Глава девятая
Мэри съежилась на земле словно комок легкой зеленой ткани и спутанных темных волос. Джон рывком поставил ее на ноги:
— Давай убираться отсюда!
— Разве мы не подождем, пока приедет полиция? — проквакала я сдавленным голосом, сдерживая тошноту.
Джон не потрудился ответить. Волоча за собой спотыкающуюся жену, он уже удалялся, как всегда, возглавляя побег. Шмидт дернул меня:
— Он прав, стрельба может возобновиться. Пошли, здесь мы уже ничем не поможем.
Кажется, с этим были согласны все. Крича и толкаясь, люди хлынули к выходу. Истинное количество их ошеломило даже стражей, которые, впрочем, выглядели не менее потрясенными, чем посетители. Они беспорядочно размахивали винтовками, а один палил в воздух — надеюсь, что в воздух. Если они хотели остановить паническое бегство, то нисколько в этом не преуспели; услышав выстрелы, люди обезумели еще больше. Толпа вырвалась на автостоянку, нас вынесло вместе с ней.
Джон материализовался из пустоты, схватил Шмидта за воротник и закричал:
— Сюда!
Эд стоял возле машины. Увидев нас, он открыл заднюю дверцу и энергично замахал большим, тяжелым, смертоносным предметом, который держал в правой руке:
— В машину! Поехали!
Джон, все еще держа Шмидта за воротник, приподнял его над землей и буквально вбросил в машину, затем пинками погнал туда же меня, наступая на пятки. Запихнув вышеозначенные пятки вместе с ногами, которым они принадлежали, в салон автомобиля, он прыгнул туда сам. Дверца с треском захлопнулась, и машина рванула с места.
В конце концов мы кое-как разобрались с нашими руками и ногами. Эд сидел впереди, рядом с шофером. Пистолета больше видно не было. Мэри скорчилась в уголке; глаза ее были широко открыты, но взгляд оставался неподвижным, словно остекленевшим. Ее прелестное платье измялось и покрылось пылью. Пристроившись на откидном сиденье напротив нас, Джон пальцами расчесал взъерошенную шевелюру. На нем не было ни царапинки, так же, впрочем, как и на Шмидте, благоразумно сумевшем упасть на меня. Я же испачкала кровью всю дорогую бархатную обивку автомобиля Лэрри.
Я ожидала, что последует визит, если не реприманд, со стороны полиции. Но мне следовало бы догадаться, что по отношению к такой персоне, как Лэрри, подобная вульгарность здесь недопустима. Шмидт сидел в моей комнате и умолял позволить ему намотать ярды бинта на мои израненные ноги и руки, когда слуга постучал в дверь и, войдя, сообщил, что хозяин ждет нас на террасе, где приготовлены напитки.
Все остальные уже собрались там. Мэри переоделась. Теперь она была в белом — и с греческими сережками. Лэрри засуетился, увидев мои ссадины, но я пресекла поток его сочувствий:
— Это всего лишь царапины и ушибы. Со мной все в порядке, чего не скажешь о бедном Жане Луи. Это ведь был он, правда? Я не... не совсем уверена.
— Так мне сообщили. На нем, разумеется, была представительская карточка.
Оставаясь в любых обстоятельствах безупречным хозяином, Лэрри, прежде чем сесть в кресло, подал мне стакан, а затем прикрыл ладонью глаза:
— Содрогаюсь при мысли, что придется сообщить об этом его родителям. Они так гордились им.
По щеке Шмидта скатилась слеза.
— Furchtbar[48], ужасно, страшно. И именно в тот момент, когда сбылась его заветная мечта. Что вы теперь будете делать с Институтом, Лэрри?
Одетый с иголочки, вальяжно развалившийся в кресле Джон произнес, растягивая слова:
— Говорят, у каждого облака есть свой серебряный ореол. Кажется, нынешний ореол — для Фейсала. Или вы собираетесь назначить директором кого-нибудь другого?
Даже Лэрри с трудом удалось сохранить любезное выражение лица при этих жестоких словах. Он лишь коротко ответил:
— Фейсал, разумеется, займет эту должность. Сейчас он будет здесь. Нам нужно обсудить множество дел, поэтому я оставлю вас, когда он придет, заранее прошу меня извинить.
— А террористов поймали? — спросила я.
— Еще нет. Там была большая неразбериха. Полиция произвела облаву и арестовала...
— Наиболее вероятных подозреваемых, — тихо сказала я. Из того, что я знала о следственных органах госбезопасности, можно было заключить, что ничего хорошего «наиболее вероятных подозреваемых» не ждет.
Джон поставил стакан на стол и встал:
— Пожалуй, пойду поплаваю. Кто-нибудь со мной?
Мэри отрицательно покачала головой. Шмидт с сомнением произнес:
— Мне кажется, это не совсем уместно.
Заложив руки в карманы и насвистывая, Джон неторопливой походкой направился в дом. Слух у него безукоризненный. Я узнала мелодию «Смерти на шоссе». Сегодня он превзошел самого себя по части бестактности. В отличие от того, о чем поется в этой песне, в нашем происшествии виски не было, зато было много крови. И я не слышала, чтобы кто-то молился.
Лэрри попытался освободить Шмидта от угрызений совести:
— В конце концов вы едва знали беднягу...
Но Шмидт не пошевелился. Я не хотела бы, чтобы у кого-то создалось впечатление, будто он недостаточно чувствителен, но, подозреваю, что им руководили не только соображения приличий. Видимо, желание поесть, выпить и получить побольше информации было еще сильнее. Отдавая должное закускам, он засыпал Лэрри вопросами. Ранен ли кто-нибудь? Установлено ли, с какой целью совершена террористическая акция? Где была заложена бомба и как приведена в действие?.. Бленкайрон не знал ответов. Наконец слуга сообщил, что Фейсал ждет Лэрри в кабинете, и тот, извинившись, вышел. Шмидт решил, что теперь не грех и искупаться. Поскольку я не могла решить, что лучше: вести задушевную беседу с беременной женой или любоваться великолепными мускулами мужа беременной жены, то удалилась к себе в комнату.
Я тоже не знала ответов на вопросы, которые Шмидт задавал Лэрри, зато мои, надо признать, неотчетливые воспоминания о случившемся подсказывали еще несколько, не пришедших в голову Шмидту. Я видела огромную воронку в земле и клубы пыли, но ни одна колонна не упала и ни на одном сфинксе не осталось ни царапины. Я видела множество лежавших на земле тел, но лишь одно из них было безусловно мертвым. Убийство иностранца, к тому же иностранного археолога, наделает много шума. «Наиболее вероятные подозреваемые» всегда имеются на всякий пожарный случай, но в данном случае им, боюсь, была предназначена роль козлов отпущения. Истинные же преступники, чья вина может быть доказана в судебном порядке, найдены не будут. (Прошу обратить внимание на терминологию. Мы, известные сыщики-любители, обожаем выражаться, как профессионалы.)
Не могу сказать, что в тот момент я ощущала себя таким уж профессионалом. То, что я чувствовала, можно было назвать страхом, от которого во рту становится сухо. Обрывки и осколки некой гипотезы расползались в голове, словно изворотливые жучки со множеством ножек, и каждый раз, когда я пыталась прихлопнуть хоть одного, бросались в укрытие за твердыню моей глупости. Весь план, казалось, настолько противоречил здравому смыслу, что я бы умерла от смеха, окажись его автором кто-то другой, кроме Джона.
Тем не менее одно обстоятельство представлялось мне ясным и очевидным, и за ужином я старалась придумать предлог, чтобы поговорить о нем, но так, чтобы не усугубить дела. Лэрри не ужинал с нами. Он передал свои извинения и сообщил, что будет занят весь вечер. Сам Бог посылал мне возможность что-то предпринять.
— Мне очень неловко злоупотреблять гостеприимством Лэрри, — заметила я, ковыряя ложкой в восхитительном фруктовом салате. — Он слишком благовоспитан, чтобы сказать это, но, уверена, мы осложняем ему эти дни. Дело не только в том, что он готовится к отъезду, но и в том, что в связи со смертью Жана Луи у него возникло множество новых административных проблем. Как вы отнесетесь к тому, чтобы переехать в отель, Шмидт?
Обычно Шмидт согласен на все, лишь бы быть вместе со мной, но тут вдруг проявил непокорность:
48
Страшно, ужасно (нем.).