, чтобы удары наносились мне».

Афера с троянским золотом окончилась еще одним происшествием, несомненно, вызвавшим у Джона такое же негодование, какое вызывала мысль о возможности нанесения ему удара. Я безжалостно воспользовалась положением человека, который был избит, измочален и истекал кровью, чтобы вырвать у него признание в любви. Слово «люблю» он употреблял и прежде, но оно всегда относилось к Шекспиру, Джону Донну или иному литературному гению. Фразы, которые я вытянула из него в тот день, были удручающе банальны и прямолинейны. Никакими литературными достоинствами они не обладали.

С той мимолетной встречи прошло девять месяцев. Видела я Джона за это время всего трижды, но почти каждую неделю получала от него какую-нибудь весточку — то открытку, то забавный подарок, то несколько слов на автоответчике — ровно столько, сколько требуется, чтобы сообщить, что у него все в порядке.

Последняя открытка пришла в конце августа — шесть недель назад. И с тех пор больше ничего.

Я встала и пошла к умывальнику смыть с руки повидло. Нужно выйти из музея и позвонить Карлу Федеру из киоска или из кафе: не хотелось, чтобы Герда подслушала наш разговор.

«Лицо», о котором шла речь в донесении агента Буркхардта, наверняка Джон. Он был единственным жуликом, которого я знала настолько хорошо, — а я была одной из немногих людей в мире, которые знали его настолько хорошо, — одной из немногих, кто видел его au nature[7] и мог узнать, какие бы уловки он ни предпринял. Он все равно не сможет скрыть от меня форму рук, длинные ресницы или...

За шесть недель — ни единого слова! Как он мог так обойтись со мной, негодяй! Насчет любви я не обманывалась, склонна была воспринимать его декларацию на этот счет скептически и признанием на признание так и не ответила; но если он решил порвать отношения, обязан был сделать это по меньшей мере вежливо.

Мне, конечно, пришло в голову, что Джон сам передал информацию о Каирском музее Буркхардту. Он поступал таким образом и прежде. Если это так, я действительно буду в безопасности. Джон — не убийца. («Что, никогда?» — «Ну, почти никогда»). В глубине души я уже знала, что все равно отправлюсь в этот проклятый круиз. Как сказал Буркхардт, такой шанс упустить нельзя.

IV

Я никогда не была сильна в покере. Играть с Карлом Федером в его игры перестала пару лет назад. Теперь мы снова договорились встретиться в кафе. Когда я пришла, он уже ждал, и, прежде чем открыть рот, я заметила его самодовольную ухмылку. Он прекрасно знал, что я клюну.

— Предположим, я соглашусь, — сказала я. — Это не означает моего согласия, но предположим. Почему мне нельзя ехать в качестве туристки? Не желаю ставить себя в дурацкое положение, притворяясь, что обладаю знаниями, которых у меня нет.

— Потому что вам неоткуда взять денег на такое путешествие, — ответил Карл. Его голос был таким же мягким, как взбитые сливки на его кофе. (Баварцы приправляют взбитыми сливками все, кроме разве что кислой капусты. Это одна из причин, почему я люблю Баварию.) — Да, конечно, мы могли бы придумать тетушку, которая умерла, оставив вам состояние, или еще что-нибудь в этом роде, но кто в это поверит? Зачем бы вы стали тратить свалившееся на голову наследство на подобное путешествие? Ваши профессиональные интересы, как вы сами справедливо заметили, лежат в иной области. Нет, позвольте мне закончить. — Он поднял палец и потряс им с видом дедушки, читающего наставление. — Легенда будет такова: вы согласились заменить заболевшего в последний момент коллегу. В этом, понятно, есть некоторое лукавство, но кто бы устоял перед такой возможностью? Вы будете читать лекции по... дайте подумать... гм... ну конечно! По средневековому исламскому искусству Египта. Это будет отлично, nicht[8]?

— Nicht! — ответила я. — Я ничего не знаю о... А, черт, какая разница! На самом деле, Карл, существует только одна загвоздка — Шмидт.

вернуться

5

Роман «Силуэт в багряном». — Примеч. автора.

вернуться

6

Роман «Троянское золото». — Примеч. автора.

вернуться

7

В естественном виде, здесь: в чем мать родила (фр.).

вернуться

8

Нет (нем.).